ЕлицыМедиа

Некоторые видят в сегодняшних днях застой, а другие — годы мира, о которых мечтал Столыпин.

Иногда хочется задать дурацкий вопрос.

Зачем существует наша «система»?

В чем смысл власти — той, которую мы имеем, — нет, для нее самой, а для нас?

И, когда мы с недоверием относимся к идее каких-то радикальных перемен, когда мы настаиваем на том, что существующий порядок должен быть продлен в будущее, — это нам нужно зачем? для чего?

Когда человек определяет свою позицию как консервативную, как лояльную по отношению к государству, — каких результатов он хотел бы добиться, ну, кроме того, что начальство будет им довольно?

И — если примерно к 2025 году закончится тот долгий политический цикл, та эпоха, что началась в 1998-1999 году, — можно ли будет найти тот критерий, сообразно которому наше время окажется «состоявшимся», нужным, полезным, а не потраченным зря?

Мы наизусть знаем два возможных ответа на этот смутный вопрос: ответ бюрократии и ответ оппозиции
Ответ бюрократии сводится к тому, что она, бюрократия, существует для того, чтобы поддерживать «порядок», чтобы бороться с «геополитическими угрозами», чтобы «развивать человеческий капитал», заниматься «повышением эффективности» экономики — и много, много еще есть мертвых слов из чиновничьего канцелярита, которые говорятся, когда нужно что-то сказать.

Ответ оппозиции тоже известен. В ее версии «система» существует исключительно для личного обогащения, для бесконечного умножения миллионов и миллиардов, автомобилей, часов, особняков, яхт, высоких заборов, личной охраны, прислуги, оффшорных счетов и отпусков, проведенных на лучших в мире курортах. Все это имеет место, конечно, — и все-таки в нынешней России происходит что-то еще.

Мой собственный ответ на дурацкий вопрос — зачем это все? в чем заключался бы хэппи-энд всего того, что с нами сейчас происходит? — выглядит следующим образом.

Россия первой четверти XXI века — нужна для того, чтобы русский человек научился жить сам
Русский человек, который провел большую часть своего исторического времени как зависимый, общинный крестьянин, а в советском XX веке был, как известно, тотально зависим от государства, — должен начать свою отдельную гражданскую жизнь, определить свою судьбу.

Это звучит так банально, но на практике — до сих пор было почти невозможно.

До сих пор — мы всегда имели дело с обязательной и очень печальное альтернативой: или претендующее на роль «своего», но жестокое, безразличное, словно бы утрамбовывающее любого отдельного человека государство — или откровенно «чужое» гражданское общество, которое даже не скрывает намерения сдать этого человека любому внешнему врагу.

Или чиновники — или либералы.

Третьего — в нашей привычной картине мира — как бы и не дано.

И хочется думать — ну хоть бы даже мечтать — что эта первая четверть века станет тем временем, той возможностью, которой не оказалось в начале XX века у Столыпина, а в конце XX века — у Солженицына.

Когда медленно, скучно, малозаметно, где-то далеко за торжественным государственным фасадом, — появляется новый русский человек
Хуторянин — как сказали бы в Российской Империи.

Кулак — как сказали бы в Советском Союзе.

Хозяин — как стоило бы сказать сейчас.

Появляются первые, робкие еще намеки на то, что хозяйское, буржуазное, гражданское существование — окажется в России возможным не только для тех элитных групп, которые вечно спекулируют подобной риторикой, а на самом деле внимательно следят за тем, чтобы социальные права не выходили за пределы прогрессивного придворного круга, но и — для большинства.

Всеобщая приватизация квартир, всеобщее обзаведение машинами, дачами, земельными участками, трудный опыт общения с банками, возникающие личные — а не только корпоративные — налоги, «ИП», мелкий бизнес, противостояние застройщикам, вызволение людей из тюрем, сбор средств на благотворительность, и еще многие, многие способы принятия самостоятельных решений и решения сложных проблем — год за годом меняют бывших советских людей, и превращают их во что-то иное.

Превращают в хозяев, которым — деваться некуда, — нужно учиться отвечать за себя, и не полагаться уже на государство.

Это, повторюсь, медленный процесс.

И смысл нынешней власти, смысл «системы» для этого процесса — и тут я возвращаюсь к ответу на свой дурацкий вопрос, — состоит в том, чтобы дать всему этому время
Чтобы хотя бы двадцать пять лет прожить тихо и предсказуемо — не обвалившись во фронду, и смуту, и хаос, — пока где-то внутри русского общества что-то меняется.

И — если окажется, что это время у нас есть, и что оно проведено было с пользой, — возможно, Россия-2025 окажется не совсем такой, как мы привыкли по бюрократическим и оппозиционным карикатурам.

Может быть, выяснится, что это уже страна не одних только равнодушных чиновников — и вечно конкурирующих с ними либеральных придворных.

Что это страна самостоятельного большинства.

Страна собственников, хозяев, граждан.

Бог знает, сбудется ли.

Мечтать, как известно, не вредно.

Но Столыпин и Солженицын — хотели бы для нас такого 2025 года.

ДМИТРИЙ ОЛЬШАНСКИЙ