МОСКОВСКИЕ СУВОРОВЦЫ

Во время русско-шведской войны 1788-1790 гг. эскадры Балтийского флота под общим командованием адмирала В.Я.Чичагова близ о. Эланд нанесли поражение шведскому флоту, которым командовал герцог К. Зюдерманландский. Сражение началось в 02:00 пополудни и продолжалось до 08:00 вечера. В ходе боя героический поступок совершил член экипажа 66-пушечного корабля «Дерись» мичман Насакин. От попадания вражеского ядра на палубе разорвались три пушки и возник пожар в крюйт-камере. Все с испугом ожидали взрыва, началась паника. Вдруг раздался твердый голос мичмана: «Что стоите, ребята? Страхом не избавитесь от смерти. За мною, кто хочет жить!» С этими словами он бросился в крюйт-камеру. За ним последовали еще несколько человек, которые и потушили огонь, прежде чем тот добрался до пороха...

Шведская кампания 1789 года. Эландское сражение.

В ночь на 28 июня поднялся противный, крепкий западный ветер, не позволявший по тесноте и узкости прохода между островами Наргеном и Вульфом выйти с таким флотом и лавировать. В течение дня были доставлены адмиралу два рескрипта216 Императрицы (от 26 июня), из которых первый касался награждения капитана Шешукова, а второй был секретный.

1. “К особливому Нашему удовольствию служит известие, вами доставленное, об отражении флота капитаном Шешуковым покушения Шведских судов со вредом им и о завладении неприятельской батареею на берегу. Мы поручаем вам сказать Наше Благоволение всем, тут подвизавшимся; и начальнику отряда сего капитану Шешукову в воздаяние за его храбрость и расторопность пожаловали Мы крест военного ордена Святого Георгия, четвертого класса. Приемля за благо, впрочем, ваши добрые распоряжения относительно хранения помянутого важного поста, Мы стараемся поспешить отправлением судов, к составлению резервной эскадры назначенных.

Вице-адмирал Принц Нассау-Зиген третьего дня поутру от Рогеля в путь свой отправился, и вчера долженствовал быть уже близко Фридрихсгама; следовательно весьма скоро надобно ожидать дела между Нашим и Шведским гребным флотом”.

2. “Мы находим за нужное дать вам приметить, что неприятель, употребив при Поркалауде каленые ядра, дал полное право и в Нашу сторону на разное же употребление способов к его истреблению; умалчивая о том, что умыслом его против Нашей эскадры, в Копенгагене зимнее пребывание имевшей, всему свету известным еще и более к тому подал повод”I.

В дневнике адмирала имеется того же числа запись: “По второму секретному (рескрипту) я приказал зажигательные вещи, как то бомбы, бранскугели иметь на всегдашнее время в совершенной готовности, и отнюдь не прежде употреблять оные, как когда особенный, для сего назначенный сигнал будет от меня при действии с неприятелем поднят”.

29 и 30 июня продолжал дуть тот же противный и сильный ветер. В последний из этих дней было опрошено проходившее мимо флота датское судно “Цвей-Брюдер”, нагруженное балластом в Гельсингфорсе. Шкипер Маркус Кноп показал, что в прошлом году 30 октября, держа путь из Петербурга, он был взят в плен с своим судном двумя шведскими шлюпками, отведен в Свеаборг, где и содержался доныне, получая в день на прокормление не более 4-х копеек. Его теперь отпустили ввиду состоявшегося перемирия между шведами и датчанами. 14 июня он видел в Гельсингфорсе 4 русских купеческих судна с мукой, взятые в плен у острова Готланда, из которых два отправили в Борго. Когда разнесся слух о бывшем 21 числа сражении, шведы не скрывали, что понесли большие потери на судах и на батарее: одному капитану, служившему в последней, оторвало ядром руку, и другому щеку. Он же показал будто бы в Гельсингфорсе находятся 22 галеры, 12 шебек и около 16-ти канонерских лодок; фрегат, зимовавший там, отправлен в крейсерство к Фридрихсгаму.

1 июля пришло ко флоту от запада датское судно, и шкипер его Джон Петерсон тотчас явился к адмиралу в сопровождении матроса Ганса Копфгольта. Последний показал, что он был отправлен 31 мая из Копенгагена от купеческой конторы с тем, чтобы крейсируя на виду Карлскроны примечать движения шведского флота и о нем уведомлять датчан, а когда увидит, что неприятель выйдет в море, то, сосчитав число кораблей, идти искать русский флот для такого же осмотра, после чего, не являясь командующему эскадрой, возвратиться обратно в Копенгаген. Он крейсировал у Борнгольма и, дождавшись выхода шведского флота, что последовало 25 июня, в числе 22 кораблей, 13 фрегатов (три большие), 5 катеров и 1 галиота, послал на другой день с нарочно нанятым датским судном уведомление в Копенгаген, а сам отправился искать наш флот. Насколько он приметил, неприятельский флот держал путь к Борнгольму. 27 числа слышал по эту сторону Борнгольма пушечную пальбу, начавшуюся в 3 часа пополудни.

Адмиралу показалась личность этого матроса весьма подозрительной; высматривал ли он русскую эскадру или шведскую, трудно было решить. На вопрос моего отца, имеет ли он какой-либо письменный вид от купеческой конторы, судовщик ответил, что кроме паспорта ничего нет при нем, и только ему препоручено осведомиться о числе кораблей в обоих флотах, опасаясь чтобы не попалось письмо в руки крейсирующего неприятеля. Дабы лучше скрыть это намерение, адресован он в Выборг, о чем и прописано в его паспорте. Когда адмирал его спросил, где находилась эскадра вице-адмирала Козлянинова 31 мая, когда он покинул Копенгаген, то он показал, что видел ее вместе с датской на рейде. Как ни были сомнительны некоторые его речи, но адмирал с нетерпением ждал перемены ветра, чтобы скорее отправиться искать неприятеля, тем более, что флоту было трудно, да и опасно постоянно лавировать в таком узком проходе, наполненном банкамиII.

2 июля подул западный, средний ветер, удобный для выхода флота и потому адмирал, не медля ни одного часа, снялся по данному знаку с якоря, взяв направление к северу и затем к западу, для присоединения к себе крейсирующих отрядов. Тут командовавший отрядом капитан Бачманов217 прислал на адмиральский фрегат письмо от вице-адмирала Козлянинова, переданное ему с английского судна, плывшего в Петербург. В этом пакете оказалось два письма; первое от 19 июня из Драго и второе — от 27 июня. Приводим их в подлиннике:

1. “...15 июня отплыл я из Копенгагенской рейды с вверенной мне эскадрой, кроме одного стопушечного корабля “Чесмы”, который не успел за короткостью времени отправиться и не соединился с эскадрой по причине противных ветров; в соединении со мной находятся одиннадцать датских кораблей и один фрегат.

Командующий отделенной от меня эскадрой генерал-майорского ранга капитан Лежнев, вследствие посланного мной ему повеления, отправил сюда корабль № 75, шведский фрегат и два катера, оные прошли Гельсинер и вскоре со мной соединятся. Сам же господин Лежнев остался с кораблем № 8 и двумя фрегатами крейсировать около Дернеуса для ожидания корабля № 9, что в Норвегии; я надеюсь, что соединясь с оным, не замедлит своим прибытием.

Я стараюсь быть в готовности, чтобы при первом случае отплыть отсюда для сближения с вашим высокопревосходительством и, получив от вас известие, могу немедленно сняться с якоря и с датскими кораблями, которые в соединении со мной стоят у Драго.

Для разведывания о движениях неприятеля около Карлскроны и Борнгольма крейсируют два датские фрегата и один катер.

По последним полученным здесь известиям, флот неприятельский, как здесь известно, в очень дурном состоянии: от поселившейся в Карлскроне болезни умирает великое множество, и в замену матросов набирают всякого звания людей; из Карлскроны вышедшие три фрегата крейсируют у Борнгольма.

Вверенная мне команда в добром здоровье. Эскадра снабжена провизией весьма изобильно, так что от оной уделить можно будет на флот вашего высокопревосходительства.

P. S. Сие письмо отправил я с г. Бакуниным, едущем на английском судне из Лондона в Петербург”.

2. “...По полученным известиям, шведский флот в тридцати четырех судах вышел третьего дня в море, приблизился уже к здешним местам и крейсирует теперь между островами Меуном и Ругеном. Здесь приняты все меры для отражения неприятеля, и в случае его нападения предводительствуемая мной эскадра купно с датскими кораблями имеют действовать против шведских королевских сил. Положено было вчерась на корабле вице-адмирала Шиндаля в военном совете, из датских офицеров составившемся, мы предприняли вступить в сражение, стоя на якоре или под парусами, смотря к чему ветр и обстоятельства наиболее способствовать будут. По обозрении шведского флота, приметить можно было, что в оном находится двадцать шесть трехмачтовых судов; прочие суть катеры и мелкие суда. Неприятелю, кажется, нельзя долго будет оставаться в теперешнем его положении, и ежели ваше высокопревосходительство подоспеете вашим с нами сближением, то нам можно будет в короткое время соединиться и тем привести шведский флот в самые стесненные обстоятельства”.

Шкипер английского судна передал капитану Бачманову, что неприятель со всем своим флотом крейсирует между островами Готландом и Эландом. Это подало надежду адмиралу скоро встретиться со шведами.

С поспешностью собрав свои крейсеры, адмирал Чичагов на всех парусах поплыл к западу. Теперь под его командой находилось — 20 кораблей, 6 фрегатов, 2 бомбардир и 2 госпитальных судна, 3 брандера, 3 катера, 1 яхта и 3 транспортных судна. На “Ростиславе” имел флаг адмирал Чичагов, на “Князе Владимире” — вице-адмирал Мусин-Пушкин218 и на “12 Апостолов” — контр-адмирал Спиридов219. Не успел флот отойти от Наргена, как мой отец стал примечать, что брандеры, один катер и яхта отстают; боясь, что они постоянно будут его задерживать, он принужден был их отпустить обратно в Ревельский порт. Начало было неутешительно; недостатки стали сказываться тотчас же. Как только вышел флот за Нарген, на шведском берегу показались огни, отстоящие один от другого приблизительно на три немецких мили; вероятно, они служили знаком о выходе нашего флота.

3 июля флот продолжал свое плавание, и в дневнике адмирала было записано: “Разделив корабли и суда по военному морскому искусству на 3 эскадры для составления по времени и обстоятельствам авангардии, арьергардии и кор-де-баталии и почитая необходимым заранее приучать к деятельному употреблению оных, особливо когда должно будет строиться в линии похода, из которых можно бы во самой скорости и без замешательства устраивать боевые порядки, поднял я знак стать на линии бейдевиндIII, по эскадрам особенно. В таком построении продолжая плавание к западу, и имея ввиду всегда, не оставлять мимоидущих судов, под какими бы они флагами не были, посылал я катер осмотреть от запада купеческое судно, под французским флагом, которого шкипер по опросу объявил, что он видел у Борнгольма шведский флот в числе 32 военных судов, лежавших в дрейфеIV. Пред получением мы были на виду Пакерортского маяка, который отстоял от нас в 3¾ немецких милях к югу”.

4 и 5 июля флот продолжал свой путь, обучаясь маневрированию, а 6-го, среди дня последовало совершенное безветрие, которым адмирал воспользовался для преподавания рекрутам примерного действия пушками.

7 числа было замечено идущее купеческое судно, под английским флагом. Адмирал послал опросить шкипера, который объявил, что видел у Драго на якоре русскую эскадру и два дня назад — шведский флот, состоящий из 30 военных судов, по южную сторону Готланда. Он вручил офицеру письмо от вице-адмирала Козлянинова. По распечатании конверта оказалось, что это копия с того, которое было прислано с Бакуниным.

8 числа мыс острова Готланда, называемый Фаро, по счислению отстоял от адмиральского корабля на Z W, в расстоянии 12-ти немецких миль.

9 июля был тихий ветер, и адмирал позвал сигналом на свой корабль флагманов, командовавших авангардией и ариергардией, и из кордебаталии всех капитанов. Вице-адмирал Мусин-Пушкин не явился, вследствие того, что заболел припадком подагры. Открыв совещание, мой отец сообщил им свои мысли, каким образом он полагает действовать, в случае если неприятель встретится с ним, до появления эскадры Козлянинова; так как по имеющимся сведениям шведский флот крейсирует между островами Готландом и Эландом, то он находил наилучшим направиться к этому же месту, а не Карлскроне, дабы не понудить неприятеля озаботиться о своем свободном отступлении. Ничего не было легче идти прямо к этому порту и вогнать в него весь шведский флот, а затем спокойно присоединить эскадру Козлянинова, но этим лишь достигалось буквальное исполнение инструкции, без приобретения главной выгоды — уничтожения неприятеля. По убеждению адмирала — Ревельской эскадре не могло удаться отрезать шведский флот от Карлскроны и всякая попытка к тому, окончилась бы погоней за бегущим в неприступный порт врагом. Назначение ее в данном случае состояло — притягивать на себя неприятеля, принять атаку, если он сам кинется и дать возможность тем временем Копенгагенской эскадре отрезать его от Карлскроны. Когда последнее совершиться, то тогда одновременно броситься на него с двух сторон. Отдав соответственные этому приказания, адмирал просил всех держаться спокойно и с достоинством, не тратить даром выстрелы, если неприятельская стрельба не будет наносить вред, стараться не отвечать им, пока не подойдет Козлянинов; в случае же атаки неприятеля, с полным мужеством и отменной храбростью отразить нападение и стараться меткой стрельбой уничтожить его флот. Адмирал Чичагов, имея столь решительные письма вице-адмирала Козлянинова, не сомневался в готовности его выступить на соединение по первому призыву и видел отчасти из второго письма, что он и сам помышляет поставить шведский флот между двух огней.

Пока продолжалось это совещание, совершенно неожиданно нашел сильный шквал с дождем, молнией и громом, так что едва успели убрать паруса и тем избавиться от потери мачт и стенег. Через два часа все стихло, и командиры вернулись на свои судаV.

10 и 11 июля наш флот, построенный в две линии, продолжал свое плавание и на следующий день в полдень мы отстояли от мыса Гауборха (острова Готланда) почти на 8 миль. 13 числа мимоидущее голландское судно на вопрос о шведском флоте объявило, что видело его по восточную сторону острова Борнгольма в 8 милях от него.

14 июля плывя к западу, мы встретили около полудня маленькое датское крейсирующее судно, капитан которого Фабрициус Теглер приехал доложить адмиралу, что в тот же день на рассвете, он видел шведский флот к северо-западу от острова Эланда в расстоянии 5 миль и почти в 14-ти милях от нас. Адмирал тотчас написал чрез этот катер вице-адмиралу Козлянинову, чтобы сообщить ему, где мы находимся, а также и неприятель. Он ему предписал с поспешностью покинуть свой пост, как только получит это приказание, в уверенности, что мы к тому времени сойдемся с неприятелем.

Минуту спустя, передовые фрегаты подали сигнал о появлении шведского флота. Адмирал приказал идти на всех парусах, чтобы ускорить ход; но, к несчастью, ветер был попутный для неприятеля, дул с северо-запада и позволял нам приблизиться к нему лишь лавируя. Через несколько часов мы достаточно подались вперед, чтобы его ясно разглядеть. Их флот состоял из 32-х кораблей всяких величин. Адмирал Чичагов построил свой “на двух линиях бейдевинда”, чтобы быть в готовности принять сражение на обоих галсах, так как положение вещей давало инициативу неприятелю. Наконец, видя его идущим на нас левым галсом, адмирал приказал сигналом построить линию баталии на тот же галс и приготовиться к бою. Но так как неприятель шел на нас весьма медленно, то адмирал лег в дрейф, чтобы его ожидать; но шведы сделали то же самое и остановились на громадной дистанцииVI. До самой ночи оба флота оставались в этом положении, за исключением, когда легкие перемены ветра заставляли исправлять линию. К несчастью, эти перемены не были ни достаточно значительны, ни настолько продолжительны, чтобы способствовать нашему маневрированию и помочь нам выиграть ветер.

Вся ночь была проведена в этом бездействии, и на другой день, 15 июля, ветер продолжал дуть с той же стороны; оба флота занялись исправлением своих линий. Начиная с утра, до двух часов пополудни, неприятель продолжал приближаться к нам, но с такой медлительностью, что колебания и нерешительность его была трудно уяснима. В конце концов, его авангард порешил идти в атаку на наш, которым командовал контр-адмирал Спиридов, тогда как остальная часть флота держалась все еще на слишком большой дистанции, чтобы открыть огонь. Затем герцог Зюдерманландский с своей кордебаталией двинулся вперед, и арьергард приблизился одновременно к нашему. Адмиральский корабль открыл огонь, так же, как и некоторые суда, стоявшие в линии. Ему ответили несколькими выстрелами; но он все еще держался так далеко, что немногие из его ядер могли в нас попасть. Адмирал Чичагов приказал прекратить огонь, чтобы не жечь понапрасну порох; тотчас и шведский адмирал перестал, стрелять, и мы превратились таким образом в зрителей сражения, которое довольно упорно продолжалось между двумя авангардами. Вскоре один из наших 74-пушечных кораблей потерял свою грот-стеньгу, но остался на месте. Один 64-пушечный корабль получил сильные повреждения от разрыва трех собственных пушек, которые убили много народу, зажгли его в нескольких местах и заставили капитана Престона220 — англичанина выйти из линии. Другой 64-пушечный корабль тотчас получил приказание его заместитьVII. Адмирал Чичагов, не желая терять даром суда и будучи в состоянии сам атаковать, со своей стороны сделал все, что мог, чтобы побудить неприятеля приблизиться. Он приказал убавить паруса, но шведский адмирал, продолжая держаться на той же дистанции, вне выстрелов, удовольствовался тем, что еще более сжал свой центр, заставляя стрелять в нас корабли, между которыми он находился, но без всякого вреда; мы даже не отвечали. Однако канонада продолжалась до восьми часов вечера. Наконец неприятельский авангард прекратил огонь, удаляясь от нас. В результате мы потеряли нескольких людей, между которыми был один капитан корабля, всего 32 убитых и 181 раненых, более или менее серьезно. Неприятель, с своей стороны, должен был также понести потери и повреждения, так как несколько его кораблей, принуждены были покинуть линию, чтобы не попасть в нашу. Повреждения кораблей нашего авангарда оказались настолько незначительны, что на другой день они были в состоянии вновь начать, за исключением корабля, на котором от разрыва собственных орудий попортились палубы, и он требовал больших исправлений. Адмирал, утешаясь, что Козлянинов должен наконец завтра появиться на горизонте и зайдет шведам в тыл, в продолжение ночи не двигался, боясь малейшим движением вперед приблизить их к Карлскроне.

16 июля шведский флот все еще покровительствуемый попутным ветром, находился на расстоянии одной мили от нас, и когда адмирал Чичагов дал сигнал вновь сомкнуть линию и стараться выиграть ветер, неприятель употребил все свои усилия, чтобы удалиться и сохранить выгоду эту для себя. Он ничего не предпринял в продолжение этого дня.

17-го оба флота продолжали маневрировать, один с целью выиграть, а другой — сохранить за собой ветер, и 18-го утром, шведский флот исчез. Мы предположили, что боязнь появления из Зунда эскадры вице-адмирала Козлянинова значительно подействовала на его нерешительность и заставила скрыться заранее в Карлскрону. Следуя за ним по тому же направлению, мы вскоре узнали чрез купеческие суда, что действительно они видели шведский флот входящим в порт, тогда как вице-адмирал Козлянинов спокойно оставался в Драго и не двигался с места.

Вот вкратце первые впечатления Эландского боя, наши действия и истинное изображение того, что я видел и слышал лично. Более подробные сведения мы почерпнем из донесений, полученных адмиралом Чичаговым от капитанов кораблей через несколько дней, и писем его в Петербург.

19 числа, поутру, при тихом восточном ветре и ясной погоде, передовые фрегаты дали знать, что видят неприятеля к северо-западу, в расстоянии более трех миль. Тогда адмирал приказал фрегатам возвратиться и дал флоту сигнал идти на неприятеля. Адмирал Чичагов еще воспользовался мимоидущим купеческим судном, которое плыло из Кронштадта в Копенгаген, чтобы убедительно пригласить вице-адмирала Козлянинова оставить свой пост и идти соединяться с ним. Он ему сообщал обо всем, что произошло между обоими флотами, и где мы находились, уверяя его, что ему нечего опасаться неприятеля, которого мы не выпускаем из виду. Все это было напрасно, и он оставался недвижим.

Наконец, 20 июля мы прибыли на уровень острова Борнгольм. Некоторые наши суда, более выдавшиеся вперед, дали знать сигналом, что видят неприятеля. Тотчас весь флот двинулся по тому направлению, но вскоре подъехали два датских офицера на небольшой яхте для уведомления нас, что шведский флот, показавшийся было около Борнгольма, отошел ко входу в Карлскрону, и что они видели также эскадру вице-адмирала Козлянинова готовой и направлявшеюся на Борнгольм. Адмирал тотчас отправил офицера к вице-адмиралу Козлянинову, чтобы поторопить его приходом к нам. Вследствие этих известий адмирал остался на ночь на месте.

21 июля, поутру, увидели эту эскадру, и немедленно было послано одно легкое судно с сообщением, что так как мы несколько надеялись еще встретить неприятельский флот в море, то, чтобы она направлялась на Карлскрону и в случае, если застанет нас уже в деле, присоединилась бы к отряду контр-адмирала Спиридова, чтобы его поддержать, как более других пострадавшего в последнем сражении. Вследствие полного безветрия катер отправился на веслах. Христиан-Сор отстоял от нас на три мили, и среди дня приехал комендант этой крепости поздравить адмирала с благополучным прибытием к их берегам и предложить свои услуги, если встречается в чем необходимость. Мой отец воспользовался этим случаем для отправки первого донесения Императрице. Очертив вкратце сражение 15 июля, по тем сведениям, которые он успел уже собрать, адмирал между прочим писал частным образом графу Безбородко:

“Ежечасно занимаясь всемерным удержанием неприятеля всегда на виду, едва успел уделить столько времени, чтобы написать вкратце препровождаемое при сем всеподданнейшее мое донесение. Четвертые уже сутки, как стараюсь, елико можно, не потерять неприятеля, следуя за ним; ныне уже подошел на вид Борнгольма, а неприятель подле своих берегов. Теперь остается дождаться вице-адмирала Козлянинова с эскадрой. Во время сражения больше прочих пострадали корабли: “Мстислав”, под командой капитана Муловского, “Дерись” — капитана Престона, “Победослав” — капитана СенявинаVIII, “12 Апостолов” — капитана Федорова221 (на нем был контр-адмирал Спиридов), “Вышеслав” — капитана Тезигера, да из кордебаталии “Болеслав” — капитана Шешукова, которые все довольно выдержали от неприятельского огня, храбро отражая его, ибо неприятельское намерение приметно было учинить наисильнейшее нападение на фланге нашей авангардии. Корабль “Дерись”, отправленный из Кронштадта, столь много от разрыва своих пушек поврежден, что не токмо действовать против неприятеля, но и держаться при флоте не может, и я бы, конечно отпустил оный в какой-нибудь ближайший порт, но поудержался от того, дабы скрыть пред неприятелем сей, хотя и не от него нанесенный нам вред, и тем не ободрить его против себя; должен однако ж буду отпустить, как скоро соединюсь с эскадрой, вверенной вице-адмиралу Козлянинову. У неприятелей на другой день после сражения видны были два корабля без рей. Нельзя не быть и у него вреда, что очень приметно по всегдашнему после сражения уклонению его от нас, а особливо когда наступили благоприятные нам ветры. Не должно скрыть, что не без прискорбия моего видел я действие неприятельских пушек, кои нередко далее доставали наших, хватая даже за корабли, когда напротив наши ядра едва долетали до них; почему и дан был от меня сигнал прекратить действие стрельбы нашей, особливо эскадре под командой вице-адмирала Мусина-Пушкина, на которую неприятель, будучи от оной в расстоянии около версты, производил весьма сильную канонаду более часа, и тем не токмо сделал хотя и неважное снастям и кораблям повреждение, как убил очень хорошего морского офицера лейтенанта Адеркаса222, да нижних служителей четыре человека, ранив также нижних чинов пять человек. Эскадра под командой контр-адмирала Спиридова, занимавшая в сей раз место авангардии, более всех понесла вред, но не столько от неприятеля, сколько от разрыву на одном из кораблей “Дерись” своих трех пушек, как сие увидите, ваше сиятельство, из донесения моего ее Императорскому Величеству.

P. S. По написании донесения моего ее Императорскому Величеству сейчас еще прислан ко мне от вице-адмирала Мусина-Пушкина репорт о случившемся во время сражения в 15 день сего месяца на корабле эскадры его “С. Петр” разрыве одной пушки, от чего и от выстрелов неприятельских убито нижних служителей 5 человек, ранено 22. На корабле “Виктор” от неприятеля убит один человек. Сии люди за неполучением репорта не внесены в число, показанное в донесении моем, ибо не мог я за всегдашним старанием содержать боевой порядок против неприятеля, делая разные движения в следовании за ним, получить о всех кораблях репортов; но, за получением сего, не остается уже более. Вслед за сим не премину ее Императорскому Величеству донести подробно о всем происшедшем во время сего сражения, о чем покорнейше прошу доложить. Эскадра под командой вице-адмирала Козлянинова начинает уже показываться в недальнем от Борнгольма и от вверенного мне флота расстоянии, поспешая соединиться”.

22 июля прибыв к Карлскроне, мы нашли неприятельский флот уже вошедшим и в положении не достигаемом, позади батарей, островов и подводных камней, которые их защищали. В дневнике своем адмирал говорит: “При рассвете эскадра под начальством вице-адмирала Козлянинова приближалась к флоту, почему видя с верхушек мачт вдали еще несколько шведских кораблей, тотчас, не ожидая помянутой эскадры и послав на легком судне приказание Козлянинову поспешить исполнением вчерашнего предписания, употребил я все меры, превозмогая тишину ветра, к отрезанию, буде можно, этих неприятельских судов... Не найдя ни одного уже даже мелкого судна впереди Карлскроны, я, для вящего однако ж усугубления страха неприятелю, остался, крейсируя со флотом, пред портом. Вице-адмирал Козлянинов, явясь ко мне, подал списки и ведомости о состоянии вверенной ему эскадры”.

Адмирал Чичагов, не имея привычки упрекать начальников за действия, не получив их объяснения, предложил вице-адмиралу Козлянинову рассказать, на основании чего он запоздал соединением, несмотря на множество полученных им приказаний, и тем уничтожил весь план главнокомандующего.

Ранее, чем говорить об оправданиях этого начальника Копенгагенской эскадры, необходимо напомнить, что Козлянинов должен был около 10 июня получить подробнейшие сведения о нашем флоте чрез датское судно и шкипера Петерсона, явившегося адмиралу Чичагову 1 числа. Приказание, посланное ему 14 июля чрез Теглера, с изъяснением, что мы находимся в виду неприятеля и ждем его с нетерпением для исполнения сообщенного ему плана сражения, должны были ему вручить 16 числа. С 19 июля ежедневно к нему отправлялись приглашения спешить соединением.

По словам вице-адмирала Козлянинова, с 13 июля вся его эскадра, включая отряд Лежнева, была в сборе и готова к выступлению, поэтому он с получением письма чрез Теглера (17 июля), который передал, что 15-го шведы сошлись с нашим флотом, решился сам идти, без сопровождения датчан, все еще упорствовавших, и двинулся навстречу. Когда он 19-го приближался к Борнгольму, то передовые фрегаты, завидев неприятеля, остановились и дали ему об этом знать. Вскоре показался идущий к нему датский фрегат. Последний сообщил, что видимый флот был действительно неприятельский, имеющий русские флаги будто бы для обмана. Это же подтвердил приехавший к нему комендант Борнгольма. Тогда Козлянинов пришел к убеждению, что сражение нами проиграно, и неизвестность, где находится флот привела его в ужас. Он остановился.

Подобное недоразумение, конечно, не могло найти себе оправдания в глазах адмирала Чичагова. Во-первых, Козлянинов хорошо знал, что русский флот двигался к Борнгольму, ранее, чем привез ему письмо Теглер; во-вторых, выступив 17-го по получении известия о бывшем сражении 15 числа, он бы застал флот адмирала почти лицом к лицу с неприятельским, но Козлянинов оставался в раздумье — решиться ли ему одному двинуться без датской эскадры, и только покинул Драго (по его словам, в чем было большое сомнение, судя по показаниям прибывших лиц к адмиралу) на другой день 18-го. В-третьих, ему нельзя было поверить, что видимый флот лишь потому неприятельский, что это говорило датское судно, скрывающееся от флота. Иметь русские флаги шведам не было смысла...

Подробнее - на сайте Московских суворовцев: www.mccvu.ru/news/4410/