Православные истории

Петр Давыдов
Православного бомжа Валеру знали все. Во-первых, понятное дело, что православный: был на службах в разных храмах. Не только просил милостыню, но и молился. Во-вторых, потому что здорово умел работать: руки у мужика золотые. Если что где починить – от электропроводки до канализации – это к нему. Обращались поэтому часто, и полученные им деньги уже совсем не были милостыней. В-третьих, потому что он категорически спился, и частенько его видели уже не у входа в церковь, а спящим на лавке в центре города или на берегу реки – в любое время года в насквозь провонявшем пальто, красные ноги в волдырях и желтые слюни в седой бороде. Такой вид, разумеется, не предполагал общения – ни делового, ни светского – только молитвенного, у кого получалось. И Валера исчез.

Первые сведения о нем после долгого перерыва принесли приходские словоохотливые кумушки. И даже не столько о нем, сколько о «а помните Ирину Ивановну, она еще в лавке работала, а потом ее уволили, и она стала контролером в автобусе? Так она теперь… с Валерой живет, вот! Сдурела баба на старости лет. Я всегда говорила, что…» В общем, очередная возможность нескучно провести пару рабочих недель в костомойной мастерской. Нескучно и не осуждая, главное, никого. Можно даже сказать, «в рассуждение, а не в осуждение», ага.

Отрезвление наступило из-за Тани Баскетболистки, давней прихожанки двухметрового роста, ставшей случайным свидетелем перетирания костей. Зло развернулась, хлопнула дверью лавки. Вернулась через день – глаза молнии мечут:

– В общем, так. Я была у Ирины Ивановны и Валеры. Поговорили. Теперь слушайте. Он действительно живет у нее. Она сама его привела домой. Забрала со скамейки на берегу ранним утром. Отмыла и подстригла. Кормит. Лечит. От рака. У него четвертая степень, и сейчас он выдерживает только благодаря дорогущим лекарствам, которые Ирина ему и покупает.

Что, дальше будем «рассуждать» или, может, помолимся о двух страдающих людях и поможем?
Она мне рассказала, как Валера стал бомжом. Рос с матерью – отец ушел от них. Мать пила и, когда Валера был в армии, пропила квартиру. Общага, где Валера жил, принадлежала фабрике, которая в скором времени закрылась. Всех работников из общаги выперли – Валере было некуда идти. Он пошел в церковь. Ночевал, где придется, а днями работал – сами ведь видели. Когда работал, когда просто милостыню просил – неважно. А потом алкоголь его победил. А потом рак победил алкоголь, и Валера не пьет – просто орет от боли. Ирина его к себе в дом привела, чтобы он хотя бы умер по-человечески, понимаете?! И никаких тут шур-мур нет, да и быть не может. Что, дальше будем «рассуждать не в осуждение» или, может, помолимся о двух страдающих людях да прощения попросим? Может, и помочь нужно – у Ирины пенсия восемь пятьсот. Валера пошел в церковь – а как мы, церковные, к нему отнеслись? Да погано мы к нему отнеслись: «Валера, сделай то, почини это, на тебе пюре с сосиской», а чтоб по-настоящему расспросить мужика, хоть попытаться поговорить – это нет, это мы занятые, это «Бог поможет», да? Бог-то помог, но через Ирину. Всего хорошего.

Дверью на сей раз не хлопнула – вышла тихо, но быстро. Даже немного брезгливо.

Петр Давыдов