Мертвые души бессмертных Чичиковых.

Знаете ли вы Павла Ивановича? Какого, спросите? Ну, как же. Милейшего человека средних лет, приятного обращения, не то чтобы толстого, но и совсем не худого. Не очень высокого, но вовсе и не низкого. Неужели не вспомнили? Да Чичикова же. Чему вас только в школе учили?.. С тех пор как бричка с кучером Селифаном умчалась из города N, Павел Иванович не растворился, не канул в Лету, никуда не исчез. В русской жизни, как в зеркальной комнате, Чичиков стократно отразился в каждом из зеркал и стал почти вездесущим.

Николай Васильевич специально наделил Павла Ивановича чертами типическими, расплывчатыми, общими. Автор творческим чутьём уловил будущее. Он понял, что Собакевичи и Маниловы нуждаются в сохранении для грядущих потомков. Типы эти уже тогда были исчезающими и нуждались в детальном и тщательном увековечивании. Их фигуры, манеры, голоса и причуды Гоголь прописывает с той тщательностью, с какой египтяне древности мумифицировали усопших, помещая каждый орган в специальный глиняный коноб, и только мозг выбрасывали вон, поскольку не знали о его функции. А вот главного героя автор пишет как импрессионист — широкими мазками, не вдаваясь в детали, но создавая яркое чувство: «Этого господина я знаю». Гоголь чувствовал — будущее за Чичиковым, Чичиков — хозяин настоящей и будущей эпох. Пока он вынужденно улыбается, обделывая делишки, пока он ещё шаркает ножкой. Но это пока. В будущем он преобразится и приосанится. Это сегодня он один — и вынужден мелькать на фоне мелкого и крупного люда. Будет время, когда Чичиковых будет много, и уже народ, мелкий и крупный, будет сновать на их фоне. Вот потому и не прописан детально портрет Павла Ивановича, что предстоит ему стать лицом типическим, с чертами общими. Что, собственно, и совершилось уже.

Чичиков — это русский капиталист периода первого накопления капитала. Его главная черта — умение делать деньги из воздуха. Пусть американские Форды проповедуют о том, что ключ к богатству не золотой, а — гаечный. Чичиков — человек русский, с глубоким чувством национальной гордости и соответственным презрением ко всякой «немчуре». Заниматься изобретательством, улучшением производства ему недосуг. Долго, да и ненадёжно. Деньги нужно брать умом и сразу.

Иудину страсть к деньгам назвал корнем всех зол ещё святой Павел. Деньги открывают доступ ко «всем тяжким», и именно за это ценятся...
«И в тебе, и во мне есть часть души Иудиной», — так говорит в одной из проповедей на Страстной седмице Иустин Попович. Гоголь говорит примерно то же. Он говорит, что быть слишком строгим не нужно. Стоит проверить себя — нет ли и во мне частицы Павла Ивановича? А ну как и я ценю деньги больше всего святого? И для того именно ценю, что ими надеюсь купить или сласти запретные, или власть, коли не над миром, то над родным городом, по крайней мере?

Вопрос не праздный, как и все вопросы, поднятые Гоголем.

Как тип исторический Чичиков имел на Руси много препятствий к тому, чтобы развернуться. Заветные мечты не раз ускользали у него не то чтобы из-под носа, но из самых рук. Как герой гоголевской поэмы он, претерпев тысячи унижений, взлетал на нужную высоту, но изменения судьбы внезапно сбрасывали его вниз, и опять начиналось тяжёлое восхождение.

Вскоре после описанных у Гоголя времён пришла отмена крепостного права. А ведь это целая смена эпох. Как ручей, пересохло помещичье сословие. Маниловы или сыновья их сделались дядями Ванями, и стук топора, вырубающего вишнёвый сад, возвестил о новом историческом периоде. Пришёл, шумный, как паровоз, и гордо высящийся, как заводские трубы, капитализм. Для Чичикова это то же, что для рыбы вода. Государственные подряды, частная инициатива, всеобщая и открытая любовь к деньгам. Но…

Начало странно лихорадить государство, то самое, что казалось незыблемым. Чиновник долго грабил с чувством собственной значимости. А мужик столетиями пахал, лукавил и терпел. Все немножко пили, немножко скучали, немножко болтали о том о сём. Как вдруг пошли стачки, листовки, призывы к восстанию. Какие-то комитеты, партии, слова о свободе. Всё расшаталось и взбеленилось. Как перегретый котёл паровоза, империя вскоре взорвалась. Последствия этого взрыва повлияли на историю даже самых отдалённых стран. Нас и сейчас ещё пошатывает от ударной волны того взрыва, которая хоть и ослабела, сто раз обойдя вокруг Земли, но все ещё не исчезла. Мир изменился до неузнаваемости. Чичикову пришлось надолго затаиться.

Он вышел на свет в 20-е годы прошлого столетия при НЭПе.

Гоголь мучительно писал свою поэму. Обременённый даром провидца, он её и не закончил. Русь неслась куда-то, как ошалелая. Гоголь чувствовал это, и завершение работы ему не далось потому, что выписанный тип должен был ещё долго жить и развиваться, а гоголевская Россия должна была исчезнуть.

То, что Чичиков «живее многих живых», это ясно. Но куда всё движется? Все эти философские отступления о русской душе, о быстрой езде, вопросы: «куда ж несёшься ты, дай ответ?» Не от предчувствия ли надвигавшейся бури?
Чичиков — человек без веры и совести, но с честолюбием и образованием. Такой не сопьётся. Но не из любви к добродетели, а из гордости. Для такого в мире всегда полно людей доверчивых, верящих на слово, не вчитывающихся в каждый пункт договора о купле-продаже. А значит — можно жить, и причём — неплохо. Мы пережили целый многолетний период чичиковщины, с различными «МММ», с обманом вкладчиков, с быстрым обнищанием сотен тысяч людей и обогащением единиц. Павел Иванович жив, «жив курилка». Он растиражировался по миру и удивляет заморский люд своей изворотливостью и наглостью. Он теперь торгует не мёртвыми плотниками и кузнецами, а живыми девушками для чужих борделей. Он научился разбавлять бензин водой и взламывать банковские счета.

Правда, нации потихоньку стираются, и Чичиков уже не совсем русский. Он смешал в себе черты русского и еврея, но того и другого в их падшем — безверном и бессовестном — состоянии.

Дорогой Николай Васильевич! Нам было смешно, когда ты пел нам плачевные песни, и только спустя время мы поняли смысл этих песен. Да и все ли поняли?

Доброе у тебя сердце и острый у тебя взгляд. Оттого и все портреты твои грустны.

Однажды мы свидимся, и дай-то Бог, чтобы и тебе, и нам эта встреча была в радость.

Когда тело мертво? — Когда душа его покинет.

А когда душа мертва? — Когда она Господа забудет.

Умереть, в смысле — пропасть, душа не может. Но, отлучившись от Бога, уже не живёт, а лишь существует.