Православное литобъединение "Свете Тихий"

Если мы христиане, то нас должен объединять Христос

Небольшая беседа с настоятелем Свято-Трифоновского храма поселка Веселенькое без воспоминаний о пережитом, о той беде, которая коснулась нашего края, не обошлась. Да и как обойти стороной эти воспоминания? Настоятельское бремя протоиерей Александр Кобзев принял на свои священнические плечи всего год назад. До настоятельства отец Александр был клириком Казанского храма города Луганска. И в самый разгар боевых действий, когда на долю города выпали самые тяжелые испытания, отец Александр находился в храме.

— Отец Александр, прежде всего, хотелось бы поговорить о том, что помогло пережить те страшные дни. Начало боевых действий вы встретили в отпуске. вы ведь могли тогда не возвращаться в Луганск…

— Я ездил в Харьков в отпуск, уже начинались боевые действия, поменялось движение транспорта, расписание изменилось.

Вернусь я или не вернусь, конечно же, спрашивали. И понимали, что я могу не вернуться на законных основаниях. Но Господь открывал — вернуться. И уже накануне Петра и Павла, 11 июля, на вечернее богослужение, на всенощную, я приехал. Это уже начинался разгар активных военных действий, стреляли, взрывы были. И с 11 июля до 20 июля, то есть накануне празднования в честь Казанской иконы Божией Матери приезжал в храм каждый день, служил там.

Мы все думали, что Царица Небесная даст заступление, и не будет тяжелых испытаний. Но дано было другое.

— В сам день Престольного праздника Луганск подвергся сильнейшему обстрелу. а храм в честь Казанской иконы Божией Матери оказался на линии огня, почти в эпицентре. но богослужение не отменялось. Батюшка, каково было служить, когда рядом рвались снаряды, сыпал «град»…

— Не все люди смогли прийти на престольный праздник 21 июля. Обстрел был тяжелый, сильнейший. И многие уехали из Луганска именно 21 июля, на престольный праздник Казанской иконы Божией Матери.

Дьякон вышел на солею читать Евангелие, и несколько раз были взрывы. Даже люди, которые традиционно приезжают на престольный праздник и перед входом в храм стоят, просят милостыню, подаяние, некоторые из них ушли раньше, не дожидаясь окончания богослужения, кто-то зашел в храм… Я по своей чреде принимал исповедь, и как раз в коридоре, чтобы не мешать богослужению. Людей было не так много как обычно молящихся. Тревога чувствовалась.

Начинался обстрел — кто-то на колени становился, кто-то приседал, прижимался к земле… Атмосфера жуткая тогда была. Люди, которые просили милостыню, они заходили в коридорчик, просились постоять, пока закончится обстрел. Сам храм, он не представляет такого сильного укрепления. Это обычный «вагончик». И стекла много. Крышу тоже пробить любой осколок мог…

После праздника у нас трапеза была как обычно. Обстрелы были очень сильные, и я видел реакцию людей, которые очень сильно боялись, и большинство разъехались в этот день, кто-то раньше немного, кто-то позже.

— Отец Александр, не многие знают, что до начала перемирия вы почти неотлучно находились в храме.

— Отец настоятель мне предложил остаться в храме и служить, и молиться, и жить при храме, и сторожить храм одновременно. Я попросил время на молитву, на осмысление, и когда мне было открыто — дал согласие, что буду сторожить (поскольку сторожа тоже уехали). Самое главное, надо было молиться в храме и в случае необходимости выносить святыню, чтобы она не сгорела; это и запасные Дары, это антиминс, кресты, Чаша, частицы мощей угодников Божиих, иконы, и т.д.

Я это время называю пятидесятницей. То есть, с 20 июля, в ночь на «Казанскую» я уже ночевал в храме, и до начала сентября, когда под Лутугино были сильные кровопролитные бои. Все это время я провел в храме, редко отлучаясь: вещи взять, посмотреть… Кто уехал, просили посмотреть, как их дом, квартира, у кого-то офис, фирма. Посмотреть, где разбито, где цело, чтобы в случае необходимости там ценные вещи взять, застеклить, если есть необходимость, или клеенку набить… Ходил проверять.

Это было очень тяжелое время: жара была, воды не было, света… И такое состояние, как я называю, смерть подошла и чувствуешь эту мертвечину. Постоянно молился, постоянно спрашивал: для чего это, зачем, почему Господь дает такие испытания, почему мы, действительно, просим одно, а получаем это? И очень жарко было… Еда, конечно, была, но проблемы были с водой, желание — просто выспаться, отдохнуть, потому что по несколько суток не было возможности нормально поспать, только задремал — обстрелы. Тем более, мы оказались в эпицентре. В осколках весь двор и крыша, стекла у нас посыпались. Взрывная волна очень сильная била несколько раз. Мне приходилось открывать окна и двери, чтобы на выход взрывная волна проходила. Сильный был взрыв, когда прямое попадание было в «китайскую стену», которая, получается, над Казанским храмом. Попали в чердачное перекрытие. Это по прямой траектории если брать, через храм пролетел снаряд. Высыпались там стекла в нескольких подъездах, но людей тогда погибших, раненых не было. Были находившиеся в квартирах. Кто выбежал, кто выглядывал, кто сразу начал стекла выбрасывать. У нас тоже и светильники упали, и наружные стекла вылетели, а внутреннее стекло, оно раскололось, до сих пор его не поменяли, оно так и осталось треснувшим. Это был пик боевых действий.
— Вы упомянули о том, что в это время задумывались о причинах. Многие задают вопрос: за что, почему Господь попустил эту беду?

— Для чего Бог давал? В принципе-то понятно: за грехи людские, за то, что предшествующие два с лишним десятилетия люди по-настоящему к Богу не пришли в большинстве своем, за то, что формально молились, наладили связь с Богом на уровне примитивного попрошайничества, а не реальной связи и жизни с Богом и в Боге. И приходилось осмысливать в это время именно духовные причины войны: почему они даны, для чего, как надо вести себя православному христианину в это время. И конечно же вопрос: уезжать, не уезжать, оставаться, не оставаться, как вести себя. Уровень прямого Богообщения: Господи, что делать в данной ситуации. И когда получаешь ответ: «Находись на том месте, куда тебя Господь поставил», — тогда уже на внутреннем уровне очень легко становится.

— Вот как раз о формальной молитве, о формальном отношении к вере. Кого-то беда пробудила духовно, а кого-то нет. Доводится видеть и как те, кто более 20 лет был ревностным, казалось бы, прихожанином — уходят из Церкви. Один из моих друзей священнослужителей как-то при встрече с такими бывшими прихожанами поинтересовался, почему те перестали храм посещать. «Знаете, батюшка, — услышал он в ответ, — мы столько лет ходили, молились, вычитывали акафисты, ставили свечи, исповедовались, причащались, все исполняли и все делали. Мы просили у Бога благополучия, а Бог нам войну послал. Мы в Боге разочаровались»…

— Когда человек начинает осознавать, что ничего случайного у нас нет в этом мире, если Бог мне что-то дает, то дает для чего-то… Понятное дело, что я прошу то, что хочу, как я считаю нужным и формально стараюсь выполнять все требования. Да, формально можно поставить и столько-то свечей по количеству и по толщине этих свечей, можно и каноны вычитывать, и акафисты, и молитвы, и земные поклоны делать, но это все — внешнее. А что касается постоянной связи человека с Богом — это совершенно другое. Надо понимать, почему Творец именно мне открывает здесь и сейчас то, что надо мне, то, что надо для меня. Если человек уже дошел до того духовного уровня, когда понимает, что это полезно для тебя, это твой духовный урок, он дается именно тебе, а не кому-то рядом находящемуся.

— А как быть с вопросом: уезжать, не уезжать…

— Если кому-то полезно выехать во время войны — да, для него полезно, но чтобы внутренне, духовно человек развивался в том месте, куда он выезжает. Если для твоей духовной пользы необходимо остаться, когда идет война — надо открыть для себя, что действительно именно для тебя полезно остаться.

— Отец Александр, священнику, наверное, еще тяжелее в такие моменты. не только самому пережить беду, но и как-то утешить других. Многие ведь приходили в храм, ища помощи, моральной поддержки.

— Много людей обращались в это время в храм. Обращались и с просьбой о помощи, просили воды попить, просили просто свечей дать, чтобы возжечь (света не было). «Гуманитарку» нам привозили и просили, чтоб мы распространяли. Приходили «ополченцы», приходили постоянные наши прихожане, которые считали нужным быть в храме. Помощники приходили: те люди, с которыми уже, может быть, несколько месяцев или год и больше не виделся, кого знал по Благовещенскому храму. И каждый старался чем-то помочь. Но люди, которые заходили в храм и видели, что у нас и влажная уборка делается, когда воды нет, что и розы стоят, благородные цветы. Живые цветы менялись регулярно, увядших не было. Люди даже немного удивлялись: «Как это так? Мы-то думали: храм закрыт. А он действует, и все нормально, в нем и службы идут…» Конечно, мы тогда (до войны) служили начиная с четверга вечера, а пришлось сократить до воскресенья утра, начинали с утрени, служили Литургию. И не рисковали, чтобы пришедшие в храм не погибли, не были ранены. Но молебны, панихиды служились постоянно в нашем храме.

Приходили и за благословением уехать. Кому-то надо было родственников вывозить. Не все смогли выдержать происходящее. Многим просто необходимо было уехать. У людей просто истерика была из-за постоянных обстрелов. Нужно было как-то успокоить…

Когда шел обстрел, конечно же, ни сна, ни отдыха не было. Это самое лучшее время для молитвы. Приходилось открывать Царские врата, зажигать семисвечник, полностью и свечи ставить, разжигать, совершать каждение, молиться. В то время мало было времени для отдыха и для сна. Не получалось даже заснуть. Это было самой большой проблемой, потому что есть предел физических сил. И много не надо — просто не поспать трое суток подряд.

И дело в том, что приходилось не только охранять храм, но и была моя чреда, моя неделя, я с отцом Георгием Тарапурой менялся: одну неделю служил он, одну неделю — я. И вот это была, наверное, одна из самых больших сложностей. Но помогали ребята из Благовещенского храма, сейчас они и сюда ко мне приезжают (в Веселенькое). Воду привозили и наводили порядок во дворе, вокруг двора. Тем более, что Казанский приход имеет два участка. Второй — там, где старый собор находился. Фундамент старого собора — это все заросло на тот момент кустарником, бурьяном. Вот я просил их помогать. И под осколками они вырубали кустарник, складывали. Многие удивлялись: зачем это делается. Проход настолько зарос, что ветки ложились уже на наш забор, Казанского храма. Пришлось это все очищать. И мусор бросали… Это надо было все собирать и вывозить. Господь давал силы, давал помощников.

— Но ведь были и неприятные моменты…

— Кто-то из бомжей поджёг рядом находящееся здание. Ветер был в нашу сторону, шифер трескался и летел, и была угроза того, что загорится и наш храм. Лето было жаркое тогда, и военные действия продолжались в это время.

Неприятно было вот когда «град» становился за нашим храмом и стрелял. Потом «обратка» в то место, где стоял «град». И просто качка такая была как на волнах.

Залазили несколько раз к нам по крыше храма, смотреть, что у нас происходит. Поскольку света не было по городу, пришлось возжигать и свечи, и лампады в храме, и вслух молиться… Когда был свет старался включать духовную музыку, церковные песнопения, лекции по богословию… Проверяли, залазили, смотрели… Тоже это неприятно, конечно, было.

Очень тяжело было, когда после очередного обстрела вышел на улицу и увидел нечто напоминающее тени, еле передвигающиеся. Оказалось, что это старики, одинокие. Выходили на улицу. Странное и тяжелое зрелище. Одетые по моде 70-х, с авоськами в руках, не совсем осознающие, что происходит. Не шли, а как бы проплывали…

Запомнилась женщина. Осталась одна, без лекарств, без помощи. Страдающая сахарным диабетом. Просила воды… Еле ходила. Инсулина не было и достать его было негде… Очень тяжело было от понимания, что помочь не можешь, очень тяжело…

Вот то, что касается периода этих пятидесяти дней, с конца июля, полностью август и начало сентября месяца.

—Такой еще вопрос. Сейчас Церковь наша призывает к миру в Отечестве и молиться усердно о примирении враждующих сторон. Хотя, тем не менее, и средства массовой информации во многом, и интернет наполнены иногда враждой. Какие вы, как священник, видите пути примирения и взаимного прощения противоборствующих сторон?

— Надо, все-таки, чтобы прошло какое-то время, чтобы люди осознали: почему возникла эта ситуация. Причины вражды, они не сегодня и не вчера родились, они имеют корни столетние и тянутся из нашего прошлого. Есть, над чем подумать, проанализировать, кого простить и за что простить. Это надо понимать. Но есть та взаимная вражда, которая исконная, она внутренняя, то с чем нельзя примириться никогда и то, чему не будет прощения. Надо понимать разницу по сути. Есть причины основополагающие нашей вражды и эта вражда тянется столетиями, она длительная. Но если мы христиане, если мы едины во Христе (да, могут быть различия: и православные, и католики, и протестанты, и сектанты, но если христиане — значит христиане) — нас действительно Христос объединяет. Взаимное прощение должно быть. Но надо понимать, кто на кого нападал, кто в кого стрелял, кто применял оружие, кто его принципиально не брал, кто пользовался только духовным оружием. Вот по закону священнослужитель не имеет права на применение, даже если он владеет оружием, хоть огнестрельным, хоть холодным, хоть физически умеет это делать. По праву применять нельзя. Есть у нас Церковное право, есть прещения. Нас могут и запретить в служении. Поэтому любой священнослужитель, он много раз подумает, какое оружие или орудие ему применять. Но на практике каждый из нас прекрасно понимает, что самое сильное оружие — это оружие духовное. Если Бог нам дал это оружие, хоть молитву, хоть слово, хоть состояние твоего духа, хоть богомыслие… Не каждый, тот, кто стреляет даже на много километров из орудий, владеет этим оружием. Поэтому мы могли применять и применяли, конечно же, только духовное оружие. И я считаю, что победа наша состояла в том, что прекратились крупномасштабные военные действия. И если сейчас брать всех людей, что их объединяет, разделяет — у большинства людей государствоцентричное мышление. Вот как они считают, есть Украина, есть Россия, был Советский Союз, или Российская Империя… Почему происходит крах империй и крупных государств, и как это сказывается на судьбе отдельного человека, семьи или небольшого региона? Подумать об этом. Почему именно у нас это произошло? Если взять Крым, там если были какие-то проблемы, то не такие же, как в Донбассе. Почему геополитику примешали к духовности? Есть, все-таки у нас Организация Объединенных Наций, есть закон страны, есть референдум, есть право народа высказывать свое мнение. И по основополагающим вопросам народ принимает решения. Если есть закон, то его надо соблюдать. А несоблюдение закона приводит к таким тяжелым последствиям, сколько тысяч погибших, сколько раненых, сколько людей перемещены, сколько в тяжелейшем психологическом состоянии находятся. А у скольких, даже при самых лучших обстоятельствах, когда закончится эта война, синдром послевоенный. Как преодолеть? Взять афганский синдром или чеченский, взять вьетнамский для американцев. Очень тяжело выходили те, кто участвовал. У нас, конечно, есть практика и духовного восстановления, и психологического. Монастыри для этого и существовали, чтобы помочь человеку приобрести цельность, единство. Вот все участники военных действий, с кем мне пришлось общаться, на мой взгляд, требуют психологической реабилитации. Это коснулось практически каждого. Кто-то воевал, у кого кто-то близкий человек погиб, кто-то в плену был, ранения, контузию получил, или просто отслеживал информацию через интернет и очень сильно вошел в эту войну, и выйти сложно человеку. Хотя вроде бы мир наступает, а торможение это остается, внутренне человек продолжает воевать. Я считаю, что это большая проблема. И вот объединенными усилиями духовников, Церкви, православных психологов, опытных людей, которые имеют практику выводить из тяжелого психического состояния тех, кто пострадал, нужно помочь это преодолеть.

— О. Александр, а в Веселеньком вы как очутились?

— Быстро стала меняться ситуация после событий под Лутугино. Появилась телефонная связь, хоть слабая, но появилась. Потом — вода, электричество. Стало легче намного жить. И уже других поставили дежурить и сторожить сам храм.

В конце сентября 2014 года отец Тихон предложил отслужить первое богослужение здесь, в Веселеньком. Это накануне Воздвижения, 26 сентября. Отец Димитрий, предыдущий настоятель храма, выехал, его не было здесь, надо было возобновлять богослужение. Вот Раиса Александровна, которая была на молебне, она здесь летом приходила, молилась в храме, читала акафисты. И мы вместе с ней отслужили вечернее богослужение накануне Крестовоздвижения, было четыре человека в храме на начало богослужения. Трое свечки поставили, и минут через десять ушли. Одна прихожанка, до сих пор ходит, осталась до конца. Соответственно, 27 сентября, в день Всемирного Воздвижения Креста Господня, мы отслужили Божественную литургию. А 1 ноября был официально переведен сюда, и служу здесь до сих пор.

— А чего бы хотелось как настоятелю?

— Что хотелось бы мне, так это служить чаще, служить больше, чтобы было больше людей, и приходили местные жители, потому что приезжают из города те, кто меня знает по службе в других храмах, или лично знакомы. Это большой процентный состав, если брать от всех прихожан. Хочется, чтобы именно жители Веселенького приходили, храм ведь строился для них. И я просматривал документы, видел то количество подписей, еще в середине девяностых годов начало было, искренне люди хотели, чтобы храм был в поселке Веселенькое. Здесь раньше находилась почта, и вот на фундаменте этой почты и построен храм.

Надо понимать, что делать сейчас. Если Господь нас призвал, если дает такую возможность, я считаю, что более активно должна у нас идти обстоятельная такая беседа с подрастающим поколением. Чтобы в сфере образования мы присутствовали не редко, не фрагментарно, а почаще, систематически и по определенным вопросам. Вот, во время нашего общения с православными писателями и поэтами я затронул вопрос: а почему светское общество не готовит нас для вечной жизни, почему мы в школах и иных учебных заведениях обучаем человека обустройству в этом земном мире, почему не готовим к тому, что предстоит каждому из нас пережить. Если душа отойдет от тела — она отойдет. И мы все это знаем. Если нам придется нести ответственность за все наши деяния, то придется. И только то, что человек наработал здесь, его духовный опыт, его знания и умения можно перенести в жизнь вечную. И полная зацикленность на этом мире: пока живет тело — этими проблемами я интересуюсь. А те проблемы, которые выходят дальше — большинство людей не интересует. Они могут индивидуально этим заниматься, могут в Церкви, могут через свою семью, но само светское общество через систему образования информации не готовит. И вот надо само светское общество перестроить.

Беседовал Андрей Нестеров

«Православная Луганщина», №1 (39), январь 2016