Церковь. Общество. История. Политика

Программа "Персонально ваш" (полностью здесь)

Е.Бунтман― Новость сегодняшнего дня, связанная с царской семьей и с приближенными царской семьи. РПЦ рассматривает возможность канонизации Евгения Боткина, лейб-медика императорской семьи. А до этого РПЦ отказывалась его канонизировать. Почему?

А.Кураев― Я тоже не понимаю, почему раньше отказались. Эти люди испили одну чашу, и почему надо разбирать, кто царских кровей, а кто простолюдин?

Е.Бунтман― Речь шла именно о царской крови, да?

А.Кураев― Я понимаю. Там есть другая тема на самом деле, действительно серьезная, богословски-серьезная. Дело в том, что один из этих людей, сопровождавших государеву семью на эту Голгофу, был лютеранин. И зарубежная церковь еще давно царскую семью и его тоже прославила в лике святых, — хотя он не православный. У нас некоторые наши ритористы, ригористы, по этому поводу показывали пальцем — вот как они неправильно сделали, лютеранина прославили. Но сейчас, кажется, мы близки к этому решению.

Е.Бунтман― По правилам это можно, ведь есть определенные правила?

А.Кураев― По правилам – нельзя. Но исключение есть. Как прецедент – назову имя императора Константина Одиннадцатого, это последний император который принял унию, но вскоре после этого погиб как защитник Константинополя. И Греческой церковью он почитается как мученик.

А. Голубев― То есть, вам кажется это правильным, несмотря на то, что многие богословы подвергали сомнению необходимость прославления в лике святых самой царской семьи Николая Второго, в первую очередь. Это очень спорный вопрос для наше Церкви.

Е.Бунтман― Нет, мне кажется, для нашей Церкви — какой вопрос, о прославлении царской семьи?

А. Голубев― Даже о прославлении царской семьи, я уже не говорю о враче.

А.Кураев― Нет, по-моему, спорный вопрос для Церкви только один: выводы из этой канонизации. То есть, что именно является предметом иконическим в жизни последнего русского государя. Образ его правления, его семейная жизнь, его отношение к Церкви — иногда вполне безобразное, на мой взгляд. Или же его по-настоящему христианское высокое отношение к своим страданиям, к страданиям своих близких людей. Мне кажется, что самое важное, как страстотерпец прославлен – то, что этот человек не озлобился, когда все основания для этого были. Сидя в заключении – мечтать: вот ужо, сейчас меня освободят, неважно, кто, бело-чехи, Колчак или еще кто-то, и вот тогда я отомщу этим генералам-предателям, большевикам и прочим. Ничего этого нет ни в его письмах, ни в дневниках.