О силе Креста Господня сказано много. Не меньше написано и о значении крестоношения в жизни христианина. Не понятым и мало раскрытым остается то, что находится внутри Креста Господня, в Сердце Спасителя.
Каждый раз, когда мы говорим о Кресте, он неизменно приводит нас к тайне Любви Бога к человеку. Тайне, потому что любовь Бога к нам отличается от любви людей к Богу и друг к другу. Мы находимся в узком спектре возможностей своих чувств и эмоций, можем видеть только большие и грубые очертания, а Любовь Бога – тонка, прозрачна, чиста и еле-еле уловима. Мы часто думаем, что ее нет, потому что наше сердце огрубело. Как трудно тому, кто всю жизнь в руках держал молот, справиться с тонким смычком.
Что можно сказать и себе, и вам по этому поводу? Разве что посветить фонариком в ту темноту, куда нужно двигаться в поисках этой любви. Пожалуй, самая распространенная ошибка та, что мы отношение Бога к нам моделируем по образу отношения вождя к народу или военачальника к огромной армии солдат. Бог там, далеко, высоко, смотрит масштабно и грозно, а перед Его взором – огромная колышущаяся масса океана человеко-молекул, которыми Он управляет. Одна из этих не различимых, затерянных в бездонном океане человеческих душ, моя. Но видит ли он ее в этой массе мне подобных, есть ли Ему до меня какое дело? Да и кто я такой, чтобы Он выделял меня их этой колышущейся бездны.
Мы не верим, что есть совершенно иной уровень отношений нас с Богом. Мы не понимаем, что для Него каждый из нас – единственный. И отношения наши с Ним уникальны, единичны, неповторимы, и то, что мы строим между собой и Богом в этих отношениях, намного интимнее, чем это бывает в отношениях двух влюбленных. Мы не можем понять, да это и не странно, как это может быть, чтобы Бог из всего множества существ, живущих на Земле, на Небе, в преисподней, из мира Ангелов и еще не знаю, что у Него есть, выделял, знал, любил именно меня. Но поэтому Он и Бог, что для него возможно невообразимо грандиозное – любить меня не вообще, как элемент множественности, а любить так, как мать любит единственное дорогое дитя.
И если мы это понимание любви Бога к нам перенесем на Крест Господень, то мы поймем, что Спаситель пришел спасти не человечество вообще, а каждого отдельно. Применимо ко мне можно сказать, что Он пришел ради одного меня, и только меня. И вся та драма, которая разыгралась на Святой Земле, была связана только с одним – Бог пришел за мной, чтобы забрать меня у диавола и смерти. Его страдания, боль, тоска – это то, что Спаситель заплатил только за меня одного. Кровь Его – это плата не за «их», а за мои грехи. Это мои, и только мои страсти кричали: «распни, распни Его». И то, о чем мы сейчас читаем в этих строках, – это не метафора, не образное мышление, это самая что ни на есть реальность.

Если мы не переключим свое сознание из отношения Бога ко всем людям вообще на отношения только со мной одним, мы даже близко не сможем подойти к тайне Его любви. У Бога много священных историй. Она не одна. Сколько людей жили, живут и будут жить на Земле, сколько и священных историй, написанных Богом и человеком. Бог пишет чернилами своего Промысла, а человек – чернилами своей воли.
Часто нам кажется, что Бог смотрит на нас сверху, а на самом деле Он смотрит на нас изнутри нас самих. Мы перед Его взором не только тогда, когда стоим в храме, но и когда ходим по рынку, или в магазине. Нас невозможно с Ним разъединить, как невозможно разделить любовь матери с ребенком. Просто некоторые люди предпочитают жить не замечая Бога, но это не значит, что Он не замечает или не любит их. Это не значит, что Ему нет до них никакого дела. Каждый из этих людей для Него – единственный и неповторимый.
Когда я, стоя на исповеди в храме, вижу сбоку от себя настенную фреску, где изображен Спаситель, молящийся в Гефсиманском саду, то меня охватывает какой-то трепет. Ведь Бог мог же этого всего не делать. Или решить эту проблему с падшим человечеством как-то иначе, безболезненно для себя. Зачем Ему было это надо? Почему именно вот так, через страшную душевную тоску, боль, агонию, смерть. Ведь Он – Всесильный, что Ему стоило сделать так, чтобы не мучиться из-за нас. Мог, но не сделал. Почему? В ответе на этот вопрос вся суть и соль любви Бога ко мне (нам). Любовь не может иначе. Если любовь думает о себе, то это уже не любовь. Любовь отдает за любимого все – жизнь, покой, комфорт и пр. Любовь соумирает с любимым и состраждет с тем, кого любит.
Материнская любовь – это высшее из того, что есть на Земле. Она любит ребенка ни за что, просто так, без всяких условий. Если ребенок болеет, страдает, то мать хочет болеть вместе с ним, страдать так же, как он, разделить его муку, если это облегчит его участь. Даже если и не облегчит, то мать все равно бы пошла, будь такая возможность, на эту муку, потому что страдать вместе ей легче, чем наблюдать, как страдает дитя, со стороны. В этом ее любовь.
Только Бог нас любит еще больше. У нас нет тех слов, которые могли бы описать эту любовь. И все, что мы можем сделать сейчас, это перенести Евангелие в свое сердце, сделать его нашей личной историей. Если бы сейчас вместо меня пытали, мучили, убивали человека, который вызвался добровольно стать на мое место, что бы я чувствовал по отношению к нему? Вот это то чувство, которое мы должны иметь ко Христу. Невозможно после Голгофы жить «как все». Невозможно, если за меня отдали кровь, жизнь, муку, делать вид, что ничего не произошло, что это меня не касается. Тем более что у нас есть возможность ответить любовью на любовь, отдать свою кровь, чтобы принять дух, как пишут святые Отцы. «Любящий меня заповеди мои соблюдет», – говорит нам Иисус. Обратите внимание: Он не говорит «верующий в меня», не говорит «слушающий» или «признающий». Нет, Он говорит «Любящий». Если мы способны ответить на Его любовь, то это может быть только жизнь в Его свете, хождение перед Его взором, стояние в Его вере, соблюдение Его заповедей. Мы не имеем права теперь иначе жить. Да, мы спасены, – говорил преподобный Серафим Саровский, – но посмотрите, какой ценой… Ценой какой Крови! Жизнь в священном трепете и благоговении перед этой Любовью, сошедшей с Неба, и есть наша жизнь во Христе.