Люди, которые всё ещё думают, что семья Светланы - это бизнес на детях, вы всё ещё так думаете? Да люди вы вообще? Вот что думает женщина, одна из очень многих, которая до недавних событий мечтала стать приёмной матерью... - Сегодня я увидела фото Миланы из семьи Дель до и после, и меня окончательно прорвало. Обкарнали – вроде просто волосы, но для меня это стало последней каплей, каким-то наихудшим знаком, максимальным проявлением жестокости и вседозволенности людей, наделенных властью. Мир постепенно кренился, кренился, и сегодня рухнул совсем. Эти фото – просто перышко, которое сверху легло, и все улетает в тартарары, прямо из-под ног.
Я с самого детства знала, что когда-то стану приемной мамой. В 16 я мечтала об этом как о профессии. Сейчас только ленивый не муссирует тему «зарабатывания на детях», так вот, я – тот человек, который так и хотел. Я хотела, чтобы это стало моей работой. И тогда, и сейчас, я чувствую в материнстве много силы и свое призвание. В масштабах страны тогда только в начале пути была программа по ликвидации детских домов и много говорили про дд семейного типа, что так детям лучше, и я представляла себе, как это будет хорошо, человек 10-15 детей и я благодаря поддержке государства смогу о них заботиться, дать им семью, настоящую, а не «казенный дом» с лицом концлагеря. Такой розовый зефир, без адаптации, диагнозов и ррп. Сейчас я более информирована и к идее приемной семьи мы идем, а точнее шли, медленно, взвешивая ресурсы. Свои ресурсы, уточню, потому что вложить надо больше, чем получишь обратно.
Тогда же, не смотря на идеализацию, я прикинула, что при таком количестве детей сложновато будет выйти замуж и решила сначала встретить мужчину, мужа-единомышленника. И, надо сказать, в муже я действительно сейчас вижу потенциал идеального отца. Мы родили дочку и начали обсуждать тему приемных детей. Муж сомневался. Сходил со мной на занятия и был шокирован до глубины души. Он попал на то самое занятие, где инсценируют эпизод изъятия ребенка. Такой вот мини-спектакль, раздали роли и очень схематично (актеры из нас всех там были так себе) очертили ситуацию: бьет отчим – проверяет опека – приходят с милицией и насильно отрывают сопротивляющуюся, рыдающую девочку от матери – подавленный ребенок в детском доме находит силы только на то, чтобы спрашивать у всех, когда она в следующий раз сможет увидеть свою семью – и…нет ответа. Было очень ясно, что система изъятия даже при необходимости и даже в самой ужасной ситуации – это жутчайшая травма для любого ребенка. И мы много обсуждали потом, что в цивилизованном обществе это должно стать делом каждой нормальной семьи – протянуть руку помощи человеку, попавшему в такую беду, будь ему 4 или 14.
А потом случилась трагедия Дель.
Я не знаю, как описать, это как подлодка Курск, или Нордост, или рухнувший самолет из Египта. Это что-то совершенно непоправимое, ужасное. Апокалипсис. Армагедон. Рагнарёк. С террористами нельзя вести переговоров, это, кажется, основное правило?
Как быть, когда террористами оказываются люди у власти? Петросян меня не удивляет, нет, увы. Но когда милая женщина, занявшая место Астахова, совершает поцелуй Иуды, просит подписать 2 документа – с просьбой взять детей в приют и с просьбой отдать их обратно, говорит, что это формальность, дети одеты и ждут встречи с вами. Куда она дела второй документ, эта милая женщина, многодетная мать, жена батюшки? Съела, демонически хохоча? Где совесть, в чем сила, брат? Как она теперь спит ночами, и не боится ли пойти по тому же этапу следующей? И почему не боится? Неужели ВСЁ можно купить? Можно. Но только верхушке. Простым Дель и купить не дадут, не по статусу. Хотя они, как и любые родители, голыми-босыми пошли бы по миру, лишь бы с детьми.
Полстраны, если не вся, матерей, которые лихорадочно перетряхивают детские вещи, нет ли катышков, осматривают детские попки, нет ли не зарегистрированных в поликлинике синячков, ну и прочий всякий бред, но основное – это навязчивая мысль: «А Я достаточно хорошая мать?» И еще страшнее: «А у меня хватит друзей, здоровья, нервов, денег на адвокатов, на подкуп, в конце концов, если мою семью оклевещут?» И самое ужасное: «А Я смогу быть живой и чувствующей, если часть детей заберут, часть отдадут? Что от меня останется? Смогу не выкинуться из окна ради оставшихся?»
Наша семья уже, конечно, не думает о том, чтобы взять ребенка из детского дома. Нас откатило лет на 5 назад. Какое там приемные, нам страшно даже за родных. Хочется уехать. Впервые в жизни хочется эмигрировать хоть куда, хоть всю оставшуюся жизнь уборщицей, только выжить, только не трогайте наших детей. Или забраться в Сибирь, поглубже, в леса, чтобы вообще не было людей. Залечь в берлогу, закрыться лапой. Не видеть, не чувствовать, не знать. И пронзительная, болезненная мысль – сколько уже поколений выбирает этот путь? И только все более жирная, сальная, лосьнящаяся шкура отрастает у чиновников. И снова мысли о другой стране. Можно даже в Финляндию, Норвегию, где там ЮЮ особо жестокая? Можно даже туда. Потому что там не будет ТАКОГО произвола власти. Там есть закон. И люди, у которых есть вариант признать свои ошибки, а не только обезумевшим вепрем втаптывать в кроваво-грязное месево детские судьбы, лишь бы белое пальтишко не запачкалось.
Мы сейчас ждем второго ребенка, маленький срок и нельзя нервничать. Мои родные блокируют доступ к компьютеру, уговаривают не думать об этом, не отслеживать новости. Я их понимаю. Я тоже очень переживаю за малыша, который получает такой диковинный биохимический коктейль маминых эмоций. Но думать больше ни о чем не получается. В 41м, 42м, 43м, 44м и даже 45м ни о чем, кроме того, что идет война и фашисты топчут родную землю, думать не получалось. Сегодня приснился сон, что я, как и сейчас беременная, со старшей дочкой на руках, нашла своего дедушку (он пережил блокадный Ленинград и прошел всю войну), и кричу ему, радостная: «Ты представляешь, мы были в том эшелоне, и нас расстреливали! В упор! А мы выжили, и я, и дочка – выжили, представляешь!»
Хоть бы Дель выжили. Все Дель, даже если они маленькие и у них (пока) другая фамилия. Потому что их сейчас расстреливают в упор, и это очень страшно.