Адрес электронной почты
Пароль
Я забыл свой пароль!
Входя при помощи этих кнопок, вы подтверждаете согласие с правилами
Имя
Адрес электронной почты
Пароль
Регистрируясь при помощи этих кнопок, вы подтверждаете согласие с правилами

Преподобный Варсонофий Оптинский (Плиханков)

ДУХОВНОЕ НАСЛЕДИЕ.

Скорби неизбежны, хотя и хотели бы мы миновать их. Жизнь представляется нам в виде белой полосы, на ней черные точки — скорби, от них нам желательно поскорее отделаться, а на самом деле жизнь есть черная полоса, и на ней рассеяны белые точки — утешения. «...В мире скорбни будете, — сказал Христос, — но дерзайте, яко Аз победих мир» (Ин. :33). ....

Лучшие наши писатели стремились к Богу, хотя теперь как-то забыли об этом, и студенчество сейчас ничего не читает, а о Шекспире и Пушкине и понятия не имеют. А эти писатели могли поднять их от будничной, серой, обыденной жизни и привести к Богу. Впрочем, надо сказать, что такое чтение хотя и может довести до мыслей о Небе, но ведет оно все-таки окольными путями....
Кто сидит в гоголевском кресле? М.А.? Я потому спросил, что с Гоголя я хочу начать сегодня речь. Его называли помешанным... За что? За тот духовный перелом, который в нем произошел и после которого Гоголь твердо пошел по пути богослужения. Как же это случилось?
   В душе Гоголя, насколько мы можем судить по сохранившимся письмам, а еще больше по рассказам о нем, всегда жила неудовлетворенность жизнью, ему хотелось лучшей жизни, а найти ее он не мог. «Бедному сыну пустыни снился сон...» — так начинается одна из его статей. И сам он, и все человечество представлялось ему в образе этого бедного сына пустыни. Это состояние человечества изображено в Псалтири. Там народ Божий, алча и испытывая жажду, блуждал по пустыне, ища града обительного, и не находил его. Так и все мы алчем и жаждем этого града обительного и, ища его, тоже блуждаем в пустыне. Это состояние духа знакомо и Лермонтову. В одном из своих стихотворений он жаловался, что не может найти твердый утес, чтобы опереться на него и твердо знать, что ему любить и петь. Но Лермонтов так и не нашел града обительного, то есть Царства Небесного, и кончил плохо. Иной была судьба Гоголя. Мы знаем из его жизнеописания, что он удостоился мирной христианской кончины. Как же он достиг этого? Был в Москве один дом, где собирался весь цвет, все сливки, так сказать, общества того времени, но не аристократического общества, а интеллигенции. Это был дом Погодина. Речи там велись чаще всего на тему о богоугождении. В те времена интересы интеллигентного общества были несколько иные, чем теперь. Безбожников почти не было, были сомневающиеся, и много говорили о Боге и Царстве Небесном. Случалось и Гоголю быть у Погодина. Со свойственной ему экзальтацией Гоголь много говорил о своих исканиях, о том, что жить так, как он живет, невозможно, а как надо жить, он не знает.
   — Читайте Евангелие.
   — Читал, оно-то и сказало мне, что так жить нельзя, как перестроить жизнь, как сделать ее святой — не знаю.
    — Однако было много людей, угодивших Богу, читайте Жития святых, особенно Жития преподобных (преподобный — это человек, исполнивший заповеди). Будите убо вы совершенни, якоже Отец ваш Небесный совершен есть (Мф.:48). Преподобные очистили душу и освятили ее так, что она по всем свойствам стала подобна Богу. Понятие о подобии предметов мы встречаем в математике. Один треугольник маленький, другой — большой, но по свойствам своим этот маленький совсем похож, или подобен большому, подобен, но не равен. И в природе мы часто сталкиваемся с подобием предметов. Люди, по свойствам души своей уподобившиеся Богу, называются преподобными. Раньше их жизнеописаниями интересовались, теперь эти книги основательно забыты, к великому нашему несчастью.
   — Читал и Жития и вот на что наткнулся: много было святых, все они устремлялись к Богу, но шли к Нему разными путями. Представьте себе круг: к середине его, к центру, сходится множество радиусов, идут все они к одной цели, но с разных сторон — сверху, снизу, справа, слева. Центр — Христос, радиусы — люди, святые, идущие к Нему разными путями. Один спасался путем смирения, другой — терпения, третий — рассуждения, и все они разными путями пришли к Богу. И я хочу идти к Богу, но пути к Нему найти не могу и...человека не имам (Ин. :7).

Гоголь здесь разумел евангельское сказание о расслабленном при Силоамской купели. Вспомните это сказание. При купели собралось много больных, жаждущих исцеления. По временам сходит Ангел Господень и возмущает воду, и тот больной, который после этого первым погрузится в воду, получает исцеление. Лежит при купели расслабленный, долгие годы ждет он исцеления и не получает. Отчего? Человека не имам — не имеет человека, который бы его спустил в целительную воду. Так и лежит расслабленный, а Бог смотрит на него.
   Под тем расслабленным можно разуметь все больное, расслабленное человечество, бедное, зараженное первородным грехом и ждущее исцеления. Томилось человечество, а Бог смотрел на него.
   Конечно, Своей всемогущей силой Он в одно мгновение мог возродить человечество, сделать его из грешного святым. Силен был это сделать Господь, но не допустила того Правда Божия. Нельзя было дать повод сатане упрекнуть Бога в несправедливости. Для спасения человечества нужен был человек же. Долгие годы люди ждали Этого Человека и томились, подобно расслабленному при Силоамской купели. И пришел Человек, и искупил человечество, очистив его от первородного греха.
   Ну а теперь мы опять заблудились, опять ждем человека, который бы подвел нас к источникам воды живой. Так томился и Гоголь и высказал свое томление у Погодина.
   — Теперь-то я понял, что вам надобно, — сказал хозяин, — человека вам надобно, так ли?
   — Поняли? Только теперь поняли? Не можете ли вы помочь мне? Можете ли указать такого человека?
   — Да! Такой человек есть.
   — Где же искать его?
   — Надо ехать в один монастырь...
   При этих словах Гоголь сразу нахохлился:
   — В монастырь? Да что можно услышать в монастыре. Бывал я в Италии у католических монахов, не дали они мне удовлетворения.
   — И все-таки я повторяю: съездите в этот монастырь.
    — Ну хорошо, в какой же?
   — Он называется Оптина пустынь и находится в Калужской губернии. Это не так далеко от Москвы. Вы человек холостой, семьи у вас нет (известно, что Гоголь не был женат), и при выдаваемой вам по приказанию Государя пятитысячной пенсии эта поездка будет вам по силам. В Оптиной есть один старец, иеросхимонах Макарий, вот с ним-то вы и поговорите. Это и есть тот человек, которого вы ищете.
   — Макарий? Что-то я никогда этого имени не слышал.
   — Вот то-то и грех, что вы не знаете этого человека. Мало ли лиц вы видели, мало ли представителей искусства и науки встречали, сколькими художественными произведениями любовались...
   — Да, я был в Риме, был в Дрездене по совету своих знакомых и что за чудные минуты пережил, рассматривая произведения старинных мастеров... Стоял перед «Мадонной» Рафаэля, да мало ли еще пришлось видеть произведений искусства...
   — Вот видите, многое пришлось вам видеть, а гения искусства из искусств — жизни по Богу — старца отца Макария не знаете!
   — Хорошо, послушаюсь вас, поеду, положившись на вашу ученость и доверяя вашей искренности.
   И поехал, и прибыл в Оптину.
   А недавно другой гениальный писатель, Толстой, тоже приезжал сюда, подходил к этой моей двери и к дверям другого старца, Иосифа, и ушел. Отчего? Что помешало ему войти в эту или другую дверь? Не гордыня ли его? Что может сказать какой-то старец? Кому? Льву Толстому, перед которым преклонялся весь мир... О чем ему говорить с этими старцами? Не мог он сломить своей гордыни — и ушел. Конечно, это только предположение, но кто знает? Не близко ли оно к истине? Ушел куда? В вечность. В какую? Страшно сказать! И все это произошло почти на моих глазах...

Иначе было с Гоголем. Есть предание, что старец Макарий предчувствовал приход Гоголя. Говорят, он был в это время в своей калии, и, кто знает, не в этой самой? Отец Макарий быстро ходил взад и вперед по калии и говорил бывшему с ним иноку:
   — Волнуется что-то сердце у меня, точно что-то необыкновенное должно совершиться, точно ждет оно кого-то...
   В это время доложили, что пришел Николай Васильевич Гоголь.
   В Евангелии рассказывается, что когда к Иисусу Христу пришли эллины, Он возрадовался духом и произнес: «...Ныне прославился Сын Человеческий, и Бог прославился в Нем» (Ин. :31). Так, вероятно, и старец Макарий предчувствовал великое прославление, но не себя, а Николая Васильевича Гоголя.
   — Проси.
   И вот Гоголь у старца. Начинается беседа. Без свидетелей происходила она, никем не записана, но во время ее невидимо присутствовал Бог, и Божественная благодать преобразила душу Гоголя. Как бы я желал, да и вы, я думаю, тоже не отказались бы послушать эту замечательную беседу великого старца с великим писателем. Вероятно, она была весьма содержательна и представляла величайший интерес. Старец Макарий в высшей степени обладал даром властного слова, и речи его имели огромное влияние на душу слушателей. Выйдя от старца, Гоголь говорил:
   — Да, мне сказали правду! Это единственный из всех известных мне людей, кто имеет власть и силу повести на источник воды живой.
   И Гоголь переродился. Он сам говорил: «Вошел я к старцу одним, а вышел другим».
    Гоголь хотел изобразить русскую жизнь во всей ее разнообразной полноте. С этой целью он начал свою поэму «Мертвые души» и написал уже первую часть. Мы знаем, в каком свете там отображена русская жизнь: Плюшкины, Собакевичи, Ноздревы, Чичиковы... Вся книга представляет собой душный и темный погреб пошлости и низменности интересов. Гоголь сам испугался того, что написал, но утешил себя тем, что это только накипь, только пена, снятая с воды житейского моря. Он надеялся, что во втором томе ему удастся нарисовать русского православного человека во всей его красоте, во всей чистоте. Как это сделать, Гоголь не знал. Приблизительно в это же время и произошло его знакомство с отцом Макарием.
   С обновленной душой уехал Гоголь из Оптиной, но не оставил мысли написать второй том «Мертвых душ» и работал над ним. Но потом, чувствуя, что ему не по силам воплотить во всей полноте тот образ-идеал христианина, который жил в его душе, он разочаровался в своем произведении. Вот причина сожжения второго тома «Мертвых душ». Друзья и современники не поняли, что произошло с ним. Такой великий ум — Белинский — только обругал Гоголя. Белинский тоже плохо кончил. Вряд ли он спасен, так как был он неверующим, хотя умер не в полном разрыве с Церковью, как Толстой. А Гоголь умер истинным христианином. Есть предание, что незадолго перед смертью он говорил одному из своих близких друзей:
   — Ах, как я много потерял, как ужасно много потерял!
   — Что вы потеряли?
   — То, что не стал монахом. Отчего отец Макарий не взял меня к себе в скит?
   Неизвестно, заходил ли у Гоголя с отцом Макарием разговор о монашестве, предлагал ли ему старец поступить в монастырь. Очень возможно, что отец Макарий и не звал его, видя, что он не снесет трудностей нашей скитской жизни.

Святые отцы говорят, что есть помыслы от Бога, помыслы от себя, то есть своего естества, и помыслы от бесов. Для того, чтобы различить, откуда приходят помыслы, внушаются ли они Богом или враждебной силой или происходят от естества, требуется великая мудрость.
   Часто, принимая людей не на этой половине, а там, у мужчин84, живущих больше умом, а не сердцем (женщина живет больше сердцем, чувством), я слышу, как жалуются на то, что мы переживаем теперь трудные времена, что теперь дана полная свобода всяким еретическим и безбожным учениям, что Церковь со всех сторон подвергается нападкам врага, и страшно за нее становится, что одолевают ее эти мутные волны неверия и ереси. Я всегда отвечаю:
   — Не беспокойтесь! За Церковь не беспокойтесь. Она не погибнет, ...врата ада не одолеют ее (Мф. :18) до самого Страшного Суда. За нее не беспокойесь, а вот за себя бояться надо.
   И правда, наше время очень трудное. Отчего? Да оттого, что теперь особенно легко отпасть от Христа, а тогда — погибель. Те, кто последовали за Христом, преподобные Его, те и воцарятся с Ним.
   Но мы знаем других преподобных, уподобившихся не Христу, а врагу Его — сатане. Вероятно, и вы знаете этих преподобных, если не по их произведениям, то хотя бы по именам: все эти Ницше, Ренаны и прочие развратители нравственности — знаете, какова их участь? Во всем уподобившись виновнику всякой мерзости, всякой нечистоты — диаволу, они по смерти попадают в его власть, по русской пословице: свой своему поневоле брат.
   Послужившие же Христу воцарятся с Ним. Он им тоже «Свой». Теперь особенно легко отпасть от Христа и подпасть под власть темной силы. Идешь по улице и видишь: в витрине выставлена книга, трактующая ну хотя бы о Божественности Христа. Помысл говорит: зайди, купи книгу, прочти. Хорошо, если человек не поверил этому помыслу, если сообразил, что внушается ему эта мысль сатаной, что книга эта враждебна учению Святой Церкви. А другой, смотришь, зашел, купил книгу, прочел — да и повернул в другую сторону, отпал от Христа. Где начало его падения? В помысле лукавом. Да и Толстой не от помысла ли погиб? Ведь мог бы быть праведником. Известно, что иногда он спрашивал свою жену: «А что бы ты, Сонечка, сказала, если бы явдруг поступил в монастырь?».
   Неизвестно, что отвечала ему София Андреевна, да и Толстой говорил это, вероятно, полушутя. Помните у Гоголя в «Старосветских помещиках» Афанасий Иванович любил пугать Пульхерию Ивановну и говорил ей, что вот возьмет, соберется да и пойдет с турками воевать. Пульхерия Ивановна отмахивалась от таких страшных слов мужа. Как относилась к речам Льва Николаевича София Андреевна, мы не знаем, но жизнь Льва Николаевича могла бы пойти совсем иначе, не послушайся он погибельного помысла. Появилась у него мысль, что Иисус Христос не Бог, и он поверил ей. Потом пришло в голову, что Евангелие написано неправильно, и этой мысли он поверил и перекроил по-своему Евангелие, отпал от Церкви, уходил все дальше и дальше от Бога и кончил плохо. Приходил он как-то сюда, был у батюшки отца Амвросия, вероятно, пришел под видом жаждущего спасения. Но отец Амвросий хорошо понял его, а Толстой заговорил с ним о своем евангелии. Когда Толстой ушел от батюшки, тот сказал про него только: «Горд он!». И поверьте, этим охарактеризовал он весь его душевный недуг.....
А мало ли других случаев, когда с помысла начинается гибель человеческой жизни.

6 января 1913 г.