Долгая дорога к Богу

Недавно я столкнулась с серьезной проблемой. Не знала, что сказать. Мой друг спросил меня: почему я хожу в Церковь, когда там лишь лицемеры, ханжи да преступники? и кто я сама, если такая компания кажется мне приемлемой?

Так что же это за друг такой, если подобные вопросы задает? Но у нас своя история.

Мы познакомились, когда нам было по 16 лет, и в первый же вечер говорили о Боге. Мой тогда еще новый знакомый спросил:

– Ты веришь в Бога?

Я ответила:

– Да.

Он покосился на мою сигарету:

– И ты думаешь, что сможешь попасть в рай?

Если откровенно, то в 16 лет я вообще мало думала. И всё же представление о дальнейшей судьбе имела. Я рисовала себе перспективы пусть и не счастливые, но точно ироничные. А потому ответила:

– На рай, конечно, не рассчитываю. Но вот где-нибудь рядышком…

– Рядышком? – развеселился мой будущий друг.

Я пожала плечами:

– Ну, может, Господь найдет для меня полезное дело на окраине.

– Например?

Я опять пожала плечами:

– Например, я могла бы ворота в рай красить.

– А ты что, специалист? – засмеялся он.

– А то! – ответила я и тоже рассмеялась.

Так мы и подружились, и с тех пор мало что изменилось. Разве что появилось во мне стремление в Церковь.

Мой друг уверен: посредники для веры в Бога и общения с Богом никому не нужны
Скажу сразу, что друг мой – человек с высшим образованием, верующий и крещеный, но невоцерковленный. Он верит, что Бог есть, и, бывает, видит Его любовь в событиях и в людях. Он не берется рассуждать о том, что после смерти, потому что считает всех людей недостаточно умными для этого. Он как-то чувствует, что веры в душе достаточно… Для чего? Он и сам не знает, но уверен, что посредники для веры в Бога и общения с Богом никому не нужны. Опираясь на эти основания, друг отрицает РПЦ как необходимость и по ходу пытается спасти меня от нее.

Он убежден, что я просто не понимаю, что там происходит. Он считает меня слишком наивной, слишком простой, слишком «блондинкой».

Он часто приносит мне вырезки из газет, показывает видео на ютуб и рассказывает неблаговидные случаи из жизни священников. Его доводы – это широко известные факты, которые всегда подкреплены фото, видео или просто свидетельскими показаниями. И каждый наш разговор он заканчивает железной фразой:

– Ты же и сама раньше не любила Церковь.

Это правда. У меня были проблемы с Церковью. Во-первых, я родилась в период коммунизма. У моей мамы в квартире до сих пор висит красный флаг, натуральный такой, размером с маленькую простыню. И хранится открытка, сделанная мною в первом классе, где старательно выведено: «Мир, труд, май». Во-вторых, волна эмансипации окатила и меня, просто из-за принадлежности к поколению. Какая уж там Церковь, где баба должна стоять тихо и глазами смотреть в пол! Ну и, в третьих, что сейчас особенно горько признавать, я верила СМИ и не верила священникам. Авторитетные, светские люди, вышедшие из того же временного потока, что и мои родители, всю жизнь казались мне понятными и формировали мое мнение. Но всё это было раньше, а затем… Затем Сам Господь по доброте Своей и несказанному человеколюбию Своему сжалился надо мной и указал мне на храм.

Мой друг не в курсе, я не рассказывала, но тогда я прибежала в ближайшую церковь и бросилась к незнакомому священнику.

“Люди-то не знают!” – прокричала я. “Да знаю, знают”, – спокойно отозвался батюшка
– Люди-то не знают! – прокричала я батюшке в лицо, и мой возглас, ударившись о потолок, вылетел в окно.

– Да знаю, знают, – спокойно отозвался батюшка и усадил меня на скамью. – Ну, что случилось?

– Всё случилось! Всё реально, по правде случилось! Это всё правда! – не унималась я, пытаясь ухватить батюшку за рукав.

– Так конечно, правда, – терпеливо освобождаясь от моих пальцев, ответил батюшка. – Чего ты раскричалась-то?

Я закрыла рот руками.

– Простите. Я просто не знаю, что теперь! – громким шепотом выдохнула я. – Как теперь жить? Это же всё-всё менять надо! Вся жизнь не так! Всё не верно!!!

Глаза мои полезли из орбит.

Батюшка торопливо пробормотал:

– Ну-ну, не надо так резко. Пупок развяжется. Начни с малого.

– С малого?

– С малого, – кивнул батюшка. – Старайся ходить на службы, исповедуйся, причащайся, а дальше – Господь поможет.

Как Господь поможет? Я не представляла. Те прекрасные чудеса, которые Он, по доброте Своей, уже даровал мне, всё еще хранились в памяти под стикером: «Счастливые стечения обстоятельств, удача и прочее везение». Но мне хотелось в это верить, и я согласилась. На прощание батюшка улыбнулся:

– Новоначалие – особенное время. Не теряй его зря.

Мне показалось, будто в мир снова вернулась романтика. Но нет, это были розовые очки
Это было первое напутствие, которое я получила. И на мгновение мне показалось, будто в мир снова вернулась романтика. Но нет, это были розовые очки. Их почти сразу разбили.

– Послушай внимательно, – сказала мне Людмила – женщина с большим стажем церковной жизни. – Новоначалие – период особенный. Сейчас Господь к тебе близко-близко: проси всё, что хочешь.

– Ничего себе не проси, – строго сказал Петр, пономарь и просто отличный мужик. – Господь по милости Своей даст, а ты потом от натуги лопнешь. И ничего удивительного, что Господь дает тебе чудо. Ведь чудо дается, чтобы укрепить веру, спасти человека. Мало в тебе веры! Вот окрепнешь, и закончатся ясли.

– Так ты же новоначальная! – отмахнулась от меня свечница. – От того и такая дура. Вот прекратят с тобой возиться, посмотрим, что с тобой будет!

– Сами они дуры, – устало произнес дядя Саша, человек глубокий и уважаемый. – Ты никого не слушай и от Церкви не отпадай. И делай свое послушание. А дальше – как батюшка тебе сказал?

«Господь поможет!» – в один голос закончили мы.

– А что же близость Господа? – нерешительно промямлила я.

Что скрывать, идея «Господь слышит тебя, проси, что хочешь» плотно засела в моей стандартной голове.

– Новоначалие – это как на ручках у Господа нашего, а как уж ты там… – вздохнул дядя Саша. – Самое главное – не отпадай от Церкви, а то погибнешь. И борись с искушениями.

Как сказал преподобный Ефрем Сирин: «Церковь – это не собрание святых, а толпа кающихся грешников». Поэтому в Церкви искушений много. Но, даже узнав об этом, всё равно мне хотелось увидеть что-то чистое, резко отличающееся от надоевшей реальности. Но вместо этого я оказалась в эпицентре реальности, неприкрытой и вопиющей. И когда первая радость развеялась, меня точно бросило в тесные жернова, и сок моей собственной желчи потек отовсюду. Я начала впадать в депрессию. В Православии это называется уныние или печаль, в зависимости от подробных симптомов. «Господь поможет, Господь поможет», – бубнила я про себя и продолжала ходить в Церковь. И какое-то время я справлялась, а затем упала. Сначала телесно, рассадив ногу и прикусив язык, а потом и духовно, страшно осудив ближнего. А затем пришло воскресенье. Я пошла в церковь, исповедалась, причастилась, отошла от Чаши, запила компотом, вздохнула и… обруч лопнул. Я вздохнула еще раз, и еще раз, и радость наполнила меня. Она была такая большая и чистая, точно прохладное лесное озеро в раскаленную жару. От нее я заплакала и наконец-то поняла, что же со мной случилось.

Сумрак отступил, хоть и клубился где-то поблизости. Кто-то, возможно мой дорогой Ангел-Хранитель, давал мне мысль, что опасность всегда рядом и нельзя терять бдительность. Но я пришла домой успокоенная, напоенная. И обрадовалась, когда по скайпу позвонила подруга. Мы поговорили, а затем я сказала:

– Слава Богу за всё! Как же хорошо на душе после Причастия.

– Ой, – отозвалась подруга, – а я вся прямо измучилась!

– От чего?

– Да я сегодня тоже причащалась, а потом еще на обед позвали.

– Ты в трапезной была?! – обрадовалась я за подругу. У нас храм маленький и новый, о такой роскоши и не мечтаем. У нас еще даже забора нет. Но моя подруга – прихожанка другой церкви, где и площадь позволяет, и батюшка очень радушный. И как же замечательно за большим столом сотрапезничать с братьями и сестрами.

– Да ну, – нахмурилась подруга. – До сих пор поджелудочная болит.

– Что-то съела?

– Да мне вообще это тяжело, – сообщила она. – Кагорчика на голодный желудок, а сверху супчика с луком.

– Кагорчика? – не поняла я. Но вдруг меня осенило и сразу обдало ледяной волной. – Ты о Причастии что ли? – почему-то мои руки метнулись вверх и перекрестились на груди.

– Ну, – кивнула подруга. – Это же сухое вино.

– Нет, – мотанула я головой. – Это Кровь Христова.

– Ну, понятно, что Кровь. Но на самом-то деле это сухое вино – кагор, – улыбнулась моя подруга и еще раз кивнула.

– Это Кровь Христова, – упрямо повторила я.

– Но сухое же вино?

Меня перекрыло. Понимая, что вот-вот взорвусь, я сказала:

– Давай не будем.

Подруга с радостью согласилась. Мы поговорили о чем-то прочем и на том расстались.

Наступил следующий день, а за ним другой. По стечению обстоятельств посреди недели я попала в другую церковь на службу. Народу там было очень много. Большой церковный праздник совпал с днем ангела настоятеля. К концу службы оказалось, что ноги у меня совершенно отдавлены. Я присела на освободившуюся скамью и расслабилась. Значительная часть народа схлынула. Но остались те, кто хотел лично поздравить батюшку с праздником. Люди принесли цветы, подарки и просто теплые слова. Улыбки не сходили с их лиц. Я залюбовалась этим зрелищем, как вдруг ко мне подошел мужчина и протянул листок. Он мне улыбнулся и сказал:

– Нам прямо из Грузии привозят.

Я опустила глаза и прочитала: «У нас вы можете купить сухое вино. Лучшее сухое вино для Причастия. Из Грузии! Обращайтесь в лавку. Спросите такого-то». Мне стало дурно. Я кивнула мужчине, встала и сунула листок в карман пальто. Мысль была одна: «Скорее уйти».

Вечером следующего дня мой старый друг заглянул на огонек.

– Слышала? Про того священника? Его даже сана лишили, – развязывая шнурки у порога, сообщил он.

– Ты только ради этого пришел? – устало спросила я. – Или хоть чаю выпьешь?

– Да я бы поел, если есть что, – ответил друг и глянул через меня на кухню.

– У меня только по молитве суп течет, – хмуро сказала я.

– Да ладно, – отмахнулся друг, – мне и без супа котлеты нравятся.

– Ты наглый сегодня, – сообщила я другу.

– А ты сердитая, – ответил он.

Мы прошли на кухню, и я стала жарить ему котлеты.

– Всё никак не могу тебя понять, – уплетая угощение, прочавкал мой друг. – Я тебе, конечно, не указ, но ты же должна понимать…

– Ты вообще о чем? – я сглотнула слюну. На дворе стояла пятница.

– Я о твоей этой увлеченности Церковью. Не пойму, почему ты туда ходишь?

Я уселась напротив друга и проникновенно взглянула ему в глаза.

– А тебе какое дело? – спрашиваю. – Котлеты вроде никто не отменил, так какая тебе разница?

– Э, нет! – мой друг отодвинул тарелку. – Раз такой разговор…

Я пожала плечами.

– Объясни тогда, – предложила я ему.

– А помнишь наш разговор дцать лет назад? Ты тогда что про Церковь сказала?

Мы стали вспоминать тот разговор. Потом я признала:

– Ничего.

– А знаешь, почему? – улыбнулся друг и придвинул котлеты обратно.

– Вероятно, у тебя есть ответ.

– Потому что Церковь ничего не решает! Она не влияет на твою веру и на твое общение с Богом. Они просто посредники. А зачем платить больше, если не видно разницы?

Опустошенная субботними размышлениями о разнице и посредниках, о сухом вине и объективной реальности, я всё же пришла в воскресенье в храм. На черствой и формальной исповеди батюшка выслушал меня. На мое признание в осуждении подруги он сказал:

– Легко судить, но мы видим только часть. Перед нами грех, а покаяние лишь перед Богом.

Я кивнула и отошла в ожидании Причастия. Прислонилась к стене, что-то зашуршало в кармане. Ах да, листовка о самом лучшем вине из Грузии. Сердце мое совершенно отяжелело. Святые отцы учат, что сражения с врагом идут не постоянно: то накатят, то по милости Божией отступают. Но что я могу? Ничего. По плечу мне только сумрак, а за ним тьма. Клирос запел: «Тело Христово», затем замолчал, передавая право голоса прихожанам. Нестройный ряд голосов подхватил эстафету. У меня нет сил петь. Я плетусь в конце очереди, но не из-за благочестия, а от апатии. Ну разве можно так идти к Причастию? Уже хочу развернуться и уйти, но батюшка внимательно поглядывает на меня. Что делать? У меня башка дырявая, я дура. Мне даже молитвы не запомнить. Я не помню, что нужно читать в самый последний момент перед Чашей. И почему Господь должен помогать таким, как я? И всё же как хорошо, что есть у нас святые отцы. «Господь – истинный Друг; когда забывают о тебе и друзья, и братья твои, Он не забывает и не оставляет тебя, но пребывает с тобою», – говорит преподобный Ефрем Сирин. Любовь не ищет своего. Любовь любит, Господь такой. Господь всё прощает нам, лишь бы мы шли к Нему. И я иду, Господи, я иду к Тебе, прости, что так безобразно…

– Причащается раба Божия Васса.

Слабый голос бабулечки за моей спиной тянет: «…источника бессмертия вкусите». Я вкушаю святыню и сразу отхожу. Раз шаг, два… и вдруг я понимаю, что во рту у меня вкус крови. Такой отчетливый, яркий, его невозможно выносить. Господи!

После службы меня отзывает в сторону Людмила, говорит:

– Батюшка спрашивает: могла бы ты прийти сегодня помочь?

– В чем? – удивляюсь я и, честно говоря, готовлюсь отказать. Я столько раз предлагала помощь, но меня ни разу не звали. А сегодняшний день и так вышел для меня громадным. Еле удерживаю в голове всё произошедшее.

– Нам тут эти штуки привезли, – говорит Людмила и ведет меня к времянке. Я уже вижу, что это, но еще не могу поверить глазам. Разве так бывает? Меня трясет.

Но Людмила, не подозревая, добивает меня:

– Батюшка сказал, ты специалист.

– Угу, – сдавленно киваю я.

Передо мной новенькие, еще не крашенные ворота и банки краски.

Почему же я хожу в Церковь? Ведь там лишь лицемеры, ханжи да преступники. И кто я сама, если такая компания кажется мне приемлемой? Всё просто. Я тоже лицемер, ханжа и преступник. И это чистая правда. Поэтому Церковь для меня – самое подходящее место. Там я учусь не лгать себе о себе и своей жизни. Учусь вновь доверять людям, раскрывать перед ними свое сердце. Туда я иду, когда опять потерялась. Я ищу Господа и там всегда нахожу Его. Церковь – это дом, где живет мой самый близкий, самый лучший и самый любимый Друг – Господь. Поэтому я и хожу туда. Я просто надеюсь на спасение.

Васса Богданова
С сайта Православие.ру