Православные истории

Московская публика специально захаживала в Успенский храм Кремля, чтобы посмотреть, как густой могучий бас отца Константина Розова заставляет дрожать и гаснуть огоньки свечей.

Будущий советский маршал Георгий Жуков, в ту пору еще ребенок, однажды написал: «Мы не любили бывать в церкви и всегда старались удрать оттуда под каким-либо предлогом.

Однако в Успенский собор ходили с удовольствием слушать великолепный Синодальный хор и специально протодиакона Розова, голос у него был как иерихонская труба…»

В 1921 году Константин Розов был наречен великим архидиаконом. Он единственный из священнослужителей Русской Православной Церкви за всю ее историю, кто был удостоен такого титула!

«Атеистов, в строгом смысле этого слова, нет»

Будущий великий архидиакон Константин Розов родился в селе Жданово Симбирской губернии (ныне Нижегородская область) 10 февраля 1874 года. Из шести детей священника местного храма протоиерея Василия Розова и его матушки Марии Хрисанфовны он был старшим.

Когда Косте исполнилось девять, семья осталась без отца. Мальчик пошел по отцовским стопам — отучился сперва в Алатырском духовном училище, потом в Симбирской духовной семинарии, а после его взяли псаломщиком в церковь Всех святых.

В 22 года Константин женился — и появилась возможность ввести его в клир, что и было сделано в августе 1896 года. Местный епископ Никандр рукоположил его в диакона и направил служить в кафедральный Троицкий собор Симбирска.

Из Москвы в Петербург и обратно

Уже подростком Константин отличался редкой физической выносливостью (на спор переплывал Волгу) и поразительно сильным и глубоким голосом. Он мог взять такие низкие ноты и пропеть их так мощно, что в помещении гасли керосиновые лампы!

В Симбирске отец Константин прослужил диаконом около двух лет. В 1898 году кто-то из приезжих москвичей обратил внимание на громкоголосого диакона и пригласил его в Москву.

Москва в то время считалась «певческим городом»: «каждый храм и церковь отличались не только своими проповедниками, но и слаженными хорами и голосистыми диаконами», — вспоминал певчий Синодального хора Успенского собора Московского Кремля Александр Петрович Смирнов. — Всё это культивировалось до уровня подлинного искусства».

В Москве диакон Розов сразу встретился с будущим священномучеником Владимиром (Богоявленским). Тот как раз недавно был назначен митрополитом Московским и Коломенским. Он определил его в кафедральный собор Москвы — Храм Христа Спасителя. А еще через пять лет тот же владыка Владимир направил Розова, к тому времени уже протодиакона, в Большой Успенский собор московского Кремля. Это было самое почетное место: богослужения в Успенском соборе традиционно посещали, бывая в Москве, члены царской фамилии.

Прошло совсем немного времени, и отец Константин обратил на себя внимание императорской семьи. Государь Николай Александрович пожаловал ему золотые часы с цепочкой «из Кабинета Его Императорского Величества» и, по-видимому, выразил желание видеть Розова протодиаконом при соборе Зимнего дворца в Санкт-Петербурге — там как раз освободилась вакансия, вспоминает дочь отца Константина Людмила Розова. Молодому протодиакону предложили написать прошение на имя заведующего Придворным Духовенством, духовнику Их Императорских Величеств протопресвитеру Иоанну Янышеву, и он подчинился: «Имею честь покорнейше просить Ваше Высокопреподобие, не признаете ли возможным определить меня на открывшуюся вакансию протодиакона при Соборе Императорского Зимнего дворца». С месяц длилась официальная переписка, и вот Константин Розов переезжает в столицу Российской империи. Было ему в ту пору 30 лет.

Петербург того времени был городом светским и ярким, и священнослужители должны были волей-неволей соответствовать этому облику. А храма при Зимнем дворце это касалось тем более: служба здесь предполагала знание сложных правил этикета и многих других тонкостей. Все это скоро стало тяготить отца Константина. Отбыв в столице два с половиной года, в 1907 году он решился обратиться к протоиерею Петру Благовещенскому (тот исполнял обязанности заведующего Придворным Духовенством) с просьбой уволить его с учетом «неподходящих климатических условий» и отпустить обратно в Москву. Просьба была удовлетворена, и в Успенском соборе вновь зазвучал ставший уже знаменитым бас.

«Как иерихонская труба»

Голос протодиакона Успенского собора Константина Розова считался в те времена одной из главных достопримечательностей Москвы. Пойти в храм, именно чтобы послушать диакона, — сегодня это может показаться чем-то не вполне приемлемым для церковного человека. Были, наверное, и такие, кто ходил на службу как на концерт. Но и вполне благочестивый церковный люд мог позволить себе сходить в Успенский собор «послушать бас». В дореволюционное время с храмом часто бывала связана вся жизнь — не только богослужебная ее сторона, но и общественная (воскресным утром в церкви можно было встретить всех друзей и знакомых), и культурная тоже. Поэтому в первое воскресенье Великого поста, когда в храмах совершают так называемый чин Торжества Православия и возглашают «анафему» еретикам, Успенский собор московского Кремля собирал море людей. «Стекла дребезжали от могучего протодьяконского голоса, — вспоминал службу в тот день писатель Николай Телешов. — Окружающие протодьякона многочисленные священники отвечали ему громкими, густыми басами и звонкими тенорами… восклицая трижды: «Анафема! Анафема! Анафема!»

Внешность отца Константина соответствовала его голосу. Современники описывали его как могучего богатыря, почти великана (ростом в два аршина 14 вершков, то есть примерно 2, 04 метра), с пышными и длинными волосами. Конечно, он производил впечатление.

Скоро война

Незадолго до начала Первой мировой войны отец Константин сопровождал группу из нескольких священников в Лейпциг. Целью было освятить храм-памятник в честь русских воинов, погибших в 1813 году в «битве народов» под Лейпцигом — крупнейшем на тот момент сражении мировой истории, в котором союзные армии России, Пруссии, Австрии и Швеции разгромили Наполеона. Один из членов миссии, генерал Жилинский, беспокоился, как бы во время службы протодиакон не оглушил германского императора Вильгельма II. «Скажите Розову, — просил он, — чтобы не кричал. У Вильгельма больны уши». Протодиакон, узнав об этом, обиделся: «Зачем же тогда меня взяли? Что ж, шепотом мне служить, что ли?» В итоге никаких уступок немцам решили не делать, а служить «по-настоящему, по-российскому». На службе в Лейпциге отец Константин превзошел самого себя, вспоминал глава миссии, протопресвитер русской армии и флота Георгий Шавельский: голос Розова «заполнил весь храм; его раскаты, качаясь и переливаясь, замирали в высоком куполе». Немецкий император не только не рассердился, а был в восхищении. Когда на обратном пути русский Синодальный хор выступал в Берлине, Вильгельм приехал на концерт и, входя в зал, первым делом поинтересовался, будет ли петь протодиакон Розов.

Прошло совсем немного времени, и о дружбе с Германией пришлось надолго забыть. Россия вступила в Первую мировую войну, и об этом москвичи узнали тоже с помощью Розова.

Вот что пишет Пантелеймон Романов в своей книге «Русь»: «Многотысячный людской поток направляется на Красную площадь, и в это время в толпе произошло движение. Кругом возбужденно заговорили: “Розов! Розов…”

Это был известный всей Москве знаменитый своим редчайшим басом протодиакон. Издали было видно, как он, окруженный духовенством, взошел на каменное, обведенное решеткой возвышение Лобного места, развернул какую-то бумагу и, поправив свои густые кудрявые волосы, приподнял лист в правой руке, как поднимает диакон орарь, когда читает ектению перед царскими вратами.

Вдруг всё стихло.
— Мы, Божией милостию…

Слова протодиакона раздавались под открытым небом, и дальним было не слышно, но все они, притихнув, жадно смотрели, устремив на него отовсюду глаза.

Он читал манифест объявления войны Германией России».

Патриарший архидиакон

19 сентября 1921 года Константина Васильевича нарекли небывалым до тех пор титулом «великого архидиакона». Произошло это во время торжеств, посвященных 25-летию его церковного служения. Среди множества открыток и поздравительных адресов, врученных отцу Константину в Храме Христа Спасителя, выделяется огромная папка с надписью: «Своему “дяде Косте” признательная Москва».

Как отпевали главного певца Церкви

Константин Васильевич Розов ушел из жизни, когда ему было всего 49 лет. Последние дни он провел в больнице, сотрудники которой относились к московской знаменитости с большой симпатией и даже попросили спеть. Отец Константин не отказался.

Причиной смерти врачи назвали миокардит.

Гроб с телом Константина Васильевича много дней находился на Воздвиженке, в Крестовоздвиженском храме, и ежедневно служилось по несколько панихид при большом стечении людей. Самую первую панихиду приехал совершить архиепископ Трифон (Туркестанов), которому великий архидиакон не раз сослужил еще в Успенском соборе. Константин Васильевич относился к вере очень непосредственно, «подобно ребенку», сказал владыка в прощальном слове.

А похороны состоялись на именины отца Константина — 21 мая по старому стилю, в день памяти равноапостольного царя Константина и день почитания иконы Владимирской Божией Матери (именно она находилась в Успенском соборе Московского Кремля). Обе стороны улиц, которыми двигался катафалк, заполняли толпы москвичей. Большевики принимали свои меры, велели закрыть Ваганьковское кладбище, но это не помогло, вспоминал впоследствии князь Николай Жевахов: «пришедшими почтить память Розова кладбище было открыто, церковь кладбищенская переполнена».

На 40-й день после кончины Константина Васильевича в храме на Ваганьковском кладбище совершил литургию Святейший Патриарх Тихон, всего несколько дней как освобожденный из-под ареста. Ему и самому оставалось жить меньше двух лет, и он предчувствовал кончину. Однако не мог не почтить память своего архидиакона — одного из немногих, кто все время оставался с ним.

Цуканов Игорь
"Фома"

фото: Во время Поместного собора 1917 года,
слева от Патриарха Тихона — архидиакон Константин Розов.