Православные истории

Чудесные сухарики батюшки Серафима.

Паломники, прибывающие на богомолье, наверняка знают слова батюшки Серафима о дивеевских монахинях: "Кто заступится за них и поможет, изольется на того велия милость Божия". И уж конечно, любой православный слышал: "Послушание превыше поста и молитвы! И не только не отказываться, но - бегом бежать нужно на него!"

Мы выехали в ночь и к утру были уже в Дивеево. Оставили машину на стоянке, а сами поспешили в Троицкий храм - приложиться к мощам прп.Серафима. Народу было очень много. Внутренние двери были закрыты, и мы, стоя на верхних ступенях лестницы, стали ждать. Тут раздался голос монахини, которая, ни к кому конкретно не обращаясь, сказала: "Братия, кто во славу Божию хочет потрудиться на Богородичной канавке?" "Конечно, потрудиться для Бога можно, - малодушно подумал я, - но у нас так мало времени и так много дел: нужно исповедаться, причаститься, побывать на источниках, сфотографироваться, набрать воды, освященного маслица, взять батюшкиных сухариков, искупаться…"

Далее произошли события, которые научили меня лучше понимать то место в житии прп.Марии Египетской, где неведомая сила не пускала ее во храм. Слушая Великим постом в храме житие пустынницы или читая его дома, я считал, что неведомая сила, не пускавшая ее во храм, - это литературное иносказание, показывающее духовное внутреннее борение грешницы. Теперь я понял: это была не метафора, а реальность…

Приложившись к мощам прп.Серафима, я пошел на исповедь к священнику. Вот, кажется, уже моя очередь подходит, но в последнюю минуту то бабулька немощная пройдет вперед меня, то монахиня, то отрока болящего в коляске подвезут. Какая-то сила отпихивает меня от священника. Очередь исповедников движется вперед, а я - назад. Ранняя литургия закончилась. Не беда. Я пошел на позднюю. Очередь идет, а я топчусь на месте. Так и не смог подойти к священнику на исповедь. Дождался вечерни. Исповедаться опять не удалось - богомольцы, прибывающие огромными автобусами, действуют четко и слаженно - чужаков оттирают назад крепкими плечами и острыми локтями. День завершился крестным ходом по Богородичной канавке с четками. "Здесь тебе и Иерусалим, и Афон, и Киев!" - говорил батюшка Серафим.

И на вторые сутки мне также не удалось исповедаться. К исходу дня мое безпокойство достигло известных пределов, и я, в разговоре с матушкой Зинаидой, которая размещала нас в гостинице, пожаловался, что за два дня пребывания в Дивеево так и не причастился, а завтра нужно уезжать. Матушка внимательно на меня посмотрела и сказала: "Помолимся. Завтра причастишься". Я же, маловерный, остался недоволен таким ответом, не слишком полагаясь на силу молитвы. Вот если бы за руку подвела!

Настал третий день моего пребывания в монастыре. Утром на ранней литургии я стоял среди паломников, как фарисей среди мытарей, и ждал начала исповеди, не очень-то рассчитывая на успех. Однако результат превзошел самые смелые мои ожидания: отпустив двух или трех исповедовавшихся, батюшка внимательно оглядел всех и, словно натолкнувшись взглядом на меня, поманил к себе пальцем. Не веря себе, я несколько раз так же жестом переспросил священника: "Точно ли я?" Покрыв меня епитрахилью, батюшка долго наставлял на путь спасения, прижигая мои язвы огненными глаголами. Первый раз в жизни я так глубоко, со слезами, исповедовался. Наконец, батюшка отпустил мне грехи, благословил и поцеловал в щеку со словами: "Помочь тебе возможно. Молись". Отойдя в сторонку и оказавшись почти напротив иконы Божией Матери "Умиление", я долго не мог прийти в себя, стыдясь своих слез. Именно тогда я многое понял и, как принято говорить, прозрел… Понял, зачем мы молимся Богородице: "Струю давай мне слезам, Пречистая, души моея скверну очищающе".

Из храма я выходил другим человеком. Хотелось любить и обнимать весь мир. И когда монахиня на выходе остановила меня и попросила перенести иконы и стопки книг наверх, радости моей не было предела - я бегом, будто обретя крылья, принялся таскать поклажу. Монахини заметили мое рвение и дали мне награду - сухарики, освященные в чугунке батюшки Серафима.