Православные истории

Инок Валентин (в миру Владимир) уж год был в отдаленном монастыре. И хотя постриг принимал в городе в большой благоустроенной обители, она, обитель эта, не пришлась ему по душе. Шум с утра до вечера, толпы паломников, кафе на территории и даже маленький ресторанчик. Все это плохо согласовывалось с его понятием о монашеской жизни.

А он ушел в монастырь после смерти родителей, которые упокоились в один год в родном селе, где он вырос среди полей и душистого соснового леса, цветущего льна и песен аистов, вивших гнезда на сельских домах. Окончив восьмой класс, он уехал в город учиться в профтехучилище, стал столяром на стройке и жил в общежитии. И так ему было душно в этом городе, что он после работы бродил по пустынным улицам окраины, не зная, куда себя деть. В общаге ребята играли в карты и домино и, как правило, выпивали. И было тошно среди громкого смеха, табачного дыма и матерных слов.
Однажды он забрел в небольшой старый храм. Шла вечерняя служба, тихо пел хор, мерцали свечи. А потом свечи потушили, в храмовой темноте разноцветные лампады заиграли отблеском на иконных ликах, и зазвучали слова шестопсалмия. Как он узнал позже – первая часть утрени.
«Господи, что ся умножиша стужающии ми? Мнози востают на мя, мнози глаголют души моей: несть спасения ему в Бозе его. Ты же, Господи, Заступник мой еси, слава моя, и возносяй главу мою. Гласом моим ко Господу воззвах, и услыша мя от горы святыя Своея. Аз уснух и спах; востах, яко Господь заступит мя. Не убоюся от тем людей, окрест нападающих на мя. Воскресни, Господи, спаси мя, Боже мой, яко Ты поразил еси вся враждующия ми всуе, зубы грешников сокрушил еси. Господне есть спасение, и на людей Твоих благословение Твое…»
Он плохо понимал смысл большинства слов, лишь угадывал общую суть этой поэтической, льющейся из глубины веков песни к Богу, покаянной, возвышенной и смиренной. И предстало в памяти родное село. И стадо коров, возвращающееся с пастбища, красные лучи заходящего солнца, вспыхивающие песочной пылью под ногами копыт животных алым цветом… И сельский храм, залитый закатом, горящий солнечным отблеском в узеньких церковных окнах… И захотелось плакать, захотелось вернуться в то детство, в ту райскую красоту, когда в душе еще не восставал грех, и мир вокруг, и люди были чистыми и красивыми.

С тех пор он ежедневно бывал в этом храме, пока священник Михаил не подозвал его к себе для беседы. А потом пригласил в алтарь. «Душа у тебя, Володенька (так он ласково называл его), не для этого мира предназначена, – сказал как-то батюшка. – Похоже, быть тебе монахом».
Слова престарелого священника сбылись. Через год он был в городской обители, где принял постриг. А еще через год уехал с о. Алексием подымать из руин заброшенную пустынь в честь Рождества Богородицы.
***
Монахов было всего четверо. И четыре трудника.
Полуразрушенный храм без келий. Монахи спали все вместе в одной комнатушке, трудники – в другой, настоятель о. Алексий – в третьей.
Наместник, 26-летний иеромонах Алексий, был послан в эту давно стертую с лица земли пустынь возрождать обитель. Этой старинной обители Рождества Богородицы не существовало уже 50 лет, и села, некогда богатого, в 350 дворов, вокруг обители живущего, тоже не было. Стояли три хаты, и простиралась пустая-препустая степь. В одной из хат жила еще нестарая тетка Мартоха – единственная прихожанка их монастыря. У тетки Мартохи было большое хозяйство: две коровы, две козы, куры, гуси, коты и собака Тобик. Валентин диву давался, как эта 60-летняя женщина справляется с таким хозяйством и ежедневно умудряется бывать на службах.
Братия вставала на полуночницу в пять утра, затепляла лампады, молилась и пела нестройными голосами: «Се жених грядёт в полунощи, и блажен раб, его же обрящет бдяща…»
Валентин понимал, что он тоже раб и бдящий. Только спать хотелось смертельно.
Нужно было после службы кормить Олежку – коня, главную движущую силу их маленькой обители, потом колоть дрова, топить печь и готовить трапезу. Такое у него было послушание.

Еще у Валентина имелась книга «Монастырский устав преподобного Феодора Студита». Он читал её урывками, когда выпадало время отдыха на час-два днем перед вечерней. Прочитав один-два абзаца, Валентин засыпал богатырским сном.
И снилась ему родная деревня, мама и сестрёнка Лиза.
Однажды в ночи приснился преподобный Феодор Студит, который громким голосом вещал: «Если котлы не наполнены – 30 поклонов. Если излишек пропадёт – 100 поклонов… Если будет разбит горшок, чугун, котёл, жаровня – 100, 200 и 300 поклонов!..»
Валентин просыпался в холодном поту, смотрел на часы – можно было еще до 5 утра два часа поспать…
***
Как-то за трапезой о. Алексий сказал унылым голосом:
– Не знаю, братия, что и делать… Казна пуста, храм ремонтировать не за что. Даже за свет заплатить денег нет. Поеду к владыке. Если не поможет, попрошу отпустить меня с этого послушания. Видать, не гожусь я, вырос в городе, какой с меня хозяйственник… Да и молитва моя – сотрясение воздухов…
И опустил голову.
– Прости меня, отче, – молвил после общего молчания один из трудников Федор. – Молитва наша хоть и слабая, да Господь её слышит. Ты езжай к владыке, а мы тут на молитву станем. Матерь Божия, даст Бог, поможет.
Уехал о. Алексий на своей старенькой «Шкоде» в город, а братия разбрелась по послушаниям. Валентин, как всегда, пошел на кухню. А с ним трудник Федор. Тому благословили быть просфорником, и исполнял он это послушание великолепно: просфоры у него выходили какие-то воздушные, ароматные. После службы они вкушали эти просфоры и радостно смотрели друг на друга – до чего вкусные! Для выпечки просфор в их тесной кухоньке был отведен специальный угол за легкой перегородкой из фанеры. Там Федор затеплял лампаду, тихо молился и приступал к делу.
В этот раз Федор по обычаю исчез за своей перегородкой, и Валентин услыхал тихий и ровный голос трудника. Тот читал акафист Рождеству Пресвятой Богородицы: «Избранней от человеческого рода и рождшейся от неплодове, Пречистей Деве Марии составим похвалу, яко рождеством Ея начало спасения нашего бысть и пришествие в мир Избавителя возвестися. Тем же радостно Ей возопиим: Радуйся, Пречистая Дево, Материю Спасителя мира от века предъизбранная…»
Валентин переступил порог просфорной и опустился рядом с Федором на колени.
«..Радуйся, написатися нам в книзе Живота Вечнаго пособствующая; радуйся, Царствия Небеснаго невозбранный вход нам ходатайствующая. Радуйся, Пречистая Дево, Материю Спасителя мира от века предъизбранная…»
Валентин смотрел на образ Царицы Небесной – и снова, как тогда в городском храме, предстало в памяти, как на картинке, родное село, родной дом, зеленая трава и мама, кормящая цыплят. И желтые комочки копошились вокруг ее ног, и цыплята почему-то напоминали Валентину воздушные просфоры, которые так умело пёк трудник Федор…
Вечером вернулся наместник с сияющим радостью лицом:
– Вот, братия, владыка не отпустил, дал деньги на ремонт храма, да еще сказал, что пришлет бригаду строителей и сам пожалует к нам на днях…
Чудесные дела на этом не закончились.
После вечерней службы подошла к о. Алексию тетка Мартоха и молвила:
– Я, батюшка, в город уезжаю к детям. Проблемы у меня со здоровьем. Видать, отвоевалась я за всю жизнь в трудах сельских. А тебя прошу принять мое хозяйство: коровок и козочек моих, да и курочек. И Тобика моего не обижайте, пусть живет возле скотинки моей, да и кошечки.. – и заплакала тетка Мартоха. – А ещё… вот… собирала всю жизнь на возрождение нашего монастырька. Ведь крестили меня в нем. А мой дедушка храм этот строил. И похоронен он на монастырском погосте…
И вручила наместнику большой пакет с деньгами.
***
Вечером, перед сном, после молитв, Валентин, как всегда, открыл любимую книгу преподобного Феодора Студита и прочел такие слова: «Наконец, в течение дней своей земной жизни, чада мои, переносите мужественно и случающиеся испытания и трудности. Будьте во всем совершенны, чистосердечны, радостны, чтобы идти ровным строем в общей надежде призвания во Христе Иисусе, Которому слава и держава Со Отцем и Святым Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь».
И уснул инок Валентин мирным сном, чтобы с раннего утра продолжать свой иноческий подвиг.