Клирос

ТИПИЧНОЕ КЛИРОСНОЕ ИСКУШЕНИЕ И ВЫХОД ИЗ НЕГО
Ирина Степанова
В Рай!
На Успенские службы я взяла себе два дня отпуска. Я радовалась в ожидании праздника и возможности столько дней подряд петь Господу. В нашем храме службу Погребения Богородицы совершали отдельной службой вечером в день Успения, ну а там уже и воскресные службы на подходе.

Первое, что омрачило радость предстоящих служб, это внезапно настигнувшая меня простуда накануне всенощной на Успение. Лечилась всеми средствами и мирскими, и духовными в виде сердечной молитвы. Совсем перед всенощной наступила такая слабость, что мысль не идти на службу все больше и больше одолевала меня. Как же я буду петь?
Но я понимаю, что не могу не пойти, просто все мое существо тянется в храм, понимаю, что на клирос я не приду только мертвой. Хорошо бы, не пришлось нам петь вдвоем, как на Казанскую, – думала я, переживая за свой голос.

Но на клиросе в этот раз людей было достаточно, одной на партии мне петь не пришлось. Более того, по причине того, что сопрано не смогла прийти, регент привела свою девушку, чтобы та пела партию сопрано.

Девушка, возможно, была из серии музыкально образованных, и из короткого разговора с ней стало ясно, что в неком хоре поют они достаточно сложные вещи. А у нас-то все просто. Но загвоздка была в том, что она в храме не пела вообще и, судя по тому, что всю службу была без головного убора и ни разу не перекрестилась, наверное, храм и церковный клирос были для нее новшеством.

В общем, службу спели мы плохо, а вначале просто ужасно. Новенькая одна на партии не справлялась, регент сама не переходила на первый голос и другим не давала указания. Бедный батюшка, от расстройства даже забыл нам дать спеть «Сподоби Господи» и сразу после просительной ектении начал сугубую.

Поскольку я лично в этой ситуации ничего изменить не могла, оставалось только призывать помощь Господа и Пречистой Богородицы, чтобы Они уже что-то сделали, пока храм не опустел от жуткого пения. Регент словно сама поддалась навету врага и ставила сложные ектении, с которыми справлялась только одна она.

И вот в какой-то момент, наша тенор стала петь партию сопрано. К концу службы новенькая на ектениях справлялась с партией тенора.

Наверное, мое расстройство было написано на лице. Когда я пошла на исповедь во время чтения кафизм, батюшка поддержал меня, пожелав хорошего настроения. Я ответила ему тем же, представив какого ему от того, что он услышал за первую половину службы.

После службы все равно не было не то, что ощущения праздника, а настроение было кошмарным. Я пыталась сагитировать регента на небольшую спевку к службе Погребения, уверяя, что, казалось бы, на простых распевах, но с иным текстом вполне можно допустить ошибки. Она была иного мнения или просто не было времени, сказав «да споем». Ну да, как сегодня, – подумала я.

Вечером я расклеилась совсем и думала, что на литургию не будет сил пойти. Но случилось чудо! Утром я проснулась абсолютно здоровой! Спели службу не плохо, впрочем, как мы ее обычно поем.

Кошмар продолжился на службе Погребения. Мои опасения подтвердились.

Тропари на «Бог Господь» были спеты плохо и было море иных ошибок. На этой службе мне пришлось также выполнять роль чтеца (в том числе читать а центре храма с батюшкой статии). Это был один из приятных моментов, я читала раньше, но статии читать не приходилось. Но пение мне все равно не нравилось.

Я первый раз услышала наш хор снизу и как-то оно все очень вяло звучало. Я винила во всех ошибках регента, считала, что все из-за того, что мы не готовились все вместе. В душе слоями надстраивалось некое негодование.

Наверное, она это почувствовала и та нить добрых отношений, которая была между нами, на этой службе начала еще сильнее обрываться, а начало обрыву было положено на прошлом всенощном, ведь я думала в себе, зачем она притащила эту новую певчую, нашла, когда эксперименты ставить.

Мы не высказывали критики друг другу, но это словно было на неком невидимом уровне, наши души это ощущали.

А стоит только пустить в сердце один такой гордый помысл, осуждающий и винящий другого человека во всех ошибках, как сразу после любая иная оплошность начинает накладывать слой за слоем негодования в адрес ближнего, который перестает для тебя уже быть ближним. Начинаешь видеть в этом человеке уже не образ Божий, а нечто, что тебе здесь и сейчас мешает жить и делать так, как по самомнению является правильным.

У нас с регентом была договоренность, что я помогаю ей в плане подготовки службы, слежу и ставлю, что за чем петь. На Великом славословии я шепчу «Трисвятое погребальное», когда мы начали петь обычное. Регент не реагирует и заводит каким-то своим напевом… та самая нить оборвана, гордость встретилась с гордостью.

Во время целования Плащаницы поем стихиру на «Егда от древа», я вижу, что стихира в Минее разделена не так, как положено для подобна, в процессе понимаю, что регент ведет ее как в Минее, но принципиально пою так, как положено.

В итоге встречаю на себе недобрый ее взгляд. Внутри меня уже все кипит и вот наступает какой-то нервный срыв. И как это бывает, силы тебя покидают именно тогда, когда кто-то пытается тебя поддержать.

Я срываюсь и начинаю просто рыдать. Ни петь, ни читать 1-й час я уже больше не могла. Голос вообще исчез. Мне разрешают не приходить на следующий день на воскресную всенощную, думают, что от нагрузки у меня случился такой срыв, но как же так… ведь клирос – это моя жизнь, не приду только в случае смерти и то, душа прилетит.

Настроение плохое, в голову лезут мысли уйти с клироса. Но, куда же я уйду, ведь знаю, что буду жалеть. Но внутри так тошно и не приходит ничего дельного на ум. Понимаю, что это все вражьи происки, он только этого и добивается.

Вечер провожу в молитве, прошу Господа вразумить, как мне себя вести. Просто тупо петь и не лезть ни во что. Меня посещают мысли, что я не буду готовить никакие службы, пусть регент сама разбирается. Наверное, мне стоит быть более гибкой и сделать скидку, что она женщина немолодая.

Все же мне молодой проще под нее подстроиться, чем наоборот. Внутри зарождается ощущение, что я ее обидела, в любом случае нить добрых отношений словно порвана.
Можно дальше идти на поводу у гордости и искать бесконечно виноватых, ходить обиженной и думать, что служба не строится из-за одного человека. Конечно, это проще, ведь 90% ответственности лежит на регенте. Но разве не добиться соборного пения есть цель на клиросе?

Даже, если представить, что регент больше не будет у нас управлять, душе моей легче не станет. А Господь обязательно поставить меня в жизни в подобную ситуацию: либо придет другая такая же вместо нее, либо мне самой придется регентовать и наделать идентичных ошибок.

Нет, все же следует подумать, что зависит от меня, что лично я могу в этой ситуации сделать, как я должна измениться, чтобы обрести мир в душе. Бросать все на самотек и разрывать договоренность о подготовке служб, это крайности, – думала я.

Накануне воскресной всенощной я просмотрела службу и сделала необходимые заметки, подготовилась, как обычно, так, словно вся ответственность лежит на мне. Придя в храм, я не переставала молиться и просить помощи у всех святых, кто приходил в голову.
Не знаю, кто мне там собирался дать выходной, но к началу всенощного на клиросе кроме меня не было никого.

Давненько не пела я одна. Даже как-то страшно стало. Но молитва, молитва творит чудеса.

Предначинательный спела одна, да так, что снова не узнавала свой собственный голос. К великой ектении подошла регент. Продолжили вдвоем. После ее слов, что она переживала, что не успела подготовить службу, а потом вспомнила о нашей договоренности, я поняла, что поступила правильно, подготовившись к службе.

Я чувствовала себя спокойно, настрой был очень мирный. Одно было в голове, что надо попросить у нее прощения, не знаю за что, но вдруг чем обидела. Я сделала это в паузе между пением. Но она в ответ тоже просила прощения у меня. О, это дивное чувство! В такой момент вселяется в тебя истинная любовь, та самая, которая от Бога!

К концу вечерни подошла еще певчая, позже другая. Мы поем вместе всего два месяца, но такой службы у нас еще не было! Первый раз я ощутила, что это действительно было пение «единым сердцем, едиными усты».

Я непрестанно молилась, пыталась не отвлекаться во время чтения, когда у певчих был «отдых», была очень внимательна. Мне казалось, что мой мирный настрой души словно передался всем остальным, мы все были словно одной душой.

Господи, слава Тебе, вразумляющему нас! Из этого сражения я Божией силою вышла победителем!

ОТ ДМИТРИЯ СИВЕРС

Это замечательный рассказ! Он показателен тем, что здесь враг ударил по третьему компоненту певческого служения - соборности. Он подрывает директиву певчего тем, что качество становится важнее соборности и добрых отношений. Напоминаю, что у певчего есть три венца, три подвига:

Желание петь Богу - первая и главная добродетель. Враг постоянно испытывает на прочность эту добродетель, желая подменить понятия, через людей хвалит певчего, чтобы развить его тщеславие и певчий хотел петь уже не Богу, но - услаждать себя через похвалу.
Старание в этом процессе. Если певчий тщеславен, а его не будут хвалить, или долгое время не будет получаться хорошее пение, певчий может перестать стараться. Враг входит через помысел равнодушия "как могу, так и пою".
Соборность пения. Господу угодно наше коллективное пение. В момент пения сердца певчих соединяются. По сути, хор - это маленькая модель рая. В идеальном хоре во время пения у певчих исчезают границы между собой, они дышат одной целью, одной мечтой. Враг сам жуткий индивидуалист, и нас ссорит между собой через внедрение идей "она не тянет, я сделала бы лучше" - портит качество, навевает тягостную обстановку, провоцирует ошибки. В этот момент важно отнестись к ошибкам с философским спокойствием, проверив себя "Я хочу служить Богу? Да! Я старалась? Господи, конечно! Но не получилось? Не получилось. Значит - все условия соблюдены. Вы старались, вы хотите служить Богу, но - не получилось. Главное - сохранить сейчас доброе отношение друг к другу и продолжать стараться.