Богослужение составляет душу церковной жизни, и таковым оно является в понимании православного русского народа, для которого сама жизнь Церкви вполне равнозначна тому, что совершается в храме. Православное церковнославянское богослужение – это один из главных способов выражения любви к Богу, молитвенного общения с Ним и лучшая школа для усвоения высших форм святоотеческого богословия и духовного опыта.
Богослужебный язык, как и Богослужебные облачения, являются священными, т.е. выделенными только для храмового молитвенного употребления. Священные облачения и священный богослужебный язык отражают понятие о неотмiрной природе Церкви, свидетельствуют об иноприродности происходящего в храме – и за стенами его. Господь повелел еще ветхозаветным священникам, выходя из храма во внешний двор к народу, совлекать с себя богослужебные одеяния и полагать их в пределах святых, облекаясь в иные одежды (Иез. 44, 19). В Православной Церкви по окончании богослужения священные облачения также снимаются и оставляются в храме.
То же самое в полной мере относится и к богослужебному церковнославянскому языку – языку Церкви и молитвы. Этот язык, непосредственно связанный с совершением церковных чинопоследований и служащий словесным облачением богослужебных действий, не может не быть языком сакральным, священным, т.е. отделённым от всего повседневного. Поэтому в силу своего священного характера богослужебный язык не должен совпадать с языком, употребляемым вне храма.
Церковнославянский язык является священным (от греч. «иерос», то есть отделённым от обыкновенного) богослужебным языком потому, что создан был равноапостольными Кириллом и Мефодием для высшей цели – для церковного прославления Бога и общения с Ним, а также для переводов греческой церковной книжности, в частности, богослужебных книг. Святые братья Кирилл и Мефодий на основе южнославянского диалекта создали новый язык, который никогда не был разговорным и грамматика и лексика которого адекватно передавали значение и строй греческого языка. Поэтому вряд ли можно говорить о том, что в Х веке церковнославянское богослужение было более понятным, чем сейчас.
Никакой современный разговорный язык, употребляемый в православном богослужении некоторых поместных Церквей, сакральным и священным не является (в Элладской Церкви служат не на разговорном греческом языке, а на древнегреческом языке «койне», употреблявшимся в период от IV века до н.э. по V столетие после Р.Х., и который отличается от современного греческого языка гораздо больше, чем церковнославянский от современных украинского или русского).
Но спросят: почему же православным американцам, японцам, французам, немцам, финнам дозволяется служить на их родном языке, а украинцам – нет? По той простой причине, что славянские народы, приняв Православие и обручившись с Божественным Женихом, получили в качестве «приданого» святыню – церковнославянский богослужебный язык. Украинская, например, как и Сербская или Русская, Православные Церкви имеют своё местное церковное предание, частью которого и является церковнославянский язык, освящённый тысячелетним употреблением в богослужении.
Поэтому наш долг – бережно хранить эту драгоценную жемчужину Православной Церкви – церковнославянское богослужение, которое уже более тысячи лет просвещает души православных верующих людей.
Святогорец архимандрит Софроний (Сахаров; 1896-1993) считает надуманной проблему сложности церковнославянского языка: «Все без исключения затрачивают огромные усилия для усвоения сложных терминологий различных областей или технического знания… Для такого [человека – ред.] – овладеть совсем небольшим количеством неупотребительных в обыденной жизни слов – дело нескольких часов».
Церковнославянский язык не представляет собой хоть сколько-нибудь трудной или тем более непреодолимой преграды к пониманию смысла богослужебных текстов. Усилия на изучение какого-нибудь иностранного языка несоизмеримо выше тех усилий, которые человек должен затратить на простое ознакомление с церковнославянским языком. И, тем не менее, по-английски у нас говорят многие.
Так, в результате работы Богослужебной комиссии начала ХХ века под руководством архиепископа Сергия (Страгородского), русифицировавшей Триодь постную и цветную, язык основных богослужебных книг (Триодь постная, Триодь цветная, Октоих) был лишен былой красоты. Приведем свидетельство профессора богословия, библеиста и литургиста, специалиста по истории византийского богослужения и церковной гимнографии Б. И. Сове (1900-1962): «Исправленные издания богослужебных книг, особенно Триоди Постной и Пентикостариона, распространялись довольно медленно, встречая во многих местах (например, в Валаамском монастыре) оппозицию». Исправленные тексты ирмосов почти нигде не привились, так как певчие пользовались старыми книгами, а новоисправленные ирмоса и стихиры не воспринимались сложившейся церковно-певческой традицией, потому что это был уже новославянский (то есть слегка русифицированный) язык, отличающийся от традиционного церковнославянского.
Многолетний исследователь гимнографии святителя Андрея Критского протоиерей Сергий Правдолюбов рассуждает о причинах отсутствия церковной рецепции упомянутых изданий: «До революции был [осуществлен – ред.] перевод Постной Триоди на модернизированный славянский язык. Этот перевод подготовила специальная комиссия, которую возглавлял архиепископ Сергий (Страгородский), будущий Патриарх. В 1912 году эта книга была издана. И вот в чём вопрос: почему этот перевод не прижился ни на клиросах, ни среди духовенства? Это вопрос – жгучий. Понимаете, в чём дело: ведь это колоссальный труд – подготовить такой перевод. Почти пять лет трудились люди, и не самые плохие люди делали эту работу! Но почему-то не прижилось, почему-то не понравилось. Это было страшное разочарование, такая горечь для архиепископа Сергия, когда народ не принял перевод его комиссии. Больше того, профессор Литургики Московской духовной академии А. И. Георгиевский как-то рассказывал нам о том – как народ не принял новую редакцию Триоди в 1912 году.
После многолетнего труда, потраченного на перевод, архиепископ Сергий вышел читать Великий канон в понедельник первой седмицы Великого поста: “С чего начну оплакивать окаянного моего жития деяний…”. А после службы народ не стал расходиться и молча стоял. И когда будущий патриарх стал выходить из храма, кто-то из народа сказал: “Ваше Высокопреосвященство, а когда будут Канон Андрея Критского читать?” Архиепископ Сергий… на второй день, во вторник, читал уже по старому тексту – а он ведь сам пять лет переводил! Народ не захотел слушать, и это не из протеста... Это гораздо более серьёзная загадка… С точки зрения филологической, лингвистической, ритмической, церковно-литературной, то есть гимнографической, духовно-аскетической, – почему это не было принято? Как литургист, я занимался этим: сравнивал перевод Великого канона, который был сделан в 1912 году, с традиционным славянским текстом, с двумя другими славянскими переводами и с греческим оригиналом. Как ни парадоксально, оказалось, что традиционный славянский перевод намного ближе к греческому тексту, его ритму, его духовной и аскетической насыщенности, чем все новейшие переводы. Вот в чём беда! Видно было какое-то нечувствие, непонимание у переводчиков, не было органической близости к оригинальному греческому тексту – и народ этот перевод не принял!»
Один из наших современников находит ущербной мотивацию «новых переводчиков»: «Требующие перевода на русский не только не понимают сложности задачи, но и службу понимают отнюдь не традиционно, а как лекцию, которую надо понять прямо немедленно, иначе не поймёшь, что будет дальше, и безнадёжно отстанешь. Этот “метод усвоения материала” им понятен с институтской скамьи, а церковный, понятный простой бабульке, им не преподан. Служба – не лекция, обращённая к нам, а наше обращение к Богу, которому мы учимся годами».
«Избави Бог, – говорил как своё предсмертное завещание святитель Филарет (Амфитеатров), митрополит Киевский (†1857), – если от перевода Библии дойдут и до перевода богослужебных книг…, содержание которых между тем на славянском языке по преимуществу и является преисполненным и наставления, и благодатного одушевления».
Святой равноапостольный Николай (Касаткин; 1836-1912), просветитель Японии: «Я полагаю, что не перевод Евангелия и богослужения должен спускаться до уровня народной массы, а, наоборот, верующие должны возвышаться до понимания евангельских и богослужебных текстов».
Протоиерей Валентин Свенцицкий († 1931) в одной из своих проповедей говорит о церковнославянском языке: «Вопрос, кажущийся столь простым и ясным для многих, думающих, что славянский язык это есть какая-то старина и пережиток и что просто не хватает смелости признать очевидную истину, что лучше молиться на всем понятном языке - этот вопрос не так прост. И такое его решение совсем не истина, а глубочайшее заблуждение. Богослужение должно совершаться именно на славянском языке. Причина такого утверждения ясна для тех, кто решает вопрос не на основании мiрских размышлений, а на основании духовного опыта. Этот духовный опыт показал людям, что язык разговорный, на котором ведутся наши мiрские разговоры, перенесённый в богослужение, влечёт за собой мiрские воспоминания и наша мысль, и без того блуждающая невесть где во время молитвы и занимающаяся своими мiрскими делами, от этого мiрского языка при богослужении ещё более уносится в сферу мiрских забот.
Этот духовный опыт показал далее, что славянский язык является совершеннейшей формой для выражения молитвенных состояний.
В вопросах веры не так важен рассудок, как вся совокупность душевных сил, уразумевающих эти истины, так и в молитве важен вовсе не дословный перевод и знание каждого слова, а полнота и совершенство формы языковой, вмещающей целокупное содержание».
«Диавол славянского языка ненавидит», – писал уроженец Галиции монах Иоанн Вишенский, афонский подвижник, живший на рубеже XVI–XVII веков, обличитель латинства и ревностный сторонник воссоединения Западной и Восточной Руси. Ярким подтверждением слов монаха Иоанна является случай из недавнего прошлого нашей Церкви, когда безбожные гонители пытались стереть ее с лица земли. В 1928 г. специальная антирелигиозная комиссия рассматривала ходатайство обновленцев об издании Молитвослова на русском языке (к этому времени Патриаршая Церковь не имела возможности издавать никаких богослужебных книг). В прениях по этому вопросу один из членов антирелигиозной комиссии заявил, что «не возражает против издания небольшого тиража Молитвенника на русском языке», мотивируя тем, что «богослужение на русском языке теряет свою обаятельную мистику»…
Будем помнить об этом и бережно хранить Предание нашей Матери-Церкви!

1 Призывы к переходу как на понятный народу богослужебный язык со стороны неообновленцев, так и на украинофицированный церковнославянский со стороны сторонников «модернизации через традицию», пытаются в последнее время оправдать «миссионерской необходимостью»… И именно церковнославянский язык, по мнению иных ревнителей «миссии без границ», является якобы основным препятствием приходу новых людей в Церковь.
Возникает закономерный вопрос: почему ради достижения миссионерской «понятности богослужения» раздаются призывы только к реформе богослужебного языка, тогда как призывы к реформам не распространяются на другие стороны богослужебного действия, как то: иконы, богослужебную утварь и, прежде всего богослужебные облачения? Ведь современному человеку, впервые зашедшему в православный храм, очень многое не понятно, и не только в молитвах и песнопениях на церковнославянском языке.
В первую очередь бросаются в глаза непонятные и архаичные облачения церковнослужителей: ни на улице, ни в метро, ни на стадионах и рок-концертах никто ведь не появляется в этих «странных» и непонятных фелонях и саккосах с золотистой выделкой или в поручах и епитрахили, а уж тем более в митре… Но пересмотру предлагается подвергнуть почему-то только язык богослужения.
2 Десять лет назад в Элладской Православной Церкви ради миссионерских целей, и прежде всего ради привлечения молодежи в храмы был проведён эксперимент по введению современного языка богослужения, который закончился полной неудачей. «В 2004-2005 гг. в Элладской Православной Церкви проходил девятимесячный «пилотный проект» по использованию в ряде афинских приходов современного греческого языка при чтении отрывков из Нового Завета за богослужением. По словам Архиепископа Афинского и всея Эллады Христодула, испытательный срок показал, что нововведение не вызвало заметного интереса у молодёжи. Между тем именно привлечение молодых людей к лучшему пониманию богослужения было основной целью неудавшейся программы. Представителя старших поколений, напротив, считают, что нет смысла изменять звучание библейских текстов, которые они слышали уже столько раз в течение своей жизни» (Интерфакс. 27.06.2005).