«Вот Игнатий Брянчанинов, да вознаградит его Господь, всё время говорит об этом. Его вы теперь не понимаете. Всё у него внутри насаждает мысль о смирении. Что же такое смирение? У меня к пониманию смирения был такой переход. Однажды мне пришла мысль, совершенно отчётливая и ясная: а что такое все наши дела, все наши молитвы, наше всё? Надо взывать, как мытарь: «Боже, милостив буди мне, грешнику!» Сердце вот тут-то у меня и поняло, поняло, что самое существенное — это милость Божия. Это было понятно не умом, а сердцем... Это и есть начальное смирение — начальное, подчеркиваю, — что мы сами — ничто, а творение Божие, мы создание Божие только. Поэтому, чем нам гордиться, что нам противопоставлять Богу? Хотя Господь почтил нас величайшим достоинством — быть сынами Божиими, но это дар Божий. Потом, призывая, искупил нас для того, чтобы восстановить, усыновить Себе, но и это опять дар Божий. Грешим, грешим — Господь прощает, это — дар Божий. А у нас что? У нас своего — ничего. Вот это должно войти в сердце человеческое. Не умом нужно понять, а сердцем.
   Человек должен в каждой молитве, как бы он ни вдохновился, какое бы восхищение в молитве Господь ни дал человеку, он должен молиться в основе, как мытарь: «Боже, будь милостив мне, грешному». Всё, и даже вот это вдохновение — всё это есть дар Божий. Нет в нас ничего доброго, всё — от Господа. Словом, как говорил Давид, я блоха во Израиле, я — червь, а не человек (Пс. 21:7). Что думаете, для красоты что ли эти слова он говорил? Нет. Они исходили из этого состояния, о котором я говорю. К этому искренно надо придти и из этого состояния должна исходить всякая наша молитва. Это и есть начальное смирение, именно начальное. Игумен Никон (Воробьев).