Новости из ВЯТКИ / 17.02.2009:
основной темой встречи губернатора с представителями Кировского отделения Союза пенсионеров России стали "коммунальные" тарифы | самому юному вятскому участнику "Лыжни России-2009" было 2 года | в детских садах Котельнича - ажиотаж: конкурс - трое ребятишек на одно место | в областном центре прошла выставка "Медовый пир"

Вятский рассказ::
Николай Пересторонин
"Будем как свечи"

“Когда ум мой рассеян, отвлечен в храме, я смотрю на свечи”, - признавался приятель. Смотрю и я. Они горят ровно, не мешая соседним, не заслоняя свет стоящих рядом, не отнимая у них права дарить тепло. Те, что впереди, чуть выше расположенных на другой стороне подсвечника, но вместе они образуют спасительный ковчег, озаренный общим сиянием венчающих восковые столбики огоньков. Теплое сердечко внутри пламени, вокруг которого неотделимый ореол, - еще одно единство, кажущееся разделенным на внутреннее и внешнее, и оттого зависимым от всяческих воздействий окружающего мира. Вздохнет ли седая старушка, передавая “к празднику” ещё не зажжённую свечу, запоёт ли православный народ, повторяя “Символ веры” за священником: “Света от Света, Бога истинна от Бога истинна...”, и колыхнётся, не отрываясь ещё от ниточки фитиля внешнее пламя, сдвинется было в сторону, но внутреннее свечение, то самое теплое сердечко, удержит, выправит, возвратит в общее светящееся лоно...
Хотя, конечно, бывает - гаснут свечи. И что тогда? А вот что. Я видел однажды в Серафимовской церкви, как во время молебна святителю Николаю, когда шесть священников поочередно читали главы акафиста, пели: “Величаем тя, величаем тя, святителю отце Николае...”, одна свеча погасла. А минута была торжественная, и никто из служащих храма, а уж тем более прихожан, не мог себе позволить нарушить общее течение службы, исправить нестроение. И тогда настоятель храма отец Симеон, не закрывая молитвослова, шагнул к подсвечнику, взял в руку погасшую свечу, наклонил её к той, что горела ровным пламенем, и возжёг. А потом вернулся в священнический строй и продолжил в свой черед чтение акафиста святителю Николаю. А свечи горели, горели, как прежде, ровно, и ни от одной не убыло ни света, ни тепла. И это нормально, когда одна свеча зажигается от другой и не гасит её при этом, когда каждый на своем месте делает то, что должно, а эстафета света и добра непрерывна, когда теплятся свечи, разгорается вера, не угасает жизнь.
Кстати, о жизни. Она во многом такова и есть, в ней многое зависит от внутреннего стержня, не показного света, от того теплого, сердцевидного, зная о котором кто-то берёт и на миг передвигает хотя бы одного из тех, кто каждый на своем месте, и только то, что должно...
Эту историю мне рассказали недавно, она из времен начала Великой Отечественной войны. Минск, немцы уже на пороге. Зная об этом, один человек немаленького партийно-хозяйственного ранга едет в загородный пионерский лагерь, где отдыхает его сын: забрать, увезти, спасти... А эвакуация еще не объявлена, и что-то внутри этого человека не дает ему переступить некую грань - спасти только своего и оставить на верную гибель других. И он оставляет всё как есть, возвращается в Минск ждать официальных решений об эвакуации, но в хаосе и неразберихе первых дней войны теряет сына, его следы...
Потом тот человек работал в Кирове на эвакуированном оборонном предприятии. И ничего не знал о том, что в соседней области есть детдом, один из воспитанников которого все время ходит на берег реки и подолгу стоит, вглядываясь вдаль, вслушиваясь в тишину и шум окружающего мира, будто надеясь кого-то высмотреть, что-то услышать. А знала об этом мальчике женщина, которая приехала в Киров устраиваться на работу на то же оборонное предприятие, в отдел, где трудился тот человек. Заполняя документы, как бы между делом, рассказала о молчаливом мальчике, о его ожидании и фамилию назвала - редкая была фамилия, запоминающаяся.
В тот же вечер человек, потерявший сына, выехал в соседнюю область, нашёл детдом, один из воспитанников которого каждый день ходил на берег реки, и увёз вновь обретенного сына с собой.
- Это Бог ему вернул сына за то, что он тогда поступил по совести, - сказала актриса, рассказавшая мне эту историю.
А другой объяснит иначе, мол, мысль материальна. Но от нас-то в любом случае нужно только одно: быть как свечи на золоченом подсвечнике судьбы, не застить свет, не сокрывать тепла. А уж внутреннее свечение не даст внешнему пламени сбиться в сторону...

Паровозик из Ромашково

“Пиши “паровозы”, - сказали в издательстве, запланировавшем к изданию мою первую поэтическую книжку. Знающие люди объяснили, что “паровозы” - это такие стихи, которые, как тяжёлый состав, вытянут в гору лирику, в основном представленную в предложенной издательству рукописи. “Только пиши “через себя”, искренне и с душой”, - советовали знающие.
Написал. Когда в далёком теперь уже 1981 году та книжка вышла, увидел, что “паровозы” вытеснили из неё почти всё, ради чего и создавались. Но, как паровозик из Ромашково, выскочивший на зелёную мультяшную поляну, я больше радовался, чем огорчался. Тем более что стихи семьдесят пятого года - так почему-то до сих пор называю все казавшиеся мне тогда наиболее удачными и характерными - удалось включить в следующие свои книжки. И уже замечалось: когда критикам нужно было “долбануть”, они вязались к чему угодно, только не к стихам семьдесят пятого года. И уже образовывался некий оселок, на котором можно было выправить стихи других лет, не обязательно оканчивающихся на пятёрку...
Хотя именно в две тысяча пятом оторвавшийся от земли “Боинг” перенес меня через Средиземное море в страну, которую называют Святой землей. Путешествие по святым местам, паломничество к православным святыням Вятки, России, Греции, Италии, Черногории длится и по сей день, даря впечатлениями и встречами, которые подвигают к перу и бумаге. К книгам, вышедшим после той, первой, прибавились другие, заслужившие лестные оценки на ХII и ХIII Всероссийских фестивалях “Православие на телевидении, радиовещании и в печати”. И вот уже фирменный поезд мчит в Москву, в Москву, в Москву, на встречу с настоятелем Сретенского монастыря отцом Тихоном Шевкуновым. Недавно получивший “Золотого орла” из рук Никиты Михалкова за фильм “Гибель империи. Византийский урок”, отец Тихон светло улыбается, рассказывая о манках, которые “заложил” в фильм для Познера, других критически настроенных оппонентов и ни один из них своего манка не пропустил, откликнулся, как того и ждал автор фильма. Становится серьёзным, когда спрашивают о том, как относится к разговорам и пророчествам о последних временах. И снова улыбается, вспоминая, как девять лет был послушником у Иоанна Крестьянкина, старца Псково-Печорской лавры, как другой старец, имя которого я запамятовал, отчитал молодых послушников, выскочивших вслед за лошадьми, которых пасли, за монастырскую ограду, на зеленую травку...
- Старец посмотрел на нас строго и сказал: “Я шестьдесят лет в монастыре и ни разу за оградой без надобности не бывал”. Урок, на всю жизнь урок... - говорит отец Тихон, заодно рассказывая и о героях своего первого фильма, как раз старцам Псково-Печорской лавры и посвященного.
Я видел этот фильм дважды: первый раз давно, дома, по каналу “Россия”, второй - недавно, в автобусе, возвращаясь с паломнической группой из Дивеева. Так вот, второй просмотр Великой российской стеной белели в ночи леса дивеевской округи, переходя в санаксарские, цивильские леса. А впереди, на небольшом экранчике телевизора, вмонтированного в верхнюю панель салона, неспешно и сурово, драматично и смиренно длилась монастырская жизнь. Обо всем увиденном не расскажешь, но об одном не сказать нельзя.
Старый монах был искусным столяром, резчиком по дереву, украшал храмы обители киотами. Но увидел сон, о котором рассказал отцу Тихону, тогда ещё послушнику. А сон такой: стоит тот монах на зелёном лугу, прекрасном и просторном, хорошо его душе, радостно. И вдруг видит: впереди ров, а во рву том сработанные им киоты. И вдруг слышит голос Богородицы за спиной: “Разве того мы от тебя ждали? Мы ждали от тебя покаяния...”
Вот и думаю теперь: растает снег, укрывший Русскую равнину, покроет разбуженную землю молодая трава, но, стоя на зелёном лугу, надо будет смотреть, нет ли впереди рва...

Церковная теплота

Она меня однажды утешила, церковная теплота. В Великорецком ставили колокола, освятив после молебна, поднимали поочерёдно на высокую Ильинскую колокольню. Сначала маленькие, потом побольше и наконец самый большой, на литых боках которого были воспроизведены иконы Спасителя, Пресвятой Богородицы, святителя Николая, Ильи-пророка. Значилось и по чьему благословению, когда сей колокол был лит и кем подарен. Веревка, при помощи которой подъём осуществлялся, была одна. Специалистов, способных с должной сноровкой и быстротой выполнить все необходимые операции по установке колоколов, тоже было недостаточно, так что процесс несколько затянулся, и народ, собравшийся разделить торжественность момента, изрядно промёрз. Вот и решил тогдашний великорецкий батюшка утешить православных, тут же на месте изготовив согревающий душу и плоть напиток, который он называл “церковная теплота”.
Рецепт изготовления этого напитка был прост: в граненый стакан наливается одна часть холодного кагора и две части кипятка. Вот только чтобы не искушать людей, наливали понемногу, так, чтобы на человека выходило не больше полстакана. А угощали “церковной теплотой” на среднем ярусе колокольни, куда я подоспел последним. И, в общем-то, не прогадал. Согревшиеся уже поднялись туда, где великорецкий звонарь вместе с прибывшим на подмогу звонарём из Кирова настраивали потихонечку колокола. Люди теснились на верхней площадке и на лестнице, ведущей к ней, присоединяться к ним было бы небезопасно, и я топтался в одиночестве на средней площадке. И, видно, так намозолил глаза угощавшим “церковной теплотой”, что они предложили мне допить то, что осталось: мол, не пропадать же добру. От двух полстаканчиков я не отказался и снова не прогадал. Время-то прошло, лестница освободилась, и я спокойно поднялся наверх, послушал стройный звон колоколов, потолковал со звонарями, на дали великорецкие полюбовался....
А еще “теплотой” называют освящённую воду, которую подают в небольших серебряных чашечках причастникам после принятия Святых Христовых Тайн. “Теплота” эта чаще всего бывает тёплой, чуть розоватой, а иногда холодной, почти родниковой прозрачности. Как в Дивееве, где после причастия мы запивали частички антидора именно такой - холодной и прозрачной - “теплотой”. В Троицком храме было прохладно, на улице и вовсе морозно, и при желании тому, что “теплота” остыла, объяснение можно было найти. Но вот что подумалось. В разное время, на разных ступенях воцерковления в храме нас принимают по-разному. Вначале ласково, мол, проходи, дитятко, что у дверей стоять. Потом строже: у нас вот какой крест, а ты как крестишься? А иной раз на исповеди, услышав твое малодушное “не знаю...”, возвысит батюшка голос и скажет: “Узнаешь...” И зябко от этого станет, а он укроет тебя епитрахилью, золотой полоской участия и прощения, прошепчет слова разрешительной молитвы над склонённой твоей головой, и вернется тепло в душу и тело.
Вот такая она, церковная теплота. Вроде и даром даётся, а не без труда...

• Архив новостей • Вятка • Отдыхай! • О нас •
• Свежий номер

© информационный портал ВК-СМИ.ру 2001-2015 При использовании информации - ссылка обязательна. В интернете - гиперссылка (hyperlink)
TopList Вятка-на-Сети: Каталог ресурсов SpyLOG