Виктор Шайцан (ныне иерей Владивостокской епархии) Размышления семинариста о Богослужебном языке Русской Церкви www.reshma.nov.ru/alm/pr_sov/slavanic.htm
Самым первым аргументом [не согласных с изменениями литургического языка] является, конечно то, что, по их словам, наши богослужебные тексты на церковнославянском языке всем прекрасно понятны. Однако, в действительности чаще можно наблюдать совершенно противоположную ситуацию. Многие ли из читающих эти строки смогут сходу перевести, например, рождественский ирмос: «Любити убо нам яко безбедное страхом удобее молчание, любовию же, Дево, песни ткати спротяженно сложенныя неудобно есть: но и, Мати, силу, елико есть произволение, даждь» (Рождество Христово, второй канон на утрене, песнь 9). Или вот этот «шедевр»: «Елицы древних изрешихомся сетей брашен львов, сотренных членовными, радуимся и разширим уста, слово плетуще от словес сладкопения, имже к нам наслаждается дарований» (Богоявление, второй канон, песнь третья, ирмос, по минее издания 1983 г). Многие семинаристы, уже прослушавшие двухгодичный курс церковнославянского языка, как выясняется, не понимают, что значит «возмите врата князи ваша, и возмитеся врата вечныя» (Пс.23) и не знают, как перевести «Господи, от малых от земли, раздели я в животе их, и сокровенных Твоих исполнися чрево их. Насытишася сынов, и оставиша останки младенцем своим» (Пс.16). А ведь последний текст читается в храме ежедневно(!), именно — в последовании третьего часа. Многие же церковнославянские тексты не могут быть правильно поняты в принципе, поскольку ошибочно переведены с оригинала (греческого). Например: «Соблюдаемся благодатию, вернии, и печатаю. Яко бо губителя, бежаша прага евреи, древле окровавлена, тако и нам исходное Божественное сие пакибытия баня будет. Отсюду и Троицы узрим Свет Незаходимый» (Богоявление, канон, песнь 9, тропарь 3, по минее издания 1983 года). Здесь несколько грамматических ошибок, и вдобавок — неудачно выбраны слова «соблюдаемся», «губителя», отсюда и выходит, будто евреи избегали окровавленного порога, как губителя, тогда как это было совсем иначе (Исх. 12, 13). И таких примеров можно привести немало.

Говорят, что непонимание церковнославянского языка будет побуждать людей к самостоятельному его изучению и, таким образом, проделыванию некой духовной работы. Но, к сожалению, реальное положение дел таково, что не приходится ждать и требовать от современного человека систематического изучения церковнославянского языка (речь ведь, как видим, идет не о простом запоминании нескольких десятков устаревших слов). Да и не нужно искусственных препятствий для понимания церковного текста. Достаточно того, что человек должен много потрудиться внутри себя, чтобы вникнуть в любой текст духовного содержания и приобщиться к тому опыту, который выражен в нем. В конце концов «православный человек приходит в храм для молитвы и назидания, а не для изучения того или иного языка, равно как и не для любования его красотами» [10].

Следующий довод сторонников общеобязательного сохранения церковнославянского языка в его современном виде: богослужение, дескать, обращено к сердцу человека, и красота, мелодичность церковнославянского языка воспринимается сердцем, поэтому сглаживаются и не замечаются непонятности читаемых в Церкви текстов. А говоря откровенно, понимание содержания самих текстов, которые читаются в Церкви, вообще в таком случае не воспринимается как самоочевидная составляющая общественного богослужения. Но разве такому отношению к богослужению учит нас Священное Писание? «Когда я молюсь на незнакомом языке, то хотя дух мой и молится, но ум мой остается без плода. Что же делать? Стану молиться духом, стану молиться и умом; буду петь духом, буду петь и умом. Ибо если ты будешь благословлять духом, то стоящий на месте простолюдина как скажет „аминь“ при твоем благодарении? Ибо он не понимает, что ты говоришь. Ты хорошо благодаришь, но другой не назидается… но в церкви хочу лучше пять слов сказать умом моим, чтобы и других наставить, нежели тьму слов на незнакомом языке» (1Кор. 14, 14−17, 19). Ум человека естественно требует понимания того, что человек видит и слышит в Церкви. Это относится не только к проповеди, но и ко всем богослужебным текстам, и еще в большей степени к чтению Священного Писания, которое в наших храмах читается все-таки для народа, несмотря на то, что в сторону алтаря и спиной к этому народу. Коль человек воспринимает окружающий его мир не только чувствами, эмоционально, но и рационально, то богослужение должно давать пищу не только для его сердца, но и для ума.

Часто можно услышать от защитников неприкосновенности богослужебного языка рассуждения эстетического характера о том, что церковнославянский — возвышенный язык молитвы, а русский — профанный, грубый и даже, оказывается, мертвый язык повседневности. Каким-то образом русский язык, по их мнению, опошлит и исказит православное богослужение. Во-первых, если говорить о переводе богослужения на русский язык (в том случае, если недостаточно будет исправления богослужебных книг или русификации славянского языка), то, естественно, нужно говорить не о каком-то бытовом, разговорном языке. Это должен быть литературный, более того, — литургический русский язык. Во-вторых, так ли уж плох литературный «великий, могучий, правдивый и свободный русский язык» (Тургенев)? Язык Пушкина, Гоголя, Чехова. В любом случае в наше время, наверное, эстетическим соображениям Церковь должна предпочесть пастырские. Бояться же, что русский язык привнесет в православное богослужение ересь, может только человек духовно, и тем более богословски, неграмотный. Потому что язык — техническое средство, он не затрагивает сущность таинства, не может изменить его природу.

Справедливым с точностью до наоборот является суждение о том, что изменение литургического языка есть нарушение и попрание церковной Кирилло-Мефодиевской традиции. Православная традиция состоит как раз том, чтобы славить Бога на понятном людям языке, а не канонизировать для богослужения какой-то один «сакральный» язык (или несколько). Последнее, как мы знаем, было отвергнуто Вселенской Церковью, как «трехъязычная ересь». В вопросе об изменяемости литургического языка «в православии не существует принципиальной трудности, поскольку православные миссионеры всегда и везде переводили Священное Писание и богослужебные тексты на понятные данному народу языки» [11]. Именно это в свое время сделали святые Кирилл и Мефодий, переведя богослужебные книги на язык варварского болгарского народа, более понятный нашим предкам, чем теперь нам. «Странно, что его (славянского языка) употребление ныне желают увековечить при помощи той самой теории, которая некогда послужила недругам солунских братьев» [12].

Но даже если и перевести богослужение на русский язык, — считают «консерваторы», — пассивно присутствующие на службе люди все равно ничего не поймут, поскольку сознательно не участвуют в общей молитве и не пытаются вникать в то, что они слышат в храме. Но не от того ли и не пытаются вникать, что ничего не понимают и молятся, в лучшем случае, личной молитвой? И не нужно ли привлечь людей к более полному участию именно в соборной молитве хотя бы путем использования понятного всем языка?

Очень печально, что в современной ситуации даже для церковных людей «под спудом» остаются глубочайшие по смыслу и по образности и выразительности тексты — произведения вдохновенных религиозных поэтов, величайших богословов и святых подвижников веры, и все это не доходит до сознания рядовых верующих по причине невнятности языка богослужения. Тем более наше славянское богослужение не выполняет своей миссионерской функции, которой требует от наших приходов современность. Ведь каждый приход в любом городе современной России — это островок христианства в безбожном мире. А у входящих в наши храмы возникает естественное «искушение — настроиться на то, что все происходит между Богом и причтом, а мирянин заходит свечку поставить, или в лучшем случае молиться не соборной, а келейной молитвой. Еще хуже: меня здесь не ждут. А кругом полно ловцов душ, готовых говорить с советским дичком на его языке. Всегда найдется, с кем уйти — от Церкви» [13].

Таким образом, ситуацию с богослужебным языком все-таки приходится признать проблемной. И если эта проблема стоит перед нашей Церковью уже давно, то, вероятно, неправильно будет и в наше время откладывать ее решение на неопределенное будущее. Если выработанным по этому вопросу предложениям Поместного Собора 1917 — 1918 годов не суждено было, по известным причинам, войти в жизнь, то, думается, разумно будет теперь снова обратиться к ним и использовать для решения все тех же проблем, перед которыми стояли отцы собора (собор предлагал упрощать и исправлять церковнославянские тексты, издавать богослужебные книги на параллельных славянском и русском языках, и вводить русский в богослужении там, где этого пожелает приход).

В чем же видится решение этой проблемы в наши дни? Несомненно, необходимо продолжить начатое еще в конце XIX — начале XX века дело редактирования богослужебных книг и приближения церковнославянского языка по структуре к русскому. Кроме того, теперь уже, вероятно, есть смысл начать серьезную работу по созданию литургического русского языка. Разумеется, нельзя совсем отказываться от славянского языка. Да этого и не произойдет (в монастырях, например, естественнее будет сохранять его). Просто нужно предоставить равную возможность тем приходам, которые изъявят желание совершать богослужение на русском. А чтобы дать народу возможность выбора, можно уже сейчас по местам совершать богослужение на русском языке. Для этого мы имеем достаточное количество неплохих переводов богослужебных текстов, как выполненных в конце XIX — начале XX веков, так и современных. Вполне можно было бы осуществить это в нашей Академии, как это было в свое время в храме Ленинградской Духовной Академии. Ведь у нас в Московских Духовных школах есть два своих храма, в одном из которых неплохо было бы периодически, заранее объявив, тщательно подготовившись и испросив благословения Патриарха, совершать богослужения на русском языке. Служим же мы раз в год литургию на греческом языке без всякого соблазна со стороны верующих. И нет, кажется, серьезных поводов бояться раскола в связи с возможным переводом богослужения на русский язык. Не возникло ведь такого раскола в Православных Церквах Сербии, Болгарии, Молдавии, где полностью или частично богослужение переведено на современные национальные языки.