Старое Покровское кладбище. Люблю я бывать на этом кладбище. Почему люблю? Здесь похоронены те, кого я знал и любил ещё при их жизни. Мария Ивановна, монахиня Макрина, дочь старосты нашего храма периода его разорения, да и сама староста Анна здесь же, её холмик рядом с дочерью. Мой добрый друг и помощник во всех делах Пётр Михайлович, Мария - одна из первых послушниц Толгского монастыря. В своё время она меня учила как правильно читать Апостол. Все они христиане ещё того времени, когда не то что исповедовать Христа, а даже говорить о нём было небезопасно.
И ещё многие из тех что остались в моей памяти. Проходишь мимо могил, а с фотографий смотрят и мне улыбаются те, кого я отпевал уже очень много лет назад. Видят меня и радуются, только не скажут ничего, и рукой помахать не помашут.
Сегодня солнечный летний день, мы с матушкой, вооружившись кисточками и банкой краски, идём к могилкам Сергея Иосифовича Фуделя и его жены, Веры Максимовны Сытиной. Нужно привести в порядок металлическую оградку и помолиться. Эта такая наша древняя христианская традиция – молиться на могилах мучеников и исповедников веры.
В каждом храме имеются частички мощей святых мучеников, их в обязательном порядке вшивают в антиминс. Это такой плат, который мы всякий раз расстилаем на престоле, и служим на нём литургию.
День будний, живых на кладбище никого. Мы пробираемся по заросшей тропинке между старыми покосившимися оградками и такими же памятниками, увенчанными остроконечными ржавыми звёздами. Тяжёлые каменные плиты, свидетели человеческой памяти, с каждым годом всё больше и больше наклоняются под собственным весом и грозят вовсе завалиться. Где те, кто их когда-то здесь ставил? Может, их тоже уже нет в живых. Человеческая память недолговечна.
Наконец мы на месте. Облачаясь рассматриваю сень, которую мы установили над могилками праведников. За несколько лет она успела изрядно покрыться толстым слоем опавших листьев. Хорошо бы всё это обмести, да без лесенки туда не добраться.
Пока разжигал кадило, заметил людей, мужчину и женщину. Они какими-то обходными путями добрались до могилки молодого мужчины. Их оградка чуть в стороне от погребения Фуделей.
Люди подходят к памятнику, обметают надгробие из чёрного пластика, что-то там на нём поправляют. Привычными движениями опытных дачников за минуту выбирают многочисленные сорняки. Дождей в этом году много как никогда, и тепла достаточно, потому и травы наросло. Вот где для коров раздолье. Только коров не видно, и коз нет, зато появились вездесущие кладбищенские кошки поминальщицы. А ещё, туда, где появляются люди, слетаются птицы.
Жду когда разгорится уголёк и слышу женский голос:
- Что, дурашка, доездился? А я тебя предупреждала. Куда так нёсся? С собаками что ль за тобою гнались? Теперь один тут и кукуй. И мы с отцом теперь одни.
Догадываясь, что женщина нас не замечает, я нарочито громко кашлянул и позвал матушку служить литию. Честно сказать, я рассчитывал, что соседи, обнаружив рядом с ними священника, попросят нас помолиться и об их близком. Но напротив, моментально собрав свои котомки, они в спешном порядке ретировались тем же путём, что и появились здесь всего несколько минут назад. Испугались. Не ожидали, что увидят священника.
Убегая, женщина, обернулась к усопшему, успевая бросить:
- Ну ладно, мы тут у тебя прибрались. Всё пока-пока, не скучай! До скорого.
Матушка читала обычное начало литии, а я совершал каждение и удивлялся тому, как люди испугались священника. Почему? Не молятся потому что. К усопшему обращаются точно к живому, а в вечную жизнь не верят. Только я всё равно помянул и этого, бедолагу, погибшего, как я теперь знаю, в аварии.
Всякий раз, здесь молясь, поминаешь имена праведников и вместе с ними тех кого ты знал, и кто похоронен на этом кладбище, и тех, кто покоится рядом с ними, чьи имена можешь разобрать на окружающих надгробиях.
Сразу за крестом над могилой Сергея Иосифовича виднеется небольшой памятник Серафиме Кособрюховой. Ровесница века. На фотографии виднеется медаль, скорее всего за доблестный труд в годы Отечественной войны. Ну как такую не помянуть? Памятник старый, середины семидесятых, а на нём крест, вот тебе и Серафима Кособрюхова, человек со смешной фамилией. Небось сама и велела, чтобы обязательно с крестом. В те годы за такой памятник и указать могли.
Уважаю людей того поколения. Мы сегодняшние по сравнению с ними измельчали, что ли. У них тогдашних какая-никакая идея была. Что-то там строили, о чём-то мечтали. А если шли за Христом, так вплоть до исповедничества.
Уже после литии мы с матушкой переоделись и красим оградку. За кустами, что сразу за нами, вновь послышались голоса.
- Дедуля, привет, это мы! Да, пришли тебя проведать. Как ты здесь, дорогой, тебе не одиноко? Вот и пришли, чтобы ты не заскучал. Смотри, это мы тебе принесли, твоя любимая. Погоди, сейчас нальём.
Из-за кустов мне не видно что именно усопший предпочитал при жизни. Слышно было только бульканье жидкости, наливаемой из бутылки.
- Это тебе, деда. А остальное нам. Ну, давайте что ли, чтобы земля ему была пухом.
Потом из-за кустов в нашу сторону потянуло куревом.
- Деду тоже зажги и воткни сюда, ага, как свечку. Пусть затянется. Он, правда, предпочитал папиросы, но они тухнут. А сигареты нормально, потихоньку тлеют.
Голоса ещё о чём-то говорили между собой, вспоминали какие-то жизненные ситуации.
Они любили своего деда, и пришли к нему в гости, помянуть. Так, как привыкли, и делали это всегда. Молиться тоже никто не молился.
Мы отвыкли от прежних традиций, а новые, вернее возрождённые старые, ещё не привились. Да особо мы к ним и не стремимся. «Распить» с дедом бутылку на кладбище проще, чем прочитать над его могилкой литию мирянским чином.
Всё больше убеждаюсь в том, как повреждено человеческое сознание. Мы живём в мире, из которого обязательно уйдём. Вот оно, кладбище, какие ещё требуются доказательства? Помню, те люди, что выпивали за кустами, сами гадали, кому и сколько осталось, прежде чем они улягутся здесь же в землю рядом с дедушкой. А выйди сейчас из-за кустов да начни говорить с ними о вере и о спасении, на смех подымут. Или найдут какую-нибудь зацепку, но в церковь всё равно не придут. Разве что только свечку поставить. Там свечку, здесь сигарету.
Потому что человек, понимая, что он не вечен никак не может представить, что и он смертен. Не верится и всё тут.
Пока не испугаешься, собственной шкурой не прочувствуешь, не задумаешься. Даже тяжело больной всё продолжает надеяться на таблетки и огорчается, что никак не поправится...(вся статья не вмещается, поэтому продолжение в следующем посте)