Впервые я попал на Святую гору в 1989 году, когда обычному паломнику из тогдашнего Советского Союза попасть туда было практически невозможно. Лишь один раз в год официальная делегация посещала русский монастырь на престольный праздник − в день памяти святого великомученика и целителя Пантелеимона. Как правило, в такую группу входило несколько человек в священном сане, мирян практически не было. Поэтому можно сказать, что как на Святую Землю, так и на Афон доступ для наших соотечественников был тогда практически закрыт.

Я попал на Афон благодаря помощи владыки Нафанаила, тогда викарного епископа Святейшего Патриарха Болгарского Максима. Он много рассказывал о Греции и Святой Горе, где сам некоторое время подвизался, и я, естественно, не раз высказывал свое горячее желание туда попасть. И хотя в то время это было непросто, его удалось осуществить благодаря связям владыки в греческом посольстве. Мне дали визу, и я выехал, как сейчас помню, на автобусе «София − Салоники», имея на руках двадцать долларов. В Салониках, опять же по рекомендации владыки, я остановился в монастыре «Агиа Феодора» («Святая Феодора») и познакомился там с игуменом монастыря, другом владыки Нафанаила архимандритом Василием, который впоследствии стал митрополитом Элассонским7. Он и помог мне получить разрешение на въезд на Святую Гору. Далось ему это с большим трудом. Мы с отцом Василием почти целый день ходили по кабинетам министерства Македонии и Северной Греции8, и ему пришлось приложить массу усилий, убеждая, уговаривая, а порой даже ругаясь с кем-то из чиновников, чтобы мне выдали разрешение. Как только они узнавали, что я из Советского Союза, сразу возникали препятствия непреодолимой силы, но в конце концов, по милости Божией, ему это удалось. Так я получил разрешение и отправился на Святую Гору.

Рассказами владыки Нафанаила я в какой-то мере был подготовлен к тому, что увижу, но тем не менее Афон произвел на меня совершенно ошеломляющее впечатление. Прежде всего, не мог не поражать сам факт того, что где-то на земле сохранилось такое место − монашеский рай; место, где полторы тысячи лет не прерывается иноческая жизнь и сохраняется духовная традиция. Нельзя сказать, чтобы я тогда очень уж глубоко разбирался в этом. Но от увиденного у меня просто было состояние духовного восторга!

Очень хорошо помню, как ходил пешком по монастырям Святой Горы. По Афону тогда передвигались или на собственных ногах, или иногда, вдоль побережья, на катере или лодке. Не было таких удобств, как сегодня, практически нигде не было электричества, − но была совершенно удивительная, неповторимая атмосфера. Для меня это было одним из самых ярких впечатлений в моей жизни.

Очень интересно было в греческих монастырях: и потому, что там сохранялась не прерывавшаяся традиция монашеского делания, и потому, что в начале 1970-х годов именно там началось возрождение монашества, связанное с именем старца Иосифа Исихаста. Удивительным было братство Симонопетра, которое со своим старцем Емилианом перешло на Афон из Метеор9, когда Метеоры стали туристическим центром. Там можно было просто ходить и смотреть, как живут монахи, как соблюдаются в этих монастырях все правила монашеского общежития, − и это уже приносило пользу. Помню, какое глубокое впечатление на меня произвел монастырь Григориат своим очень дружным братством, которое казалось воплощением христианского идеала на земле. Понятно, что все эти впечатления − это впечатления паломника, в значительной степени субъективные, но тем не менее они остались со мною и оказали большое влияние на мою жизнь.

За последние 25 лет Афон преобразился и внешне, и внутренне. А тогда он был гораздо проще. Хотя большинство греческих монастырей уже тогда были благоустроены в духовном отношении, внешне они выглядели достаточно запущенными. А в славянских монастырях − русском, болгарском, сербском − помимо внешних проблем, и внутренняя жизнь оставляла желать лучшего.

Когда я приехал впервые в болгарский монастырь Зограф, там было семь человек монахов и чудовищное количество кошек. Я вошел на монастырский двор и остановился, пораженный: не знаю, сколько их было, − сто или больше: везде одни кошки. Сел на лавочку около ворот, где уже сидел старый-престарый болгарский монах. Я сказал ему: «Отче, сколько же кошек у вас в монастыре!». Он вздохнул и ответил: «Эх, сынку, кошки у нас есть, дал Господь − монахов нету». Слава Богу, сейчас в Зографе совершенно по-другому: около 50 человек очень дружной молодой братии.

Особое впечатление тогда произвел на меня Русский Свято-Пантелеимонов монастырь. Без преувеличения, целый город, точнее его руины − то, что осталось от величественного детища православной Российской империи. Разрушенные временем, сгоревшие и просто заброшенные корпуса − и среди всего этого около трех десятков монахов на территории, предназначенной для проживания нескольких тысяч человек.

На Святой Горе каждый монастырь является уменьшенной копией своей Поместной Церкви. И состояние русского монастыря точно отражало то положение, в котором находилась Русская Церковь тогда, в конце 1980-х годов. Вообще, русское наследие на Афоне было в ужасающем состоянии. Когда идешь по Святой Горе, везде видны остатки русских строений − келий, скитов. Они выделяются своей русской архитектурой, ее сразу можно узнать. И тогда все это было примерно в том же виде, как где-нибудь у нас в Ивановской или Костромской губернии: полуразрушенное, с провалившимися крышами, с проржавевшими и покосившимися крестами.

Слава Богу, сегодня Пантелеимонов монастырь восстановлен. Отреставрированы храмы, гостиницы, другие монастырские здания и сооружения. Я много лет езжу на Святую Гору, всегда останавливаюсь в Русском монастыре. Вижу труды братии, их доброе отношение к паломникам, и это остается в сердце надолго.