– Поезжай, сын. Надо помочь, поезжай, – отец говорил с надрывом, вызванным и внезапно свалившимся горем, и уже более двух лет мучившей болезнью, даже телефонная связь не могла скрыть этих отклонений. Уже тогда ему удалили половину лёгких, дыхание стало вдвое хуже прежнего, появилось много проблем со здоровьем, которые впоследствии лишь усугублялись.
Горе заключалось в трагической гибели старшего его брата, дяди Миши, проживавшего в Тобольске. Сын его Сергей выехал накануне из Екатеринбурга и уже был на месте. Мне же понадобилось ещё уладить формальности на работе, оформив заявление на отпуск без содержания, и, быстренько подготовив автомобиль, в ночь тронуться по направлению на Сургут и далее до Тобольска.
Выехал засветло, если так можно назвать совершенно не темнеющую летнюю северную ночь. После двухсот километров пути, на подъезде к большому сургутскому мосту через Обь, был неприятно удивлён, что проезд по мосту закрыт на несколько часов. Построенный четыре года назад, он потребовал каких-то изыскательско-сейсмических исследований, которые проводились вдруг именно в это время. Проехал в голову длиннющей колонны, остановился на изготовке рядом с машиной ДПС, объяснив инспектору свою вынужденную наглость, которую он, спасибо, понял без лишних слов.
Подремав с часок, остальное время высиживал за рулём своей «двенашки», нервно поглядывая на часы. Наконец в начале второго разрешили движение. И я пошёл наматывать эти шестьсот вёрст по единственной оживлённой трассе, связывающей Север Западной Сибири со всей страной. Местами убитая колдобинами, дорога в основном преобладала средней ухоженности, не заставляя сильно сбавлять скорость, но и не давая надолго разогнаться, так как болотная основа порядком искажала её прямолинейность, выпучивая внезапные углы плит в основании под асфальтом, а то и угрожая врезаться шальной арматуриной в мягкое пространство колёс. Тут только смотри в оба.
И всё-таки, в спешке, на подъезде к Тобольску попался за нарушение правил экипажу гаишников. Все мои объяснения не дали повода оправдаться перед погонами, пришлось даже раскошелиться на месте, чтобы не отобрали права.
В город въехал в девятом часу утра. Немного попетляв в жилых кварталах и порасспросив пару прохожих, нашёл нужный адрес, припарковался в безлюдном дворе. Когда зашёл в подъезд, в нос ударил какой-то приторный неприятный запах. Не спеша поднялся на второй этаж, подошёл к нужной двери. И вспомнил, что приезжали сюда втроём с отцом и братом погостить, развеяться после армейской службы. То путешествие запомнилось немногим. Пробыли мы в Тобольске лишь дня два, потом далее уехали к северным родственникам. Дядя Миша свозил нас на показ местных достопримечательностей в историческом центре города, вот и всё, пожалуй. Нет, был ещё запомнившийся момент, когда мы с братом играли с ним в шахматы, в которых он был весьма силён.
Постучал. Дверь открылась. И вместе с двоюродным брательником Серёгой я чуть ли не увидел марево этого самого удушливого запаха. Ещё не поняв сути, когда обнялись на входе, сам нерешительно прошёл внутрь. Стал осматриваться. И лишь когда Сергей вкратце рассказал о произошедшем тут, лишь тогда я увидел причину этой затхлости на стенах одной из комнат. Все стены были залиты кровью. Она уже была засохшей, но запах жил, как в живом организме, он беззвучно тлел и стлался по квартирному пространству. Было жутко и даже противно находиться в комнате. Мы ушли на кухню. Только там немного полегчало, и я уже окончательно воспринял всю ситуацию.
Дядя Миша жил один. Взрослые сын и дочь давно уже своими семьями проживали в дальних местах, бывшая жена обитала с дочерью в Тольятти, сын в относительно недалёкой столице Урала. Одинокая холостяковость пенсионера не располагала к аккуратности двухкомнатной квартиры, даже породила во всех углах жилья этакую неряшливость, выразившуюся в скоплении старых простыней на подоконнике, пустых бутылках под столом и кроватью.
Круг общения, по всей видимости, был примерно такой же причастности к алкоголю. В тот злосчастный вечер выпивали втроём с друзьями-пенсионерами. Вечер был в самом разгаре, разговоры чередовались короткими возлияниями, как внезапно в незапертую квартиру заявились двое бывших зэка, как потом выяснилось. Для порядку выпив из налитой на троих посуды, незваные гости стали требовать денег. Где их взять, было видно, что пустое требование. Тогда пошёл шмон по квартире, чему явно не обрадовался хозяин и стал возмущаться. Короткая перепалка перетекла в явный силовой напор пришельцев, когда уже откровенно обыскивались шкафы. Дядя Миша был, конечно, достаточно выпившим, как и его товарищи, но наглость грабителей порядком отрезвила затуманенную голову, он бросился защищать своё малоценное имущество. Уже взявшийся выносить с собой телевизор главный из бандюков вдруг резко поставил ящик на стол и бросился избивать хозяина. Драка завязалась нешуточная, дядя Миша не мог противостоять значительно более молодому и сильному сопернику. А у того вроде как мозги завесило и наркотическим угаром, и загоревшейся страстью добыть хоть что-то у несчастного пенсионера, и он в ярости уже готов был убить старика, некстати пытавшегося помешать выносу телевизора. Урка избивал дядю Мишу руками, зверски увеличивая силу удара. Но высокий рост дяди Миши мешал зэку повалить его, и тогда он в опьянении этой дьявольской страстью кинулся на кухню, чтобы схватить что-то вроде ножа, как внезапно ему подвернулся стоявший в углу топор.
Участь дяди Миши была предрешена. Топор орудовал в руках убийцы словно лёгкая дубинка. Удары в основном приходились в голову пенсионера. Уже упавший в стонах на пол, он пытался как-то закрыться руками, сильно кричал, но удары сыпались бесконечно, пока жертва не затихла под гнётом неравной схватки. Грабитель остановился, в квартире уже никого не было, кроме подельника. Забрав телевизор, эти двое быстренько удалились…
Я стоял у кухонного окна и отрешённо смотрел в дворовое небо, пытаясь хоть мыслями как-то отсутствовать в этом кошмаре рассказа. Брат сидел на обшарпанной табуретке и что-то ещё мямлил, нервно почёсывая руки, его состояние было весьма удручающим. Нам обоим была необходима какая-то психологическая помощь, шок от увиденного практически можно было сравнять с шоком участников пережитого. Всё ещё дышало смрадом недавнего ужаса. Мы стояли и сидели, ходили и молчали, не зная что делать.
Накануне Сергей уже побывал у следователя, который сообщил о подробностях драмы, о задержании убийцы и следственных действиях, наметил ориентировочные даты допросов и судебных заседаний. Нам же предстояла тяжкая ноша подготовки к погребению. А из рук всё валится, голова не может вместить прошедшего, когда уже необходимо думать о предстоящем и планировать хоть что-то наперёд.
Весь оставшийся день был посвящён тягостным заботам, траурным приготовлениям. Моральная усталость была сопоставима изматывающему труду, вытягивающему из жил все силы. Попытались пообедать в кафе, но напрочь отсутствующий аппетит позволил лишь выпить что-то навроде чайного подобия.
Вернулись к дому. Поднялись в квартиру. Растопыренные настежь окна лишь слегка выветрили спёртый кровяной дух. И вдруг Сергей стал бешено ходить по комнатам и заметно нервничать. Мне пришла в голову нечаянная мысль как-то занять его и себя, чтобы вконец не помутиться рассудком. Я стал собирать в центре несчастной комнаты на грязную простынь практически все попадавшие под ноги валяющиеся вещи. Сергей автоматически подключился к этому занятию. Мы во всё увеличивавшемся темпе собирали хлам и вязали его в узлы. В какой-то затуманенной реальности неслась эта сумасшедшая уборка, как будто итогом её могло быть чудесное воскресение или, по крайней мере, безвозвратное забытьё пережитого. Я не заметил, что уже переключился на кровавые стены и с зубным скрипом скоблю каким-то скребком, тщательно освобождая их от запачканных старых обоев. И лишь когда была вынесена на помойку последняя ноша, пришло какое-то облегчённое удовлетворение, как у слесаря в цехе в конце тяжёлой, но продуктивной смены.
Ночевать в квартире мы не смогли и поехали к Сергееву однокласснику, проживавшему недалеко. Ночь пришла, как спасательный путь от дневного кошмара, итогом в котором незабываемым остриём запечатлелась сцена в морге, где пришлось проводить необходимое для следствия опознание трупа, лежавшего без одежды на холодном кафеле жуткого помещения, издававшего такой же ненавистно-затхлый и слегка сладковатый смрад крови.
Эта ночь сняла с мозгов оковы переживаний. Она помогла забыться в сне без снов, отключиться от жестокой реальности в стране беспамятства. Наутро я проснулся в глубочайшем недоумении своего места пребывания. Минут пять пытался осознать время и пространство, пока наконец соображение не вернулось ко мне таким же днём, как и вчерашний, но уже с притуплённой остротой восприятия событий.
Все последующие действия были проделаны практически на автомате. Мы ездили по городу и выполняли всё необходимое в каком-то блёклом состоянии, позволявшем лишь чёрство делать намеченное. Истраченные накануне моральные силы от перенесённых волнений не могли так быстро восстановить душевное равновесие. Наши тела как бы независимо от рассудка машинально появлялись то в похоронной конторе, то в рабочей столовой с целью оформления на следующий день поминального обеда, то в кладбищенской церкви, где батюшка с большим трудом согласился провести отпевание покойника, убитого в пьяной драке. Всё было проделано, как надо, оплачено, подготовлено. Но не было и намёка на какое-то удовлетворение. Да, и надо ли было его ждать, это удовлетворение. В голове надолго поселилось лишь потрясение тех дней. Ещё много-много времени пройдёт, прежде чем притупятся впечатления, поблекнут краски, жизнь опять войдёт в своё привычное русло.
Вспоминая по прошествии десятилетия о тех днях в Тобольске, в памяти мелькают цветные картинки, окрашенные преимущественно в кроваво-бордовый цвет. Даже ни одного зелёного пейзажа не всплывает в голове, хотя всё происходило в жаркие летние дни. Помнится, ведь и горячей воды не было, и чтобы смыть с себя отягощённую горем дневную пыль, пришлось пару раз по вечерам ездить на расположенный в двадцати километрах горячий целебный источник.
Дядю Мишу похоронили на старом городском кладбище, расположенном на высоком берегу Иртыша, под тенью вековой берёзовой рощи. Толстые белоствольные великаны навсегда встали часовыми над могилой родного человека. Завершено было дело, достигнута, если можно так сказать, цель этой моей скоротечной и скорбной поездки.
Ночевали мы уже в квартире, так как там же были и приехавшие на похороны бывшая жена дядь Мишина и его дочь Наталья. Уезжал я на следующий день рано-рано утром,- не хотелось лишний час оставаться среди этих стен, нервная опустошённость требовала срочной смены обстановки.
По сей день, в очередной раз посещая старое кладбище, когда транзитом проезжаю мимо Тобольска, за разом-раз переживаю те дни, снова и снова вспоминая всё до мелочей. Поприезду к отцу, ещё когда он был жив, отчитывался об этом посещении, выполняя свой родственный долг. А сейчас просто заезжаю. Захожу в тёмно-берёзовую глубину кладбища и тихо стою у неприметного памятника, пытаясь мысленно шептать: "Господи, упокой душу усопшего раба Твоего Михаила..."
Было бы весьма кощунственно выводить какой-то стандартный моральный итог этого повествования, пытаться провести цельную нить и соблюсти все законы жанра. Не для этого я во второй раз пребывал в том кошмаре. А для чего, и сам не могу сказать. Наверное, для того, чтобы, освежив память, попытаться освободить её от тяжкого груза, облегчить, что ли, давление времени, дать волю спрятанным эмоциям. А ещё попытаться раз и навсегда оградить свой род от подобных бед, связанных с грехом алкоголизма.
А ещё – как бы соединить души родственников из разных миров, живых и усопших, живших в далёком военном детстве большой дружной семьёй, рано лишившейся отца-кормильца, убитого на фронте, рано познавшей всевозможные тяготы, и потому ещё более сплочённой и непоколебимой, независимо от времени и обстоятельств.