Рассказ
Александр Иваницкий

Несколько лет назад зимой я шёл в университетскую библиотеку. Было очень скользко, подошвы ботинок поехали по льду, и я упал, неестественно подвернув ногу. В коленке что-то хрустнуло. Я лежал, боясь пошевелиться от нестерпимой боли. Боковым зрением видел студентов, которые спешили по своим делам в библиотеку, проходя мимо меня...

Почему-то я был уверен, что ко мне никто не подойдёт — наверное, потому, что сам в такой ситуации посчитал бы неловким подходить к упавшему человеку и расспрашивать — что случилось. Ну, упал. Ну не насмерть же. Полежит, поднимется... Образованным людям свойственна особого рода стеснительность — они стесняются подойти к упавшему на улице — а вдруг они его побеспокоят...

Откуда-то сбоку возникли двое — мужчина и женщина. Одетые как бомжи, с пакетами пустых бутылок и какого-то бытового мусора. Я узнал их — они подметали асфальт вокруг университета и заодно собирали стеклотару.

Женщина запричитала и стала меня поднимать. Ей помогал мужчина. Они взяли меня под руки и отвели на скамейку. «Боже! Вам, наверное, очень больно спросила, — сказала эта немолодая особа, заглядывая мне в глаза. — Надо вызвать „скорую“. Андрей, иди, звони ноль-три, — сказала она мужу. — А я с вами посижу. Вам так больно. Я буду за вас Бога молить. Чтобы вы выздоровели».

Мне было больно и неудобно. Обычно мы, студенты, не замечали этих людей. Утром они махали мётлами у входа в наш учебный корпус. Вечером — ходили вдоль аллеи, заставленной скамейками, — молодёжь допивала пиво и любезно оставляла стеклотару на асфальте. Это были люди из другого мира, где нет таких важных вещей, как сдача экзамена, написание курсовых, работа в газете или на телевидении (половина нашего журналистского курса уже работала по профилю).

И вот теперь эти двое из другой реальности мне помогали. Я чувствовал, что они совершенно искренне за меня переживают. В этих дворниках была такая простота и естественность, которой нельзя научиться. Прочти я ещё хоть миллион книг, я не смог бы так искренне волноваться за незнакомого человека, попавшего в беду.

Позже я не раз вспоминал этот эпизод и думал, как называется вещество, которое вырабатывает душа человека — некий белок сострадания. Его возникновение так же загадочно, как процесс фотосинтеза — великая тайна превращения солнечного света в энергию. Процесс, который сделал нашу планету обитаемой.

Когда я стал волонтёром и начал ездить в детский дом, мне сразу сказали об эмоциональном выгорании. Я долго не понимал, что это такое. Пока однажды, войдя в детдомовскую игровую комнату, не ощутил, что мне не о чем говорить с детьми. Мне нечего им сказать. Я ничего не чувствую по отношению к этим детдомовцам, сидящим в холодной игровой на обшарпанных диванах. Слова рождаются из чувства. А чувств нет. Пусто. Мой душевный реактор заглушён. В нём метёт метель и лежат сугробы. Там, где раскалённые урановые стержни должны превращать воду в перегретый пар и крутить генератор моего сердца, — там ноль по массе. Лампочку от фонарика не зажжёшь.

Чему я так долго учился? Какие навыки вырабатывал, двигаясь вперёд по жизни? Всё для того, чтобы теперь ощутить себя банкротом. Одним из толпы студентов, спешащих мимо замершего от боли человека.

Меня удивляет руководитель нашей волонтёрской группы. Дети бегут к ней навстречу и обнимают каждый наш приезд. Она с каждым ребёнком находит о чём поговорить. И это не от изобретательности и большого словарного запаса. Я знаю это чувство. Я сам его несколько раз испытывал — когда человек тебя искренне интересует, ты ждёшь встречи с ним, и слова, и темы для беседы возникают сами собой. Когда можно говорить банальные фразы — «как дела?», «как в школе?», «что давали на обед?» — но интонация, с которой они звучат, убеждает ребёнка, что тебе действительно всё это интересно. И он начинает рассказывать, происходит общение. Огонь рождается от огня. Закон природы.

Почему я, психически нормальный человек, вырабатываю лишь жалкие граммы этого белка сострадания? Я, созданный Богом, имя Которому — Любовь. Живущий на планете, которая подвешена в холодном, пронизанном смертельными излучениями космосе, но служит колыбелью жизни. В мире, где взрываются звёзды и сгорают галактики, дует тёплый ветер, растёт трава, и стрекоза садится на ветку... На несколько градусов жарче или холоднее, чуть-чуть изменить орбиту Земли — и всё умрёт в одно мгновение. Но нет, живёт — и это только от большой любви Того, Кто всё это создал, Кто повелевает законам природы служить человеку. Я — плод любви — любви не имею. Загадка...

Я бы давно бросил волонтёрство, если бы не один фокус, которому я научился, стараясь стать православным. Когда ничего не получается и ты пуст, как бубен, — просто смиряешься, понимая, как ты бездарен и немощен. Как ты пуст. И без Божьего вмешательства ты так и останешься стоять на полдороги к детдому, как никому не нужный столб. И каждый раз, пройдя эту точку абсолютного бессилия, в какой-то момент ты ощущаешь на дне души таинственно появившиеся там силы.

Если бы не эти костыли, не знаю, как бы я пережил собственную духовную инвалидность.