Последняя исповедь
Человек приходит в Церковь с твердым намерением измениться. Но постепенно неофитский пыл проходит, а грехи остаются. Причем все те же, что и были раньше — привычные и давно надоевшие. «Зачем вообще ходить на исповедь, если ничего во мне не меняется?» — закрадывается искусительная мысль. Действительно, зачем?
«Не буду больше грешить!»
Один священник рассказывал мне, как исповедовал и причащал на дому девушку, которая сильно болела и не могла прийти в храм. За время болезни она много передумала, много прочитала, и в ее сердце произошло обращение к Богу. Крестили девушку еще в детстве, но до поры до времени семена, брошенные в ее душу в день крещения, не прорастали. И вот во время болезни — проросли. Прочитав внимательно Евангелие, некоторые другие книги, она начала молиться и ощутила необходимость исповедаться и причаститься.
Пригласили священника. Батюшка сразу понял, что в душе девушки произошло нечто очень важное и что она только начинает свое вхождение в Церковь. Разложив на столике все необходимое, приготовив Святые Дары, священник прочитал положенные перед причащением больного молитвы, а затем сел на стул возле постели больной.
— Ну что же, давайте начнем исповедь... Это, наверное, ваша первая исповедь? — спросил он.
— Первая и последняя, — твердо ответила девушка.
— Последняя? — растерялся батюшка. — Вы что же, умирать собрались?
Священник знал, что болезнь девушки хотя и серьезная, но не смертельная, и поэтому удивился столь категоричному ее заявлению. Однако девушка успокоила его:
— Что вы, батюшка, умирать я не хочу.
— Так почему же исповедь — последняя?
— А потому, что я... больше никогда не буду грешить.
В голосе девушки, в ее чистом, исполненном большой духовной силы взгляде священник увидел самую полную решимость навсегда покончить с грехом.
— Ну... знаете, — мягко начал возражать он.
Священник собирался было сказать, что этого еще ни у кого не получалось, что, как бы высоко ни поднялся человек на пути нравственного восхождения к Богу, все равно не избежать тех или иных погрешностей, ошибок, что невозможно идти по дороге жизни и нигде не спотыкаться, что даже самые великие праведники снова и снова каялись, понимая невозможность окончательно преодолеть свою греховность в течение земной жизни. Обо всем этом хотел сказать батюшка юной исповеднице, но, взглянув в ее глаза, остановился. Такая была в них решимость жить отныне совершенной жизнью! Нет, пусть она узнает об этом чуть позже. Пусть она хоть немного поживет после исповеди в прекрасном убеждении, что можно совершенно освободиться от греха и больше никогда не заплатить ему даже самой маленькой дани.
Конечно, эта исповедь оказалась не последней. Девушка выздоровела и уже сама приходила в церковь. Какое-то время она готова была прийти в отчаяние от того, что, несмотря на пламенную решимость жить чисто и свято, она снова и снова возвращается к тем же немощам. Она поняла, что наша греховность не столько преступление, сколько болезнь, и излечиться от нее гораздо труднее, чем от болезни телесной.
Многие годы от исповеди к исповеди повторяем мы один и тот же список грехов, и, кажется, ничто не меняется к лучшему. Об этом не знают те, кто никогда не вступал в борьбу с самим собой — самую трудную на свете борьбу. Тем же, кто взялся за нее, кажется, что у них ничего не выходит и, даже напротив, дела становятся все хуже и хуже.
И действительно, они сначала становятся хуже. Святые Отцы это знали на собственном опыте. Пока человек не ставит перед собой трудных задач, пока живет «как живется», пока плывет по течению — все как будто в порядке. Но стоит человеку принять какие-то решения и начать делать какие-то усилия в работе над собой, наше внутреннее естество начинает бунтовать. И происходит то, о чем Апостол Павел сказал: «...желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю» (Рим. 7: 18-19). Такая раздвоенность нашей души — одно из многочисленных последствий первородного греха, и никакие личные усилия человека не могут ее преодолеть. Только Благодать Божия.
«Добродетель — не груша, сразу не съешь»
Помню, в моей безбожной юности, когда я еще только размышлял над вопросами веры и не столько искал ее, сколько искал обоснований своего безбожия, думалось так: «На самом деле нет верующих и неверующих. Все — неверующие. Ведь если бы действительно верил человек, что есть Страшный суд, есть ад и рай, то разве грешил бы он! Каждый, думалось мне, искренне верующий автоматически становился бы праведником. А поскольку праведников вокруг не наблюдается, в том числе и среди называющих себя верующими, значит, все они врут. Никакие они не верующие». Сейчас понимаю, как наивны были все эти мысли. Ничто не поддается изменению с таким трудом, как человеческий характер. Так один мой неверующий знакомый как-то горячо обличал нас, христиан, и меня лично: «Ведь вы же знаете, что нельзя осуждать, а осуждаете! Нельзя лгать, а лжете!» Что возразить? Знаем, стараемся, но не получается! И на первых порах чем больше стараемся, тем больше не получается. Кажется, преподобный Серафим сказал: «Добродетель — не груша. Сразу не съешь».
Часто приходят на исповедь люди и с горечью говорят: «Батюшка, мне так стыдно! Из раза в раз иду к вам на исповедь — и все одно и то же! Одни и те же грехи». Ну, хочется сказать, хорошо, что новых нету.
Исповедь включает два элемента. Первый — это конкретные поступки, несовместимые с верой, совершенные порой тогда, когда о вере еще и разговор не шел. Аборт, например, или кража, измена жене, или какое-то преступление. Словом, человек признается в грехе, за который невыносимо стыдно и который он действительно никогда уже не повторит. От таких грехов уверовавший обычно на первой же исповеди очищается раз и навсегда. А потом начинается работа над тем, что называется характером человека. Разумеется, и в этом случае кающийся то и дело срывается на нехорошие поступки и слова. Допустим, аборт женщина больше не сделает. Муж жене больше не изменит. Украсть — не украдет. Но сдерживаться в гневе, не болтать лишнего, не трусить и не жадничать, воздерживаться от недостойных помыслов и прочего — всему этому учиться придется долго и далеко не сразу успешно. Характер изменить настолько сложно, что представляется порой даже невозможным. Вера и исповедь дают возможность правильно оценить себя. Это уже много! Но оценить не означает изменить.
Если я осознал, что раздражителен и горд, это не значит, что с этого момента я стал смирен и кроток. Признав себя трусливым, ты не станешь тотчас храбрым. Все мы больны — и верующие, и неверующие. Только одни осознали свою болезнь, другие же — нет. Однако осознать свою болезнь, правильно поставить диагноз, еще не означает выздороветь. И если даже при обычных, телесных, заболеваниях начало лечения часто сопровождается обострением болезни, то и покаяние наталкивается на такое мощное сопротивление «ветхого человека», не желающего уходить и уступать место «новому», что впору бывает прийти в отчаяние. Вспомните Марию Египетскую. Семнадцать лет после своего обращения она, живя в пустыне, боролась с сильнейшим желанием вернуться к прежней греховной жизни.
Часто слышишь искреннее сетование: «Что толку в моей вере?! Что пользы в моих исповедях, если ничего не меняется?!» Уверяю, меняется! Но меняется обычно очень-очень медленно. Гораздо медленнее, чем возрастает требовательность к себе. Просто совесть становится непримиримее, и душа начинает болеть от того, на что раньше совсем не реагировала.
Так бывает всегда. И все же та девушка была права. На каждую исповедь надо идти, как на последнюю, и пусть каждая неудача, каждое новое падение не угашает, а придает еще больше решимости снова вступить в борьбу и, в конце концов, с Божией помощью победить.
Текст: протоиерей Игорь ГАГАРИН
"Уверяю, меняется! Но меняется обычно очень-очень медленно. Гораздо медленнее, чем возрастает требовательность к себе. Просто совесть становится непримиримее, и душа начинает болеть от того, на что раньше совсем не реагировала."
Это как из маленького семени вырастает вековая сосна. Она растет оче...
Развернуть
"Уверяю, меняется! Но меняется обычно очень-очень медленно. Гораздо медленнее, чем возрастает требовательность к себе. Просто совесть становится непримиримее, и душа начинает болеть от того, на что раньше совсем не реагировала."
Это как из маленького семени вырастает вековая сосна. Она растет очень-очень медленно и столько испытаний, особенно в первые годы ей приходится преодолеть, чтобы выжить! Но чем больше проходит времени, чем она выше, тем легче она переносит все бури, которые обрушиваются на нее.
Свернуть
"Уверяю, меняется! Но меняется обычно очень-очень медленно. Гораздо медленнее, чем возрастает требовательность к себе. Просто совесть становится непримиримее, и душа начинает болеть от того, на что раньше совсем не реагировала."
Это как из маленького семени вырастает вековая сосна. Она растет оче...
Развернуть
"Уверяю, меняется! Но меняется обычно очень-очень медленно. Гораздо медленнее, чем возрастает требовательность к себе. Просто совесть становится непримиримее, и душа начинает болеть от того, на что раньше совсем не реагировала."
Это как из маленького семени вырастает вековая сосна. Она растет очень-очень медленно и столько испытаний, особенно в первые годы ей приходится преодолеть, чтобы выжить! Но чем больше проходит времени, чем она выше, тем легче она переносит все бури, которые обрушиваются на нее.
Свернуть
Элис, а если не борешься, успокаиваешься, то такое ощущение, что как-будто умираешь. Потихоньку отмирает всё доброе и ты становишься бесчувственным... И тебя не трогает не то, чтобы чужое, но даже своё собственное горе, твоё собственное падение становится безразличным.
Элис, а если не борешься, успокаиваешься, то такое ощущение, что как-будто умираешь. Потихоньку отмирает всё доброе и ты становишься бесчувственным... И тебя не трогает не то, чтобы чужое, но даже своё собственное горе, твоё собственное падение становится безразличным.
Надежда, да, согласна. Бороться приходиться каждый день. И прежде всего с самим собой.
Никогда нельзя останавливаться и успокаиваться. Пока ты стоишь, тебя отбрасывает назад, может быть, даже дальше, чем ты был вначале.