Я узнал, кто такой блаженный Иероним и о том, как спорили между собой два святых: блаженный Иероним и блаженный Августин. Буду рад, если и вам это будет интересным.

БЛАЖЕННЫЙ ИЕРОНИМ
«Родина блаженного Иеронима – незначительный городок Стридон». К своему христианству он пришёл через покаяние «он сам признавался, что «во время скользкого странствования своей юности» вел в Риме нечистую жизнь, – обстоятельство, стоившее ему потом многих слез и горьких сожалений», - рассказывает святитель Димитрий Ростовский об этом святом человеке.
После крещения и выполнения своих обязанностей в отношении се-стры и юного брата «Умерщвляя плоть свою молитвой, суровыми подвигами поста, лишений и физическим трудом, блаженный Иероним в пус-тынном уединении всего себя посвятил изучению Священного Писания».
Его внутренняя борьба, может быть, для нас, живущих в 21 веке, бу-дет непонятна, не многие из нас как Иероним воспитаны на высоком слоге античных писателей. Но остаться равнодушным к этой борьбе невозможно. «Жалкий человек, – говорит он, – я постился как раз перед тем, как на-меревался читать Цицерона. После многих, продолжавшихся по целым ночам бдений, после слез, исторгнутых из самого моего сердца воспоминанием о моих прежних грехах, я обыкновенно брался за Плавта. Если, придя в себя, я начинал читать пророков, то их грубая речь коробила меня, и так как я не видел света своими слепыми глазами, то думал, что это вина не моих глаз, а вина солнца. Когда оный древний змий таким образом искушал меня, около половины поста мое изможденное тело было схвачено ли-хорадкой, семена которой находились во мне, и без всякого облегчения она так питалась моими несчастными членами, что едва кожа держалась на моих костях. Между тем уже делались приготовления к моему погребению, и жизненный жар моей души едва теплился в незначительной теплоте моей груди, причем все тело мое холодело; и вот вдруг я был восхищен в духе перед судилище Божественного Судии, где был такой поток света и такой блеск славы от ангельских зрителей, что простершись на землю, я не смог поднять своих глаз. На вопрос о том, кто я такой, я отвечал, что я христианин. «Ты лжешь, – отвечал Спросивший, – ты цицеронец, не христианин; ибо где твое сокровище, там и сердце твое».
Оказавшись в Риме по «церковной необходимости»: он получил должность секретаря у папы и благодаря своей учёности пользовался большим авторитетом. «Но спустя недолгое время блаженный Иероним стал предметом ожесточенной ненависти. Его настойчивое указание, что достижение христианского совершенства невозможно без полного отречения от мира и плоти, отталкивало от него не только язычников, но и многих христиан».
Уехав из Рима блаженный Иероним закончил свою жизнь «в пещере, находившейся по соседству с пещерой Рождества Христова. Пищей ему служил хлеб со съедобными травами, а питьем – вода: да и эту скудную пищу блаженный отец в постные дни вкушал лишь по закате солнца».
«Время пребывания блаженного Иеронима в Вифлееме было временем рассвета его литературной деятельности». «Но поистине бессмертную заслугу перед христианским миром блаженный Иероним стяжал себе трудами, относящимися к излюбленной им области изучения Священного Писания». «Будучи знатоком еврейского, «халдейского», латинского и греческого языков и имея под руками такое важное пособие как гекзаплы Оригена, блаженный Иероним предпринял самостоятельный латинский перевод всех священных книг Ветхого Завета с их оригинального языка».
30 сентября 420 года он отошел в вечность после тяжкой болезни и похоронен недалеко от вифлиемского храма.
ПЛЮЩ ИЛИ ТЫКВА?
Полемика блаженного Иеронима и блаженного Аврелия Августина Иппонийского о тыкве и плюще широко известна. Это, конечно, не спор о достоверности перевода, а полемика о духе и букве Священного писания. Она о том, что должно быть поставлено во главу угла при переводе - научная достоверность или доверие к преданию церкви, к авторитету её богодухновенных отцов. Можно ли одно противопоставить другому?
Эта дискуссия касалась перевода одного из мест священного писания из книги пророка Ионы (Ион. 4 — 6) и развернулась в письмах, которые писали друг другу блаженный Иероним и блаженный Августин Иппо-нийский.
Полемика эта, как считает святитель Димитрий Ростовский, доставила «немало огорчения блаженному Иерониму». Почему же? Ведь речь шла, казалось бы о вполне невинном предмете, о том, как называлось растение, давшее спасительную тень пророку у стен древнего города Ниневии.
Блаженный Иероним перевёл это название как «плющ», а блаженный Августин указывал своему учёному другу на то, что слово «тыква», которое было использовано при переводе Священного Писания 70-тью толковниками, появилось там не случайно. «Августин полагает, что едва ли можно найти в еврейском тексте Писания что-нибудь такое, что бы из-бежало внимания и оценки столь компетентных знатоков языка, каковыми были, прежде всего, Семьдесят переводчиков, явившие редкое единодушие. … Если их несогласие проистекало из некоторой темноты еврейского текста, то где гарантия, что и Иероним не споткнется в этих местах, если же там все ясно, тогда они не ошибались, и в чем же тогда смысл работы? (ep. 28, 2).
Совершенно очевидным является то, что для Августина важна, прежде всего, Септуагинта, а не еврейский текст Священного писания. Эталоном же переводчиков для него являются Семьдесят толковников» .
Автор цитируемой работы протоиерей Алексий Сидоренко считает, что «Августин хочет направить переводческую энергию Иеронима подальше от нового перевода Священного Писания вообще» .
«Ибо тот же самый Дух, который был в пророках, когда они изрекали Писание, тот же дух был и в Семидесяти, когда они его переводили» (ciu. 18, 43)54. Здесь, собственно, содержатся важнейшие постулаты, которые Августин, фактически, завещает и от которых Западная Церковь, канонизировав Вульгату, впоследствии отошла. То есть Семьдесят прирав-ниваются им к святым пророкам в том отношении, что ими так же водительствовал Святой Дух, как и апостолами».
Таким образом, речь идёт не столько о переводе того или иного слова, сколько о праве толковать Священное Писание. Действия Иеронима, по мнению цитируемого выше автора, отражают рождающуюся тенденцию Западной Церкви к уклонению «от чистоты древних преданий и христианского вероучения».
«Августин, мы видим, высоко оценивает ученость блаженного Иеронима, однако таким качеством, каким обладали древние переводчики, он его не наделяет. Для него ученость не равна святости. Формальная точность текста не является высшим критерием» .
Кстати говоря, о формальной точности и речи не идёт, сам блаженный Иероним признается, что «когда переводил пророков, хотел оставить в переводе еврейское название, потому что в латинском языке нет названия для этого рода дерева но я опасался, что грамматики, если предоставить им полную свободу объяснения, измыслят или зверей индийских, или горы Беотийския или подобного рода какую либо диковину» .
А блаженный Августин подтверждает свою правоту, своё предостережение от вмешательства в богодухновенный текст Септуагинты, рассказом о случае, произошедшем в одном из собраний верующих, «на котором епископ читал повествование о пророке Ионе в интерпретации Иеронима, что вызвало бурную реакцию со стороны тех, кто привык веками к при-вычному чтению и пению … епископ же вынужден был вернуться к привычному чтению, дабы не потерять паству (ep. 71, 5). Августин делает такой вывод из этой истории: «... Нам очевидно, что в некоторых вещах и ты мог ошибаться; ты же посмотри, насколько сложной может быть ситуация, когда Писания не могут быть исправлены соотносимыми свидетельствами употребительных языков» .
Сам Иероним очень остро высказывается по поводу таких дискуссий: «Из-за этого места некий Кантерий из весьма древнего рода Корнелиев или (как он сам хвастается) из потомков Азиния Поллиона недавно в Риме, как говорят, обвинял меня в святотатстве, потому что я вместо «тыквы» перевел «плющ»: он, очевидно, боялся, что если вместо тыкв будет родиться плющ, то он не будет иметь, из чего мог бы тайно и в темноте пить. И действительно, в самых тыквенных сосудах, которые на вульгар-ном языке называются sauсоmаriае, обыкновенно отпечатлевается как бы образ апостолов, чем он и воспользовался для своего неуместного обвинения».
Острота и горькая ирония этого высказывания свидетельствует о том «немалом огорчении» которое испытывал блаженный Иероним. Но не амбиции высокоучёного мужа, служили основанием того, что блаженный Иероним так упорно защищал необходимость нового перевода Священного писания. Вся самоотверженная жизнь этого учителя церкви, одинаково почитаемого и на западе и на востоке, подтверждает сказанное им о самом себе: «Я вскормлен, – говорил впоследствии о себе блаженный Иероним, – на кафолическом молоке с самой своей колыбели и был тем более предан церкви, что никогда не был еретиком».
Преданность церкви обязывала его прежде всего самому себе дать ответ на непростой вопрос «какой текст Библии (в частности, Ветхого Завета) следует считать богодухновенным: древнееврейский, сохранявшийся в иудейской традиции, который, по его мнению, восходит к книжнику Езд-ре и который был практически идентичен Масоретскому тексту (далее: МТ), или его греческие переводы, в том числе и древний перевод «Семи-десяти толковников» (Септуагинта, далее: LXX), с самого начала признанный христианской Церковью и легший в основу старолатинского перевода?»
Августин просил взять за основу Септуагинту, но Иероним был не-преклонен он «выдвинул свою знаменитую концепцию hebraica veritas (букв. «еврейской истины», или «еврейского подлинника»), предполагаю-щую первичный и непререкаемый авторитет древнееврейского оригинала Ветхого Завета, который, таким образом, становился главным критерием истинности при переводе и толковании Свящ. Писания».
Что же стало причиной такого решения?
«Во-первых, это серьезные расхождения между МТ и LXX, которые блаж. Иероним обнаружил в ходе изучения гексапларной редакции LXX и которые в большинстве случаев свидетельствовали в пользу превосходства текста МТ; во-вторых, это прямое использование МТ в книгах Нового За-вета, причем последнее обстоятельство имело для него решающее значе-ние: авторитету Семидесяти толковников он предпочел «авторитет (auctoritas) евангелистов и апостолов». Вифлеемский пресвитер пришел к убеждению, что легенда о создании LXX, точнее, о создании одинакового перевода всего текста Ветхого Завета одновременно всеми 70 толковника-ми не имеет исторических оснований, а сам перевод LXX не только не все-гда отражает текст оригинала, но местами бессмыслен и нередко противо-речит новозаветной интерпретации Ветхого Завета».
Иероним пишет так: «Долго будет сейчас пересказывать, сколько Семьдесят толковников прибавили от себя, сколько пропустили, какие различия есть в церковных списках, пометках и примечаниях. … А сколько там они пропустили, – тому свидетели, как я уже сказал, и примечания, и наш перевод, если усердный читатель сверит его со старым».
Как же разрешился спор двух святых о столь важном вопросе? Не является ли тыква хоть чуть-чуть более ортодоксальной, чем плющ?
Чтобы понять причины возникновения этого спора, конечно, нужно учитывать разницу между этими людьми «их различный темперамент и положение в Церкви: Иероним – ученый отшельник, погруженный в лингвистические тонкости текста, Августин – епископ, для которого чтение Писания вслух и его толкование – ежедневная среда обитания вместе с народом, которым он руководит, поскольку даже для образованных его со-временников контакт с Писанием часто осуществлялся через слушание, а не посредством чтения. Новый иеронимовский перевод нес с собой непривычное звуковое оформление, а блаженного Августина чрезвычайно заботил вопрос о том, понимает ли простой народ то, что читается и объясняется в церкви».
Несмотря на всю разность подходов эта дискуссия, которую ведут два святых человека, неизбежно даёт положительный результат и тому и другому. «Иероним убедил Августина отказаться от его ошибочного мнения, по которому он считал ненужным перевод Священного Писания с еврейского языка ввиду существования перевода 70 толковников.
С другой стороны, блаженный Августин убедил блаженного Иеронима молчаливо отказаться от его толкования 11–15 ст. 2 главы послания к Галатам, где блаженный Иероним представлял действие верховных апостолов в свете неискренности, унижавшей их высокое достоинство и колебавшей авторитет Священного Писания».
Августин неоднократно выказывает своё преклонение перед учёностью своего коллеги «Более того, он готов обсуждать спорные вопросы с Иеронимом лишь при том условии, что этим не поколеблется их дружба, поскольку следовать за тем, что надмевает (знание), можно до тех пор, по-ка не страдает то, что назидает (любовь) (1Кор 8, 1) (ep. 73, 9)».
«Блаженный Иероним говорит, что, когда они сражаются, должна побеждать истина, потому что ни он, ни Августин не ищут своей славы, но славы Христовой (ep. 75, 2)».
«Августин указывает, что еврейские кодексы, как и греческие, также божественны, и он пользуется, по примеру апостолов, теми и другими (ciu. 18, 44). Признавая полезность сличения греческих и еврейских кодексов, он пишет: «...Все, что в еврейских кодексах есть, а у Семидесяти нет, все то Дух Божий благоволил сказать не чрез них, а чрез пророков. Все же, что есть у Семидесяти и чего нет в еврейских кодексах, тот же самый Дух предпочел высказать чрез них, а не чрез пророков, показывая таким обра-зом, что те и другие были пророками» (ciu. 18, 43)» .
Блаженный Иероним высказывает похвалу учености и красноречию Августина в этих письмах, прекрасному знакомству его с Священным Писанием. Вместе с тем он опасается, чтобы враги Церкви, увидев некоторое их разномыслие, не оклеветали бы их. «Поэтому, – говорит он, – мною решено тебя любить, поддерживать, почитать, восхищаться и все, тобою сказанное, защищать как свое».
Вот так спорили между собой два святых человека...