Макс Фрай – жрица культа теплых котиков, горячего кофе, сочного дыма сигарет и замыкания возникающих альтер-эго в себе самих. О чем бы она ни писала, все будет уходить в мертвые миры воображения, мечтающих о том, чтобы быть полноценным мифом, который стал бы залогом жизни.

Книги Макса Фрая практически всегда книги одиночества, и сколько бы они ни предоставляли главным героям много колоритнейших друзей, центральные образы в результате остаются наедине с самими собой и с верой в то, что их друг, а быть может брат или сестра, всегда рядом, потому что в любой момент рядом сон. А сон – это твой мир, твой личный, принадлежащий только тебе, но обладающий своей собственной жизнью, а, значит, как будто отдельная непредсказуемая вселенная. Поэтому и смерть здесь будет рядом. И будет существовать нечто вроде непредсказуемости твоего сна, граница которого пролегает где-то в дрёме, где ты еще можешь управлять своими фантазиями. В нем можно искать смысл, а можно получать удовольствие от случайности происходящего.

Кажется, что и эта книга, как и цикл о сэре Максе, посвящена людям одиноким, потерянным и ищущим, чтобы упростить им их закисшую жизнь. Потому что каждая из фантазий Макса Фрая только на то и направлена, чтобы человек заводил себе друзей, порой демонических, порой в себе самом, всегда куда ярче тебя самого, вплоть до огромного роста и крикливости, а то и бубна под мышкой… но, конкретно в этой книге, - великовозрастных детей, погубивших свое существо прокрастинацией и оправданием своей оторванности от настоящего. Для них настоящее существует в "кратко-всегда", "вечно-всегда" и том, что могло бы быть ими самими, а потому видится чем-то чудесным и чем-то отдельным от себя самого.

Героям книги «О любви и смерти» от тридцати до пятидесяти лет, но все они создают в компании своих самых верных наперсников личный воображаемый мир. Вроде уже не дети, чтобы это была сказка, потому и приходится отдуваться магическим реализмом. Но, как бы ни были веселы диалоги с друзьями, родственниками, котиками или самим собой, все это очень грустно для того, кто уже перешел границу своего неверия. Для остальных книга будет очень оптимистичным стимулом верить в себя и свои фантазии, становиться бунтарем своей воли и докой праздных разговоров. Кстати, создание личных миров по образцам мифологии Макса Фрая зачастую действительно неплохой способ завести знакомство с людьми, не имеющими с тобой ничего общего и, по всей видимости, такими же скучными покрастинаторами: они просты, по-житейски забавны, уютны, а если еще говорить про любовь и смерть, так, значит, можно расположить собеседника к куда более глубокому и длительному знакомству. Рассказы Макса Фрая таким образом помогают вспомнить то виртуозное искусство заводить друзей, которыми обладают дети – через выдумывание некой игры со своим внутренним миром, который известен только самым-самым друзьям и чуть-чуть тем, кто захотел поиграть вместе с вами. И так образуется своеобразная лестница реальностей, где самая близкая, самая сакральная, самая воображаемая принадлежит самым неразлучным знакомым, в то время как на других ступеньках еще одна парочка создаст окрестность волшебного мира со своими сакральными правилами. И ведь это всегда срабатывало, и ты всегда верил, что у соседей твоей собственной реальности совсем не те правила, но потому парочки находятся «в домике» и называются лучшими друзьями.

В сборнике есть два рассказа о лестницах и домиках. Естественно, что один нужно искать с одной стороны переворачиваемой книги, а другой – со второй. В одном ("Утренняя гимнастика") лестница направлена вверх и тянет своего героя соломинками-улыбками к следующему небу, когда жители предыдущего кажутся дыщащими через соломинку-улыбку утопающими. Переход вроде как как-то связан со смертью, но это может только казаться… Как таковой, реальной смерти в книге вообще не существует. Вторая лестница (рассказ "Глаза козы", его название считаю до гениальности плоскодырочно двумерным) направлена вниз и домой; ее герои - он, она, абстракция среднего рода и снова он, она – только и ищут возможности сделать шаг вниз на абсолютно ровном ландшафте, в двухмерном пространстве… И этот шаг вернет домой… Связан ли как-то дом, а также котики, кофе, сигареты и сказочная трепля с любовью? Вряд ли: настоящей любви в этой книге тоже нет. Но такие рассказы наталкивают на мысль, нужно ли проводить параллели между двумя частями книги? Ведь есть и там, и там рассказ про брата, один про мертвого ("Давай ты все-таки будешь"), а второй про саму Смерть, чей брат – Сон ("Брат"). Есть рассказы про девушку, у которой одно из устойчивых выражений – «бедный заяц»: в одном она дочка выдумщика мифов для знакомого героя ("Сказки про атамана Щуся"), а во втором – коллега другого героического человека ("Прокрастинатор"), в обоих существует нечто, убивающее время: в одном – прокрастинация, во втором – вымышленный бог Ыгумагап. Есть пара рассказов, где осуществляется встреча с туманом: в одном – он вестник пятого времени года, весны бессмертных и сопровождающей ее осенних чудес ("Царская весна"), во втором – призрак, уводящий с дороги к родственникам на дорогу из спокойного света и разгоняется сигаретным дымом и верой в дружбу с котиками ("Стрэнжырз инзынайт"). Остальные пары подобрать куда сложнее: на обоих половинах это рассказы о демонизме одиночества. «Кот Елены» рассказывает героине «Илиады» и еще нескольких известных мифов и сказок о том, что не существует любви и смерти, а все происходящее и не с нами происходит-то. Вторит ему рассказ о «Кайпиринье сердца», возникающей реальностью в баре, который в тот же момент кому-то просто снится. Та же мысль и у рассказа «Требуется чудовище»: безработный одинокий нелюдимый человек вовсе и не человек, а материя множественного сознания. Определенно больше одного «я» в рассказе «Это я». Есть откровенные ужасы (правда, с относительно счастливым концом): «Капуста!» и «Гэшечка» - о предметах своего «я». Рассказы о «я» как будто и существуют здесь для того, чтобы успокаивать страх. Но, вот в чем фишка: настоящего «я» на страницах сборника тоже нет. Зато в какой-то момент к вам дотронется самое что ни на есть настоящее НИЧЕГО (да, такой вот персонаж).

Герои Макса Фрая всегда живее всех живых, даже когда они умирают и когда вовсе не знают любви (а они здесь именно такие, и не только в этой книге, нужно отметить). Но вместе с тем, жить эти примеры не призваны, напротив – они успокаивают это свое состояние, словно сама книга и ее фантазии – это парочка братьев Гипна и Таната, а любовь заменена культами и дурашливым равенством жителей одной и той же фантазии. Однако, это тот магический реализм, который обладает романтикой дружбы, где привычки и собственное «я» обретают волшебное содержание, соответствие которому делает тебя не скучающим умирающим стариканом, а сумасшедшим двигателем жизни. Да, здешняя романтика и есть своего рода сумасшествие, чепуха, но это потому, что в обычном должно быть что-то чудесное, и этого чудесного хочется здесь и сейчас. Героям рассказов приходится быть чудовищами, чтобы не просто обитать в городской среде одиноким завсегдатаем кафешек, но и дарить своим потусторонним светом моменты чудесного рядовым людям, заскучавшим от своей непричастности к живой материи необычного. И Макс Фрай дает это, создавая из мифов и с помощью мифов своё ничего. Вроде ничего нет и не происходит, а гораздо спокойнее, когда оно чуть необычней, чем обычно.