Я – Дед Мороз

У меня есть богатый друг. А у него – поместье и лошади. На Рождество он запрягает лошадь в сани. Кладет в них сено и гору подарков. С этим добром едет в деревню радовать маленьких ребят. Сам сидит на облучке, как кучер. Надвинет шапку на глаза так, чтобы его не узнали и не отличили от деревенского мужика, и доволен. А подарки раздает специально нанятый городской Дед Мороз. Обычно приглашают актера из театра.

Друг пригласил на Рождество к себе в дом, ближе к вечеру. А я приехал еще засветло.

У сторожки, которая стоит у въезда в усадьбу, увидел кутерьму. Мужики забегали в деревянную сторожевую избу и выходили из нее потрясенные. Разводили руками:

– Ну, надо же!

Двигали на голове шапку и заходили в избу снова. Зашел и я.

На лавке лежал пьяный балагур, а над ним стоял хозяин и охранники и корили его:

– Что ж ты нажрался, Дедушка Мороз? Ведь еще не вечер. Мы бы тебе и так налили, а ты сам остограммился в одно лицо, да еще и надулся в хлам.

Худощавый пожилой актер смеялся и махал на них рукой:

– Я тоже живой человек! Может быть, и у меня душа не хуже вашего хозяина, и я сам себя знаю.

И тут появился я.

Хозяин посмотрел на актера, на меня, снова на актера и снова на меня и рек:

– Одевайся ты. Спасай детей и праздник! Ты – лицо публичное, говорить умеешь. Я буду кучером.

Актер оживился:

– А что? Он сможет. Я ему и бороду подарю. Я вижу, что ты не такой, как они. Я мог тебе рассказать о таком, что они не понимают. О мужской любви.

Охранники плюнули, стащили с него красный кафтан и вручили мне вместе с волшебной палкой. Я оделся, глянул на себя в запотелое зеркальце, висевшее на стене сторожки, и усмехнулся:

– Чисто владыка. В волшебной шапке, с чудодейственным посохом и белой бородой.

Я тоже худой. Пришлось кушаком опоясаться дважды. Синтетическая борода, похожая на мочалку, противно лезла в рот. Стало жарко и неудобно.

Все помню, ничего не забыл

На шум пришла мама друга. Она живет рядом с поместьем, в отдельном домике, и трудится на земле, как и все прочие соседи-крестьяне. БабМаша пришла с подругой, и я предстал пред ними у ворот. Мой дебют начался так:

– Ах, вы мои милые девочки! Ах, вы мои солнышки! Дайте я обниму вас. Как я соскучился по вам.

– Какие мы тебе девочки? Ты что, старый, смеешься над нами? – БабМаша ухмыльнулась, узнав меня.

Я решил подыграть:

– А как не девочки? А сердечко-то у вас разве не такое, какое оно было у маленькой Маши? Разве оно не такое же детское, нежное и светлое? Разве ты, Маша, забыла, что ты говорила мне, Деду Морозу, когда тебе было восемь лет? Вспомни. Я-то все помню.

Почему я сказал: «восемь лет» и что она там говорила, я не знаю. Сказал наудачу.

БабМаша сошла с лица. У нее округлились глаза и задрожали щеки:

– А ты, ты… помнишь тоже…?

Она понимала, что я – это я. Костя Камышанов. Но чудо! Я растворился в Деде Морозе. Она в самом деле, как маленькая девочка, увидела Деда Мороза. Я был поражен силе театрального искусства и чарам Мельпомены.

– Все помню, ничего не забыл.

Она посмотрела на меня… Господи, никто и никогда так не смотрел на меня во всей моей жизни. Наверное, с такой смесью восхищения и доверия народ смотрит на икону.
Я вручил им подарки и кинулся боком на сено в санях. Кучер свистнул, лошадь помчалась, а БабМаша все еще стояла как вкопанная и смотрела нам вслед.

Розовое пальто

Как только мы въехали в деревню, лошадь остановилась, и кучер показал на первый дом:

– Тут живут очень бедные люди. Пьют. Детей жалко.

Я слез с саней и крепко свистнул. Потом еще засвистал по-соловьиному. В окно показались детские головки, я помахал рукой и показал подарок. Тут же выбежала девочка лет семи. В розовом пальто, одетом на съехавшую футболку, босые ноги в калошах. Подбежала к саням и замерла.

– Ты ждала меня?

Она кивнула.

– Ты знала, что я приеду сегодня?

Она опять кивнула.

– Я знаю, что ты хорошая, у тебя доброе сердце. И чтобы ты знала, что доброе сердце приносит счастье, я дам тебе подарок. И чтобы ты хорошо запомнила, что доброе сердце главнее всего, я дам подарок тебе и… у тебя есть брат? И ему.

– Моя мама болеет.

– Я дам подарок и твоей маме. Ведь она у тебя самая хорошая и самая любимая?

Она снова кивнула. Я приобнял ее:

– С праздником тебя, розовое Солнышко.

Она стояла и смотрела на меня глазами БабМаши. Мы поехали. Задул колючий жгучий ветер. Снежная крупа стала сечь лицо. А распахнутая девочка стояла и, не обращая внимания на холод и ветер, смотрела нам вслед.
Какая замечательная девочка. Почему Ты таких, Господи, даешь пьяницам? Как бы я взял такую замечательную девочку, да нельзя. А сердце болит.

Пошел вон, пьяница

Стужа и вечер загнали детей в дома. Мы проехались по пустым улицам и увидали медленно бредущего мужика:

– Брат, где ваши деревенские дети?

– Они все пошли в этот богатый дом.

И он указал на большой и корявый кирпичный особняк за высокими стальными воротами.

Мы подъехали к воротам. Я позвонил. Вышла молодая и претолстая дама.

– С Новым годом. Я – Дед Мороз, ищу деревенских детей, чтобы поздравить их подарками. Нам сказали, что они у вас.

– А ты кто?

– Как кто? Дед Мороз!

– А ты откуда?

– С Севера.

– Знаешь что, фраерок, вали ты отсюда подобру-поздорову. Пока не позвала мужа и милицию. И побыстрее вали, прощелыга.

Я оглянулся на кучера – самого влиятельного и могущественного человека в районе. Он надвинул по самый нос вязаную шапку и засмеялся.

– Мне ничего не надо. Я просто оставлю подарки деревенским детям, и вы сами их вручите. Не везти же мне конфеты домой!

– Вали отсюда, – сказала претолстая дама и хлопнула стальной дверью так, что мы с кучером вздрогнули и икнули.

Спустя десять лет ко мне пришла жительница этого села и заказала проект. Выяснилось, что она и есть та самая хозяйка, пославшая нас на ту гору, где рак свистит. Я стал спрашивать ее, не помнит ли она того Нового года и Деда Мороза. С трудом вспомнила. А я и говорю:

– Это был я. А кучер был НН…

Она обомлела. Она угрожала тому, кто ничего не боится и всем владеет. И стала оправдываться:

– Вы знаете, мы ведь ждали другого Деда Мороза А тут вы. И я подумала, что дети огорчатся, когда увидят двух Дедов Морозов вместе. Вот и прогнала.
Монастырские богомолки

– Что ж, брат! Нет детей, давай ловить старух и стариков. Поехали к монастырю и в магазин.

На повороте к обители мы увидели висящий на гнилом сером дощатом заборе большой лист бумаги, разорванный ветром и смоченный снегом. На нем была видна икона Николая Чудотворца и расписание монастырских богослужений. Расписание читали две богомольные старушки.

– Здравствуйте, доченьки! Вы поститесь? Молитесь?

– Да. Ждем звезды и постимся.

– Я знаю, что вы, любя Бога, хорошо поститесь. И чтобы знали, что пост ваш угоден Богу, Он, через Святителя Николая, которого вы видите здесь на иконе, посылает вам гостинец. Я – почтальон Николы, привез вам его телеграмму о милости к вам этим сладким подарком. Не я вам даю, а сам Никола, которому мы – все малые и любимые дети. Он этим увлекался при жизни. И после смерти тоже. Ходит по русским деревням и ищет, кого бы утешить и пожалеть! И вот нашел вас.

– Спаси Христос тебя, Дед Мороз!

И они засмеялись и закрестились.

– Через подарок он напоминает вам, что любовь выше поста и молитвы. И что любовь – сладкая. И что мы должны быть сладкими для людей.

– Все так, все так, как ты говоришь. И удивляться тут нечему.

Мы им дали по одному подарку. Потом подумали и дали еще по подарку сверху. Благодать на благодать. Милость Божия да сокрушит наши сердца любовью.

Ах ты, Дедушка Мороз, борода из ваты…

Мы поехали к магазину. Поймали там старух. Стали ловить и стариков в улицах и проулках и давать им всем гостинцы.

Когда старики кончились, повернули домой, распевая песни. Я лег спиной на сено, лицом вверх. Возница нахохлился на облучке. Песня раздавалась так громко, так, что на крыльцо одного из домов выбежала баба, заслышавшая призывный шум веселья.

Она вышла на крыльцо, накинув пальто, оперлась рукой на столб и обомлела. Очевидно, она ожидала увидеть пьяных мужиков, а тут такое: лошадь и Дед Мороз.

– Какого хрена ты, Дед Мороз, песни кричишь? Подарки давай, старый дурак! Одичал, што ли, безобразничать?

– Детям даем. А они стихи должны сказать.

– А дети у нас есть. Зайди. И сама я тебе хоть спою и станцую. Смотри.

Старая пьяная баба принялась танцевать в снегу в калошах, размахивая полой старого пальто. Видеть это все было отвратительно.

– Ну, а стишок?

– Блин, старый, легко: «Ах ты, Дедушка Мороз, борода из ваты, ты подарки нам привез, …»

Она не закончила стих. Замолчала, опустила голову и, тряхнув растрепанными седыми кудрями, сказала:

– Что ж я, старая дура, совсем одичала. Что ж я дрянь такая… Ты прости меня, Дедушка Мороз. Прости. Зайди к нам. Прошу, зайди.

Возница глянул на меня с интересом. Я спрыгнул с саней, набрал подарков и пошел в это пекло. А что? И там милость Божия не закрыта.

Вошли в темные духовитые сени. Вдруг, откуда-то сбоку, открылась дверка, и из ярко освещенного чулана выпал пьяный дед. Баба заорала на него:

– Нажрался! Тебя, сволоча, убить мало.

Она схватила таз и ударила деда по голове. Дед упал, и за ним упали и загрохотали стеклянные банки, тазики, ковшики, примус и ватники. Баба заорала:

– Пошел черт по бочкам!

– А я че? Я ничего. Я не пил. Зачем дерешься? Что это за клоуна ты привела?

– Не пил, сволочь? Получай еще. Это Дед Мороз пришел к нашим детям. Пошел вон отсюда.

– Да я че! Пусть Дед Мороз. Я ниче.

Я заспешил к детям, бросился в дом.

Среди небольшой комнаты, в которую я попал, лежали «дети». На огромной кушетке, среди смятого белья валялись парень и девушка лет двадцати. Она в трусах и мятой майке с бретельками. Он в трениках «Адидас» и голый по пояс. Над кушеткой орал телевизор, а сами молодые щелкали клавишами айфонов.

Когда я вошел, они подняли на меня головы и посмотрели так, словно я восстал из ада. Так на меня никто еще не смотрел за всю мою жизнь.

В их лицах отразилось болезненное брезгливое презрение. Они повернулись к бабке:

– Ты че, старая, с ума сошла?

– Он подарки дает.

– Чё ли, нам его конфеты?

Парень облокотился и угрожающе нагнул голову в сторону старухи. Девушка раскинулась, еще шире расставив ноги, с интересом наблюдая неожиданное представление.

Надо было как-то выкручиваться, и я сказал:

– Ребята, чему бы жизнь ни учила нас, главное – любовь. Она сильнее всего. Сильнее денег и смерти. Любите друг друга. Не я, а Бог напоминает вам о любви этими подарками. Он никогда не забудет вас, и всегда будет помогать вашей любви. Любите друг друга.
Девушка сжалась в клубок и обняла колени. Парень смотрел на меня босяцким прищуром.

– Бывайте, – я повернулся и снова вышел в парные сени. По дороге опять попался дед. Он метнулся в сторону, и снова посыпались тазы и банки.

Бабка шла рядом по неубранному двору и причитала:

– Миленький Дед Мороз, ты прости нас, ты прости нас, – и гладила меня по руке.

Что делать. Я обнял ее, и она на секунду замерла у меня на груди. Я перекрестил ее и повалился в сани. Дружок с интересом поглядел на меня и сказал:

– Я уже хотел идти спасать тебя.

– Все нормально. Только сил нет.

– Возьми под сеном кагору.

Я откупорил бутылку и хотел уже глотнуть и успокоиться, как вдруг увидел, что по дальним огородам что-то мчится и вертится, и мелькает кувырком. Этими кувыркающимися пятнами оказались собачонка и девочка в розовом пальто. Мы обомлели.

Девочка очень спешила. Ее ноги путались в старой траве, ботве, жердях и снегу. Она падала, вставала, бросалась в сугробы и снова падала. Мы были на околице, а она боялась, что мы уйдем до того, как она догонит нас.

От имени Бога

Кучер остановил лошадь, решили подождать.

Вот, наконец, она нырнула под плетень и оказалась рядом с нами.

Она предстала перед нами вся вывалянная в снегу. Под розовым дешевым синтетическим пальто было голубое сбившееся платье. Русые волосы прилипли ко лбу. Несмотря на жестокий ветер и холод, шапку она держала в руках. Ей было жарко.

– Ты хотела получить еще один подарок?

– Нет!

– Ты хотела увидеть меня?

– Да. Мне ничего не надо.

Кучер пристально посмотрел на девочку. У него на лице заиграли желваки. Он надвинул шапку на самые глаза и отвернулся. Мне отворачиваться было нельзя.

– Солнышко, и я каждый год скучаю по тебе. Все девочки хороши. А ты особенная. Ты – хорошая. Ты добрая. А это достойно награды. Бери столько подарков, сколько унесешь.

Я связал их целую кучу и повесил ей на плечо, но они, казалось, в самом деле ей были не нужны. Она безотрывно смотрела на меня и ждала чуда.

Я обнял ее, поцеловал в макушку и сказал на прощание:

– Если ты всегда будешь добрая, несмотря ни на что, Бог и чудеса будут с тобой. Если ты будешь любить, несмотря ни на что, я всегда буду, невидимо, рядом с тобой. Я всегда буду помогать тебе. За мной чудо не пропадет. Расти большая и умная.

Я понимал, что должен говорить от Бога. Она завороженно смотрела на меня. Внизу стояла и слушала лохматая собачонка. Пришлось наклониться и погладить ее. Потом сел в сани и мы поехали.
Может быть, спустя много лет, когда она станет бабушкой, другой Дед Мороз напомнит ей мои слова…

Прощаясь, она держалась за сани и шла рядом. Потом бросила подарки и побежала рядом. Устав и не имея сил бежать дальше в ночной мрак за деревней, она отстала и остановилась, смотря нам вслед.

Возница оглянулся и, кажется, тут же пожалел об этом. Я все махал и махал ей рукой. И она махала в ответ, до тех пор, пока ее розовое пальто не растаяло в сиреневом сумраке вечера.

Эта девочка стала солнечным ударом. На душе было так, что я словно предал ее… Не оставь ее, Господи, среди этого мрака.

Мы вернулись в дом-замок и сели перед камином. Наши дети и женщины катались на санках с горы, в доме было тихо.

За огромным витражным стеклом набирала силу метель. Били бой напольные часы. Под балками на огромной высоте горели новогодние фонарики.

Мы достали запотелый кагор, так и не початый в санях. Налили в фужеры. Посмотрели сквозь стекло на огонь. Наши щеки горели после мороза, мы молчали и смотрели.

Господи, благослови детей, зверей. Господи, дай нам всем чуда. Нам без Твоего чуда никак нельзя.