«Мужское рукопожатие говорит, что ты пришел с миром и в твоей руке нет оружия. Братский поцелуй говорит о духовных узах и мужской преданности, и готовности умереть за своего друга». О поцелуях и духовном взрослении рассказывает Денис Ахалашвили.
Поцелуй мамы против самого большого горя

Мне было шесть лет. Однажды в парке рядом с домом я увидел, как взрослые ребята поймали маленького вороненка. Птенец испуганно каркал, пытаясь взлететь, но летать он еще не научился, и спастись от ребят с камнями и палками не мог. Я стоял за кустами и с ужасом смотрел, как они поймали его и принялись мучить: связали ноги веревкой, вырывали перья и, смеясь, засовывали в клюв окурки.

Когда пытать вороненка надоело, они бросили его в реку и забросали камнями. Это было первый раз в жизни, когда я по-настоящему плакал. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким несчастным, как тогда. Украденный любимый велосипед, молоко с пенками, ссора с подружкой Иринкой и все поломанные игрушки на свете были ничем по сравнению с этим настоящим большим горем, сжигавшим мое маленькое сердце. Я ревел и не мог остановиться.

Когда мама нашла меня, испуганного и зареванного, то обняла меня, взяла мою голову в свои руки и стала целовать мой разгоряченный лоб. И вдруг в моем сердце наступила тишина. Я перестал плакать, а просто крепко ее обнял и успокоился.

Мамины губы обладали какой-то волшебной целительной силой – стоило им ко мне прикоснуться, как в душе наступал покой и благодатная тишина. Когда я вредничал или прыгал до потолка, вместо того, чтобы ложиться спать; боялся идти к зубному или наотрез отказывался ехать на дачу полоть морковку, мамин поцелуй действовал куда вернее папиных «быстро в машину!» и «кому сказано!». С папой хотелось спорить и стоять на своем до последнего, а маму хотелось обнять и, вздохнув, подчиниться.
Пока мы целовались, пары уже закончились

Когда я вырос, то стал стесняться маминых поцелуев, что я маленький, что ли? – но в самые важные и ответственные моменты моей жизни, когда передо мной открывались новые дела и дороги, мама всегда целовала и благословляла меня на дорогу. И какими трудными и длинными они бы ни были, с маминым благословением я знал, что дойду.

Первый поцелуй девушки, наоборот, лишил душу покоя и отнял у меня сердце: оно стало легким, как воздушный шарик, и улетело куда-то наверх к небу. От прикосновения ее губ сердце наполнилось дерзновением и смелостью, я смотрел в ее глаза и каждой клеточкой ощущал, что для меня нет ничего трудного и невозможного, и ради нее я покорю любые горы и преодолею любые преграды.

Наш первый поцелуй эхом отозвался во вселенной, и все вокруг изменилось: на следующий день родителям моего друга в Тюмени, у которого я тогда жил, позвонила моя мама и взволнованным голосом спросила, все ли у меня нормально и что со мной происходит? Как оказалось, в этот самый день ее стали неотступно преследовать мысли обо мне, и все какие-то тревожные.

Еще поцелуи девушки имели власть над временем: когда на перемене мы убегали за Тюменский университет на берег Туры, чтобы там целоваться, потом оказывалось, что все пары закончились, контрольные пропущены и все давно уже разошлись по домам. С девушками вообще было непросто. Моя подружка, с которой мы дружили с детства, однажды между прочим заметила: «Ты знаешь, что по первому поцелую любая девушка может сразу сказать, будет она с этим парнем или нет?» Конечно, я не знал! В глубине души я догадывался, что внутренний мир девушек гораздо богаче нашего, но чтобы настолько!
Семнадцать с половиной минут – и меня отпустили

Невинные поцелуи были страшным оружием, которым любая умная девушка может превратить самого сильного и мужественного мужчину в маленького ягненка. Как-то раз девушки из моей группы позвали меня в аудиторию, усадили на стул, а потом по очереди усаживались ко мне на колени и по очереди целовались на время. Вы бы отказались? И я нет, хотя переживал страшно!

Наша староста Анжелка Карапетян, как самая ответственная, сидела напротив с часами и засекала время, пока мы целовались. До сих пор не забуду рекорд, который мы тогда установили с одной девушкой – семнадцать с половиной минут. После этого девушки меня пожалели и отпустили. Самое забавное, что после этого я ни одну из них до дома не провожал.

К своим однокурсницам я относился как к младшим сестрам, которых считал своим долгом оберегать, защищать и заботиться. Если надо было кого-то провести к врачу или помочь перевезти мебель на новую квартиру, тогда – пожалуйста, а всякие глупости меня не интересовали.

Братский поцелуй говорит о духовных узах

Я родился в Грузии и с детства усвоил, что близкие и родные люди всегда целуются. Это касается не только родных, но и всех близких тебе людей, независимо, мужчина это или женщина. Со своим близким другом при встрече мы целуемся, и нам совершенно без разницы, как на это смотрят наши женщины.

Мужское рукопожатие говорит, что ты пришел с миром и в твоей руке нет оружия. Братский поцелуй говорит о духовных узах и мужской преданности, и готовности умереть за своего друга.

Выходя на смертный бой за свою Родину и веру, мужчины давали друг другу братское целование, и Небо делало их братьями, которые, объединившись сердцами, становились непобедимыми и могли побеждать любых, самых сильных врагов, или умереть.

Я родился в Тбилиси, но с двух лет рос в России, а мой друг родился в Тюмени, и такие отношения мы позволяли себе только в кругу наших родных, приезжавших из Грузии.
Я популярно объяснил ему про девушек, и он задумал отомстить

Но одна история научила нас обычаю наших отцов и дедов. Однажды после пар мы с другом, которого зовут Георгий, зашли ко мне выпить чаю с пирожными, потом он побежал на тренировку в «Динамо», а я остался заниматься.

Минут через десять в дверь постучали. На пороге стоял молодой кавказец с широкой грудью и словарным запасом из трех слов, два из которых ругательные. В 1990 году в нашем студенческом общежитии их жило около пятидесяти человек, возрастом от двадцати до шестидесяти. Никакого отношения к университету они не имели. Их земляк жил с комендантшей, дамой бальзаковского возраста необъятных размеров, которая заселила общежитие всеми его многочисленными родственниками и друзьями.

Они резали баранов прямо у входа в общагу, стреляли по голубям из боевого оружия, били студентов и насиловали студенток. Милиционеры, которые должны были нас охранять, бегали для них за водкой, а когда южные братья не на шутку расходились, закрывались от них на проходной.

Как-то раз один горячий джигит у меня на глазах стал хватать какую-то девушку. Она плакала и просила ее отпустить, а он ее тащил и грязно ругался. А меня так родители воспитали, что девушка – это святое. Я, как мог, популярно ему объяснил, что с девушками так себя вести нельзя, а когда он пришел в себя, затаил злобу и стал ждать удобного случая, чтобы отомстить.

А теперь он стоял у меня в дверях и куда-то звал. Мы зашли на кухню в конце коридора. Как только я переступил порог, откуда-то сбоку мне брызнули в глаза слезоточивым газом и начали впятером бить. Я ничего не видел от боли в глазах и старался прижаться к стене, чтобы не упасть. И прыгать из окна не хотелось – кухня на четвертом этаже.

«Прошел три квартала, и вдруг как нож в сердце: ты в беде!»

Вдруг слышу шум и голос моего друга. Как вихрь он ворвался на кухню, раскидал моих обидчиков, подсечкой сбил с ног их главного, засунул ему палец в рот и стал орать, что если они не успокоятся, их главарь будет улыбаться до старости. Не ожидавшие такого поворота джигиты мигом успокоились, потому что одно – избивать толпой беззащитного студента, и совсем другое – драться насмерть с теми, кто отступать не собирается.

Они сразу вспомнили, что все мы с Кавказа, все – братья, и повели к своему авторитету, седому аксакалу, который сидел в папахе на шкурах из баранов в одной из комнат и перебирал четки. Тот сказал, что произошло какое-то недоразумение, и приказал накрыть стол в одном из лучших ресторанов города. Полночи мы сидели рядом с ним, а потом слушали тосты о вечной дружбе и нерушимом кавказском братстве.

По дороге домой я спросил у Георгия, почему он вернулся, когда опаздывал на тренировку, а тот пожал плечами и сказал: «Сам удивляюсь. Представляешь, квартала три прошел, и вдруг ноги сами встали. Думаю, ты в беде. Прямо как нож в сердце! Так за тебя тревожно стало, что я бегом обратно. Смотрю, а вы тут общаетесь!»

Мы пожали друг другу руки, и впервые в жизни я назвал его братом, как и он меня, мы подарили друг другу братское целование, которое связало нас на всю жизнь. После этого я знал, что как бы далеко мы друг от друга ни находились, какими бы разными делами ни занимались, стоит мне позвать – друг всегда придет на помощь и подставит плечо.

«Для счастья я хочу научиться писать, как ты»

С крестниками при встрече мы тоже целуемся. Хотя старшие дочки уже взрослые и при случае любят задирать нос, при виде крестного папы бегут навстречу, обнимают, как в детстве, за шею и ждут поцелуя. Я горжусь, что у нас искренние доверительные отношения и они могут обсуждать со мной вопросы, которые стесняются иногда обсуждать с родителями.

Например, самая младшая, дочь архитектора Борисова, третьеклассница Даша, на днях заявила, что, глядя на меня, решила стать писательницей. Она занимается в художественной школе, учит английский и испанский по специальной программе, а еще играет с папой в шахматы и шашки, но для счастья ей этого мало. «Для счастья, – по секрету сказала мне крестница, хитренько улыбаясь, – я хочу научиться писать, как ты. А то годы идут, а мы с тобой еще ни одного рассказа вместе не написали!»

Я немного удивился и пообещал, что обязательно напишем. Откуда это у нее, я не знаю. Видимся мы не так часто, ходим в разные храмы и часто в разных городах. Может, потому, что я молюсь за нее каждый день, а если не помолюсь, чувствую себя потом весь день не на своем месте. А может, потому, что других отношений мы не знаем, и уже привыкли.

Переступая порог храма, мы оставляем наше одиночество

А потом мы приходим в Церковь, где нам хорошо и где нам рады. Здесь мы открываем для себя новые отношения, о которых в современном мире почти позабыли. Переступая порог храма, мы оставляем наше одиночество на улице и становимся братьями и сестрами во Христе.

И стоит произнести за другого молитву или просто от души спросить, как дела, – Христос встает посреди нас и Его любовь согревает так, что мы больше не может прятать ее в себе. Мы радуемся Христу и любви, которой Он нас соединил, и трижды целуем друг друга во имя Отца и Сына и Святого Духа, и эта святая печать связывает наши души прочнее любых обязательств и слов.

Казалось бы, что может быть проще – троекратный поцелуй? Но после него в душе происходит чудо: до этого далекий и чужой тебе человек становится родным и любимым. Все братья-сестры. И со всеми Христос. И прекраснее этого нет ничего на свете.