прмц. Евдокия Илиопольская, игум.

В цар­ство­ва­ние Тра­я­на[1] в го­ро­де Илио­по­ле[2], что в Ке­ле­си­рии[3], в об­ла­сти Фини­кии Ли­ван­ской[4], со­пре­дель­ной с иудей­ской стра­ной, жи­ла де­ви­ца по име­ни Ев­до­кия. По про­ис­хож­де­нию и по ве­ре она бы­ла са­ма­рян­ка[5]. Пре­льщая сво­ей ве­ли­кой кра­со­той, она мно­гих без­жа­лост­но увле­ка­ла к по­ги­бе­ли, со­би­рая по­сред­ством плот­ской нечи­сто­ты, это­го лег­ко­го спо­со­ба при­об­ре­те­ния, свое по­стыд­ное до­сто­я­ние от бо­гат­ства тех стран. Ли­цо ее бы­ло на­столь­ко кра­си­во, что и ху­дож­ник за­труд­нил­ся бы изо­бра­зить эту кра­со­ту. По­всю­ду шла о ней мол­ва, и мно­же­ство бла­го­род­ных юно­шей и да­же пред­ста­ви­те­лей вла­сти из дру­гих стран и го­ро­дов сте­ка­лись в Илио­поль, как буд­то бы за дру­гой на­доб­но­стью, на са­мом же де­ле толь­ко для то­го, чтобы ви­деть и на­сла­дить­ся кра­со­той Ев­до­кии, гре­хов­ны­ми де­ла­ми со­брав­шей бо­гат­ство чуть ли не рав­ное цар­ской казне. И через это про­дол­жи­тель­ное со­би­ра­ние со­кро­вищ, Ев­до­кия так омерт­ве­ла ду­шой в сво­ей нечи­стой жиз­ни и ока­ме­не­ла в сер­деч­ном оже­сто­че­нии, что ни­ка­кая си­ла, кро­ме Бо­же­ствен­ной, не ис­це­ли­ла бы без­на­деж­ной ду­шев­ной бо­лез­ни этой от­ча­ян­ной греш­ни­цы. Од­на­ко на­ста­ло вре­мя, ко­гда из­бав­ля­ю­щая от по­ги­бе­ли ру­ка доб­ро­го пас­ты­ря, ищу­ще­го за­блуд­шей ов­цы, по­спе­ши­ла и к ней: воз­зрел Тво­рец на Свое со­зда­ние, рас­тлен­ное зло­бой диа­во­ла, и вос­хо­тел об­но­вить его. Ис­тин­ный до­мо­хо­зя­ин по­за­бо­тил­ся о пло­дах Сво­е­го ви­но­град­ни­ка, под­вер­гав­ших­ся вра­же­ско­му рас­хи­ще­нию. Вла­ды­ка небес­ных со­кро­вищ по­спе­шил при­нять в веч­ную со­кро­вищ­ни­цу ва­ляв­шу­ю­ся на зем­ле в гря­зи и гиб­ну­щую драх­му. Хра­ни­тель благ, ожи­да­е­мых пра­вед­ны­ми, при­звал эту от­ча­ян­ную са­ма­рян­ку к Сво­ей со­вер­шен­ной на­деж­де, а диа­во­ла оста­вил по­срам­лен­ным. Он сде­лал то, что ва­ляв­ша­я­ся неко­гда в бо­ло­те, как скот, ста­ла несквер­ною, как аг­ни­ца; преж­ний со­суд нечи­сто­ты на­пол­нил­ся чи­сто­тою; на­воз­ный ров сде­лал­ся веч­ным, невоз­му­ти­мым ис­точ­ни­ком; гряз­ный по­ток пре­об­ра­зил­ся в бла­го­вон­ное озе­ро; смрад про­гнив­ше­го и за­смер­дев­ше­го ко­лод­ца ока­зал­ся ала­вастром мно­го­цен­но­го ми­ра; та, что для мно­гих лю­дей яв­ля­лась ду­хов­ной смер­тью, та са­мая для мно­гих же ока­за­лась ви­нов­ни­цей спа­се­ния. Вот как на­ча­лось об­ра­ще­ние к Бо­гу этой ве­ли­кой греш­ни­цы.

Один инок, по име­ни Гер­ман, воз­вра­щал­ся через Илио­поль из пу­те­ше­ствия в свою оби­тель. Он при­шел в го­род ве­че­ром и оста­но­вил­ся у од­но­го зна­ко­мо­го хри­сти­а­ни­на, жив­ше­го близ го­род­ских во­рот, при­чем ком­на­та его бы­ла смеж­ной со сте­ной до­ма той де­ви­цы, о ко­то­рой идет речь. Инок, уснув немно­го, но­чью встал по обык­но­ве­нию сво­е­му для пе­ния псал­мов и, по окон­ча­нии по­ло­жен­но­го пра­ви­ла, сел и, взяв книж­ку, ко­то­рую но­сил с со­бой за па­зу­хой, на­дол­го углу­бил­ся в чте­ние. В книж­ке бы­ло на­пи­са­но о страш­ном су­де Бо­жьем и о том, что пра­вед­ные про­све­тят­ся, по­доб­но солн­цу, в цар­стве небес­ном, а греш­ные пой­дут в огонь неуга­си­мый, где бу­дут пре­да­ны на­ве­ки лю­тым му­че­ни­ям. В эту са­мую ночь Ев­до­кия, по Бо­же­ствен­но­му смот­ре­нию, бы­ла од­на. Спаль­ня, в ко­то­рой она за­тво­ри­лась, при­мы­ка­ла к той стене, за ко­то­рой инок под­ви­зал­ся в мо­лит­ве и чте­нии. Ко­гда на­чал инок свое псал­мо­пе­ние, Ев­до­кия тот­час же просну­лась и, ле­жа на по­сте­ли, слу­ша­ла все до са­мо­го кон­ца чте­ния. Ей слыш­но бы­ло все, что чи­тал инок, ибо од­на толь­ко сте­на, и та не тол­стая, раз­де­ля­ла их, тем бо­лее, что инок чи­тал гром­ко. Слу­шая чте­ние, греш­ни­ца при­шла в ве­ли­кое уми­ле­ние и не спа­ла до са­мо­го рас­све­та, с тре­пе­том сер­деч­ным раз­мыш­ляя о мно­же­стве сво­их гре­хов, о страш­ном су­де и нестер­пи­мой му­ке греш­ни­ков. Как толь­ко на­стал день, она (под дей­стви­ем Бо­же­ствен­ной бла­го­да­ти, воз­буж­дав­шей ее к по­ка­я­нию) ве­ле­ла по­звать к ней то­го, кто чи­тал но­чью кни­гу, и, ко­гда он при­шел, спро­си­ла его:

— Что ты за че­ло­век и от­ку­да? Как ты жи­вешь и ка­кая твоя ве­ра? Умо­ляю те­бя, ска­жи мне всю прав­ду. Услы­шав, что ты чи­тал но­чью, я сму­ще­на, и ду­ша моя ис­то­ми­лась, ибо я слы­ша­ла что-то страш­ное и уди­ви­тель­ное, до сих пор мне неиз­вест­ное. И ес­ли прав­да, что греш­ни­ки пре­да­ют­ся ог­ню, то кто же мо­жет спа­стись?

Бла­жен­ный Гер­ман ска­зал ей:

— Гос­по­жа! Ка­кой же ты ве­ры, ес­ли ты ни­ко­гда не слы­ха­ла о страш­ном су­де Бо­жьем и не по­ни­ма­ешь зна­че­ния чи­тан­ных мною слов?

— По сво­е­му оте­че­ству и по ве­ре, — ска­за­ла Ев­до­кия, — я са­ма­рян­ка; бо­гат­ство мое без­мер­но, и ме­ня осо­бен­но сму­ща­ет и устра­ша­ет то го­ре и тот веч­ный и неуга­си­мый огнь, ко­то­ры­ми угро­жа­ет бо­га­тым чи­тан­ная то­бой кни­га. В кни­гах на­шей ве­ры я та­ких слов ни­ко­гда не встре­ча­ла и по­это­му нема­ло встре­во­жи­лась, услы­шав что-то но­вое и неожи­дан­ное.

Бла­жен­ный Гер­ман спро­сил:

— Есть ли у те­бя муж, гос­по­жа? И от­ку­да у те­бя без­мер­ное, как ты го­во­ришь, бо­гат­ство?

— За­кон­но­го му­жа не имею, — от­ве­ти­ла она, — а бо­гат­ство мое со­бра­но от мно­гих му­жей. И ес­ли бо­га­тые осуж­де­ны бу­дут по смер­ти на та­кую тяж­кую и веч­ную му­ку, то ка­кая же мне поль­за от мо­е­го бо­гат­ства?

Гер­ман ска­зал ей:

— По­ве­дай мне ис­тин­ную прав­ду (ибо и Хри­стос мой, Ко­е­му я слу­жу, на­ло­жен и ис­ти­нен), хо­чешь ли ты быть спа­сен­ной без бо­гатств и жить бла­го­по­луч­но, в ве­се­лии и в ра­до­сти, бес­ко­неч­ные ве­ка? Или хо­чешь с бо­гат­ством сво­им же­сто­ко му­чить­ся в веч­ном огне?

— Го­раз­до луч­ше мне без бо­гат­ства по­лу­чить жизнь веч­ную, — от­ве­ти­ла Ев­до­кия, — чем с бо­гат­ством по­гиб­нуть од­на­жды на­ве­ки. Но я удив­ля­юсь, за что бо­га­тый бу­дет так каз­нен по смер­ти? Уже­ли Бог ваш пи­та­ет та­кую же­сто­кую и неумо­ли­мую нена­висть к бо­га­тым?

— Нет, — ска­зал Гер­ман, — не от­вра­ща­ет­ся от бо­га­тых Бог и не за­пре­ща­ет им быть и бо­га­ты­ми, но нена­ви­дит непра­вед­ное при­об­ре­те­ние бо­гат­ства и упо­треб­ле­ние бо­гат­ства на жизнь в на­сла­жде­ни­ях и по­хо­тях гре­хов­ных; по­то­му, ес­ли кто при­об­ре­та­ет бо­гат­ство за­кон­ным пу­тем и при­об­ре­тен­ное тра­тит на доб­рые де­ла, тот без­гре­шен и пра­ве­ден пред Бо­гом, а кто со­би­ра­ет бо­гат­ство хи­ще­ни­ем, гра­бе­жом и неправ­дою или во­об­ще ка­ким-ли­бо гре­хов­ным де­лом, кто бе­ре­жет бо­гат­ство в сво­их со­кро­вищ­ни­цах, не ми­ло­сер­дуя о ни­щих, не по­да­вая про­ся­щим, не оде­вая на­гих, не на­сы­щая ал­чу­щих, — то­му бу­дет му­ка без ми­ло­сти.

Ев­до­кия спро­си­ла:

— А мое бо­гат­ство не ка­жет­ся те­бе непра­вед­ным?

Гер­ман от­ве­чал:

— По ис­тине оно непра­вед­но и про­тив­нее Бо­гу вся­ко­го гре­ха.

То­гда она ска­за­ла:

— По­че­му же так? Ведь я мно­гих на­гих оде­ла, мно­гих ал­чу­щих на­кор­ми­ла до­сы­та, а неко­то­рым немно­го и зо­ло­том по­мог­ла. Как же ты бо­гат­ство на­зы­ва­ешь злом?

— Гос­по­жа, — ска­зал Гер­ман, — по­слу­шай ме­ня со вни­ма­ни­ем: ведь ни­кто, пой­дя в ба­ню мыть­ся, не за­хо­чет по­гру­зить свое те­ло в во­ду нечи­стую, мут­ную, про­тив­ную и во­ню­чую, но омы­ва­ет­ся там, где ока­жет­ся чи­стая во­да. Как же ты мо­жешь неко­то­ры­ми толь­ко де­ла­ми ми­ло­сер­дия очи­стить­ся от смрад­ной и мерз­кой сквер­ны гре­хов­ной, ко­гда ты ва­ля­ешь­ся в ней доб­ро­воль­но и в то же вре­мя пре­зи­ра­ешь чи­стую во­ду Бо­жья ми­ло­сер­дия? Во вся­ком слу­чае, это бо­ло­то сквер­ны гре­хов­ной, как по­топ, с ве­ли­кой си­лой ввергнет те­бя в про­пасть сер­ную и смо­ля­ную, го­ря­щую веч­ным пла­ме­нем гне­ва Бо­жье­го. Ибо бо­гат­ство, ко­то­рое у те­бя так ве­ли­ко, про­тив­но ве­ли­ко­му Вла­ды­ке и веч­но­му Су­дии и уже осуж­де­но рань­ше страш­но­го су­да, как на­жи­тое в пре­ле­сти и блу­де. И ни­сколь­ко те­бе не по­мо­жет то, что ты из это­го боль­шо­го, но сквер­но­го и гре­хов­но­го бо­гат­ства уде­ля­ла ино­гда ча­сти­цу немно­гим убо­гим, — ибо на­гра­ду за эту ма­лую доб­ро­де­тель уни­что­жа­ет без­мер­ное мно­же­ство злых де­я­ний, по­доб­но то­му, как тон­кое бла­го­уха­ние за­глу­ша­ет­ся силь­ным зло­во­ни­ем. Нет, ни­ко­гда ты не по­лу­чишь ни­ка­кой бла­го­да­ти, по­ка бу­дешь доб­ро­воль­но пре­бы­вать в нечи­сто­те, и не ина­че спо­до­бишь­ся ми­ло­сер­дия Бо­жье­го, как толь­ко от­верг­нув­ши без­мер­ный гре­хов­ный свой смрад, омыв­ши се­бя сле­за­ми по­ка­я­ния и укра­сив­шись пра­вед­ны­ми де­ла­ми. Как у то­го, кто хо­дит бо­сой по тер­нию, мно­го ост­рых за­ноз, так что ес­ли неко­то­рые и вы­та­щить, все же мно­го их оста­нет­ся в те­ле и бу­дут при­чи­нять му­че­ния; так и сде­лан­ная то­бою ко­гда-ни­будь ма­лень­кая ми­ло­сты­ня ни­ще­му ес­ли и по­мо­жет те­бе уни­что­жить ка­кой-ли­бо неболь­шой грех, то са­мое боль­шое тер­ние гре­хов­ное оста­ет­ся на со­ве­сти тво­ей и при­ве­дет те­бя на тяг­чай­шее му­че­ние. Стра­шен и пра­ве­ден мздо­воз­да­тель — Бог, про­гне­ван­ный то­бою и угро­жа­ю­щий те­бе веч­ны­ми и нестер­пи­мы­ми му­ка­ми, уго­то­ван­ны­ми для греш­ни­ков нерас­ка­ян­ных. Но ес­ли ты за­хо­чешь ме­ня вы­слу­шать, то мо­жешь спа­стись от ожи­да­ю­щих те­бя му­че­ний и по­лу­чить ра­дость веч­ную.

Ев­до­кия ска­за­ла:

— Раб Бо­га жи­во­го, умо­ляю те­бя, по­будь немно­го со мной, рас­ска­жи мне по­дроб­но о тех де­лах, ко­и­ми мож­но спо­до­бить­ся ми­ло­сти Бо­жьей, дабы и я, сле­дуя это­му об­раз­цу, мог­ла по­лу­чить спа­се­ние. Я го­то­ва упо­тре­бить свое бо­гат­ство на доб­рые де­ла. Ты ска­зал, что Бог лю­бит спра­вед­ли­вое и доб­ро­де­тель­ное рас­пре­де­ле­ние бо­гат­ства: мне же ни­что не ме­ша­ет, да­же и с неко­то­рым умень­ше­ни­ем до­маш­не­го иму­ще­ства, из­ба­вить се­бя от тех му­че­ний, ко­то­рые, по тво­им сло­вам, долж­ны при­нять в день су­да нена­ви­ди­мые Бо­гом. Вот, чест­ный от­че, у ме­ня нема­ло ра­бов. Под тво­им пред­во­ди­тель­ством по­ве­ду я их, на­гру­жен­ных зо­ло­том, се­реб­ром и дра­го­цен­ны­ми ве­ща­ми, к тво­е­му Бо­гу, ес­ли толь­ко Он, по тво­е­му хо­да­тай­ству, бла­го­из­во­лит при­нять мое при­но­ше­ние и да­ро­вать мне спа­се­ние.

— Не су­ди о Бо­ге, — ска­зал ей Гер­ман, — по нра­вам че­ло­ве­че­ским, не ду­май, что Ему нуж­ны те ни­чтож­ные ве­щи, ко­то­рые дра­го­цен­ны для лю­дей; ибо Он, бу­дучи несрав­нен­но бо­га­че всех ца­рей зем­ных, по Сво­ей во­ле об­ни­щал для нас, чтобы этой скорб­ной ни­ще­той ку­пить нам веч­ное спа­се­ние. Дочь моя, раз­дай свое бо­гат­ство боль­ным и убо­гим, ибо они лю­без­ны Бо­гу: дан­ное им кем-ли­бо Он счи­та­ет дан­ным Се­бе и за вре­мен­ное име­ние, роз­дан­ное ни­щим, воз­да­ет небес­ны­ми, ни­ко­гда не оску­де­ва­ю­щи­ми со­кро­ви­ща­ми. Сде­лай так и по­том при­сту­пи к свя­той и спа­си­тель­ной ку­пе­ли кре­ще­ния, и, омыв­шись от сквер­ны всех сво­их гре­хов, бу­дешь чи­ста и непо­роч­на, воз­ро­дишь­ся бла­го­да­тью Свя­то­го Ду­ха и по­лу­чишь бла­жен­ный удел, где бу­дешь на­сла­ждать­ся нетлен­ным веч­ным све­том, где нет ни пе­ча­лей, ни бо­лез­ней, ни зло­де­я­ний. Бу­дешь ты свя­той аг­ни­цей, па­со­мой на небес­ных па­жи­тях Иису­сом Хри­стом, Спа­си­те­лем на­шим. Од­ним сло­вом: ес­ли хо­чешь ты спа­стись, дочь моя, сде­лай, как я те­бе со­ве­тую, и бу­дешь бла­жен­на во ве­ки.

Ев­до­кия от­ве­ча­ла:

— Ес­ли бы не за­пе­чат­ле­лись в мо­ем уме чи­тан­ные то­бой сло­ва, ко­то­рые я так яс­но слы­ша­ла в про­шед­шую ночь, я и не по­зва­ла бы те­бя сю­да. Возь­ми же у ме­ня, от­че, сколь­ко хо­чешь зо­ло­та и по­будь здесь несколь­ко дней, по­учая ме­ня ва­шей хри­сти­ан­ской ве­ре и на­став­ляя в доб­ро­де­те­ли, чтобы я, раз­дав мои бо­гат­ства и име­ние и все, как сле­ду­ет, устро­ив, мог­ла сле­до­вать за то­бой, ку­да бы ты ни по­шел.

Бла­жен­ный Гер­ман на это ска­зал:

— Не на­до мне зо­ло­та: до­воль­но для ме­ня и на­деж­ды на твое спа­се­ние, и это для ме­ня — ува­жи­тель­ная при­чи­на за­мед­лить здесь несколь­ко дней, ес­ли я най­ду по­гиб­шую ов­цу и при­ве­ду ее в огра­ду Хри­сто­ву. По­се­му, хо­тя я и спе­шил в свою оби­тель, од­на­ко про­бу­ду здесь немно­го дней ра­ди тво­е­го об­ра­ще­ния к Бо­гу. Ты же сде­лай все, что я го­во­рю, — при­зо­ви од­но­го из хри­сти­ан­ских пре­сви­те­ров, ко­то­рые жи­вут в этом го­ро­де, и пусть он, на­учив те­бя, кре­стит по цер­ков­но­му чи­ну, ибо в этом на­ча­ло и ос­но­ва­ние спа­се­ния, а за­тем все дру­гие бо­го­угод­ные за­ня­тия пой­дут сво­им по­ряд­ком.

Услы­шав это от бла­жен­но­го стар­ца, Ев­до­кия при­зва­ла од­но­го из слуг сво­е­го до­ма и ве­ле­ла ему сей­час же ид­ти в цер­ковь хри­сти­ан­скую и про­сить пре­сви­те­ра немед­лен­но прий­ти к тре­бу­ю­ще­му его; при этом за­пре­ти­ла го­во­рить, кто имен­но тре­бу­ет и за­чем. Пре­сви­тер ско­ро при­шел. Уви­дев его, Ев­до­кия по­кло­ни­лась ему до зем­ли, об­ло­бы­за­ла его но­ги и ска­за­ла:

— Умо­ляю те­бя, гос­по­дин мой, по­ве­дай мне о ва­шей ве­ре: хо­чу и я сде­лать­ся хри­сти­ан­кой.

Пре­сви­тер, удив­лен­ный та­кою ре­чью, спро­сил Ев­до­кию:

— Ка­кая же твоя ве­ра, что ты же­ла­ешь пе­рей­ти в бла­го­ве­рие хри­сти­ан­ское?

Она от­ве­ти­ла:

— Я са­ма­рян­ка, как по про­ис­хож­де­нию, так и по ве­ре, и бы­ла я су­пру­гой все­го ми­ра. Ис­по­ве­даю пе­ред то­бою в од­ном сло­ве всю ис­ти­ну. Я — мо­ре мно­гих зол, ко­гда же я услы­ша­ла, что греш­ни­ки, ес­ли не по­ка­ют­ся и не сде­ла­ют­ся хри­сти­а­на­ми, то бу­дут по смер­ти му­чить­ся в веч­ном огне, то­гда я ре­ши­ла в уме сво­ем стать хри­сти­ан­кой.

Пре­сви­тер на это ска­зал:

— Ес­ли ты бы­ла мо­рем гре­хов, будь те­перь при­ста­ни­щем спа­се­ния; ес­ли ты бы­ла ко­леб­ле­ма мно­ги­ми вет­ра­ми, вой­ди ныне в тихую при­стань; и ес­ли ты под­вер­га­лась силь­но­му вол­не­нию, ищи те­перь утрен­ней ро­сы, с неба схо­дя­щей; ес­ли ты дол­гим на­вод­не­ни­ем бы­ла за­топ­ле­на, ищи от­ныне доб­ро­го корм­че­го, да на­пра­вит он те­бя без­опас­но в свою тихую при­стань, где со­кро­ви­ща вся­кой прав­ды; при­ло­жи ста­ра­ние, чтобы сде­лать­ся на­след­ни­цей на­хо­дя­щих­ся там благ. Зем­ное свое бо­гат­ство раз­дай нуж­да­ю­щим­ся и осво­бо­ди се­бя от пе­ча­ли гре­хов­ной, а вме­сте и от тьмы и от ог­ня неуга­си­мо­го, ожи­да­ю­ще­го те­бя, ес­ли не рас­ка­ешь­ся.

Ев­до­кия, слы­ша это, про­сле­зи­лась и, уда­рив се­бя в грудь, ска­за­ла:

— Прав­да ли, что у ва­ше­го Бо­га нет ми­ло­сти к греш­ни­кам?

Пре­сви­тер от­ве­тил:

— Ка­ю­щим­ся греш­ни­кам, по при­ня­тии ими зна­ме­ния ве­ры, т.е. свя­то­го кре­ще­ния, Гос­подь про­ща­ет все гре­хи преж­ней жиз­ни, жиз­ни неве­рия, а оста­ю­щим­ся в гре­хах и не ду­ма­ю­щим о по­ка­я­нии нет про­ще­ния, и та­ко­вые без ми­ло­сти бу­дут му­чи­мы.

— Ска­жи мне, пре­сви­тер, — спро­си­ла Ев­до­кия, — ду­ма­ешь ли ты, что на небе есть нечто боль­шее и луч­шее то­го, что на­хо­дит­ся на зем­ле? Ведь у нас во­ис­ти­ну мно­го со­кро­вищ зо­ло­та, се­реб­ра и до­ро­гих ка­ме­ньев, вся­ко­го ро­да удо­воль­ствий и на­сла­жде­ний, к то­му же есть изоби­лие рыб и птиц и без­мер­ное ко­ли­че­ство вся­ких сне­дей и на­пит­ков. Что же боль­ше все­го это­го най­дет­ся там, на небе?

— Ес­ли не от­вле­чешь ума сво­е­го от пре­ле­сти это­го ми­ра, — ска­зал ей пре­сви­тер, — и не про­ник­нешь­ся пре­зре­ни­ем к вре­мен­ным на­сла­жде­ни­ям, то и не смо­жешь устре­мить взор к веч­ной жиз­ни и по­знать те невы­ра­зи­мые на­сла­жде­ния и неска­зан­ные бо­гат­ства, ко­то­рые там есть. Но ес­ли хо­чешь их по­лу­чить, за­будь гор­дость и ра­до­сти этой жиз­ни, не вспо­ми­най сла­до­стей это­го ми­ра.

Ев­до­кия от­ве­ча­ла:

— Да не бу­дет, гос­по­дин мой, то­го, чтобы я воз­лю­би­ла что-ни­будь вре­мен­ное и ско­ро по­ги­ба­ю­щее боль­ше бес­смерт­ной и бла­жен­ной жиз­ни, но вот в чем я хо­чу уве­рить­ся, от­че: уже­ли, при­няв хри­сти­ан­скую ве­ру, я мо­гу иметь твер­дую и несо­мнен­ную на­деж­ду на то, что при­ду к той бес­смерт­ной жиз­ни, о ко­то­рой ты го­во­ришь? И ка­кое ты мне дашь до­ка­за­тель­ство, чтобы уве­рить­ся мне в спра­вед­ли­во­сти тво­их слов? Ка­ким, на­ко­нец, об­ра­зом узнаю я о про­ще­нии мно­же­ства мо­их гре­хов ва­шим Бо­гом? Ибо ес­ли име­ю­щи­е­ся у ме­ня бо­гат­ства, ко­то­рых с из­быт­ком хва­тит на вся­кие удо­воль­ствия и на­сла­жде­ния в те­че­ние мно­гих лет мо­ей жиз­ни, я раз­дам нуж­да­ю­щим­ся, как ты мне со­ве­ту­ешь, а по­том не по­лу­чу обе­щан­но­го то­бою; то­гда что мо­жет быть при­скорб­ное и за­труд­ни­тель­нее это­го по­след­не­го бед­ствен­но­го по­ло­же­ния, из ко­то­ро­го у ме­ня уже не бу­дет ни­ка­ко­го вы­хо­да? Ведь лю­ди, ко­то­рых я оскор­би­ла дур­ным к ним от­но­ше­ни­ем, ес­ли б я взду­ма­ла у них по­про­сить по­мо­щи в сво­ем несча­стии, с пре­зре­ни­ем от­вер­ну­лись бы от ме­ня. По­то­му я и пе­ча­люсь и сму­ща­юсь, что недо­ста­точ­но уве­ре­на в бу­ду­щем. Мне хо­те­лось бы боль­ше­го зна­ния и уве­рен­но­сти в том, что ты с та­ким ве­ли­ко­ду­ши­ем обе­ща­ешь, ссы­ла­ясь на ми­ло­сер­дие Бо­га ва­ше­го, лег­ко про­ща­ю­ще­го гре­хи ка­ю­щим­ся. Ес­ли я уве­рюсь в этом вполне, то спо­кой­но уже ста­ну раз­да­вать все свое име­ние и пой­ду, ку­да ты зо­вешь ме­ня, и бу­ду слу­жить Еди­но­му Бо­гу все дни мо­ей жиз­ни и, как преж­де я для мно­гих слу­жи­ла об­раз­цом без­за­ко­ния, так те­перь бу­ду луч­шим об­раз­цом по­ка­я­ния. И не удив­ляй­ся, от­че, мо­им со­мне­ни­ям: я впер­вые слы­шу все это, но­вое и неожи­дан­ное, че­го в на­ших кни­гах и ве­ре са­ма­рий­ской, в ко­то­рой я вос­пи­та­на, я ни­ко­гда не толь­ко не слы­ха­ла, но да­же и сле­да та­ко­го уче­ния не на­хо­ди­ла.

Пре­сви­тер ска­зал ей:

— Не сму­щай­ся, не ко­леб­лись мыс­ля­ми, Ев­до­кия! Не да­вай рас­се­и­вать­ся уму сво­е­му: то, что те­бя сму­ща­ет, есть ухищ­ре­ние на­чаль­ни­ка зло­бы и за­вист­ни­ка тво­е­го спа­се­ния, диа­во­ла. Этот злоб­ный дух, как толь­ко уви­дел, что ты про­буж­да­ешь­ся для слу­же­ния Хри­сту, тот­час же, чтоб уни­что­жить это доб­рое на­ме­ре­ние, под­нял в серд­це тво­ем та­кие со­мне­ния. Он на­де­ет­ся чрез страх от­вра­тить те­бя от пра­во­го пу­ти и опять укре­пить в преж­ней гре­хов­ной жиз­ни для то­го, чтобы, по­зор­но свя­зав те­бя при­стра­сти­ем к мир­ским на­сла­жде­ни­ям и по­хо­тям и со­вер­шен­но по­ра­бо­тив се­бе, увлечь те­бя к смер­ти и по­ги­бе­ли. Ибо его ко­вар­ный за­мы­сел, его един­ствен­ное и усерд­ное ста­ра­ние — от­вле­кать лю­дей от доб­ро­го пу­ти, ве­сти их к раз­вра­ще­нию и тем сде­лать их со­общ­ни­ка­ми сво­е­го веч­но­го му­че­ния в неуга­си­мом огне. Гос­подь Бог же наш, в бла­го­сти, неиз­ре­чен­ной ми­ло­сти и че­ло­ве­ко­лю­бии Ко­е­го ты же­ла­ешь уве­рить­ся, го­тов, как ты уже слы­ха­ла, из­да­ли, при­нять ка­ю­щих­ся по-оте­че­ски, с рас­про­стер­ты­ми объ­я­ти­я­ми, и, про­стив гре­хи, да­ро­вать им жизнь веч­ную. В этом ты уве­ришь­ся, ес­ли устре­мишь ум свой от зем­ли го­ре, ес­ли, оста­вив вре­мен­ные за­бо­ты, бу­дешь раз­мыш­лять о веч­ной жиз­ни. Но для се­го нуж­на со­сре­до­то­чен­ная и сми­рен­ная мо­лит­ва, ибо толь­ко та­ким об­ра­зом Бог при­ми­ря­ет­ся с ду­шою, в ду­ше за­ме­ча­ет­ся Бо­же­ствен­ный свет, от­кры­ва­ю­щий всю ис­ти­ну, и че­ло­век яс­но ви­дит, в чем ни­что­же­ство это­го крат­ковре­мен­но­го ми­ра и что та­кое век бу­ду­щий, на­сколь­ко па­губ­ны на­сла­жде­ния этой жиз­ни и на­сколь­ко благ Гос­подь и без­мер­но Его ми­ло­сер­дие. Итак, ес­ли толь­ко хо­чешь спа­стись, по­слу­шай ме­ня, от­брось свои дра­го­цен­ные одеж­ды, одень­ся в пло­хие и, за­тво­рив­шись в уеди­нен­ной гор­ни­це тво­е­го до­ма, про­будь там семь дней, вспо­ми­ная свои гре­хи и ис­по­ве­дуя их со сле­за­ми пред Бо­гом, Со­зда­те­лем тво­им. По­стись и мо­ли Гос­по­да на­ше­го Иису­са Хри­ста про­све­тить те­бя и на­ста­вить, что долж­на ты де­лать, чтобы бла­го­уго­дить Ему. По­верь мне, не на­прас­но сде­ла­ешь ты все, что я со­ве­тую те­бе: ми­ло­серд и без­мер­но бла­го­у­тро­бен наш Вла­ды­ка и еще из­да­ли встре­ча­ет Сво­ею бла­го­да­тью за­бо­тя­щих­ся об об­ра­ще­нии к Нему, ибо все­гда Он ра­ду­ет­ся по­ка­я­нию греш­ни­ка.

Ви­дя, что Ев­до­кия со­глас­на на его со­ве­ты, пре­сви­тер встал и по­шел, го­во­ря ей на про­ща­нье, как бы про­ро­че­ски, та­кие уте­ши­тель­ные сло­ва:

— Хри­стос Бог, оправ­дав­ший мы­та­ря и по­ми­ло­вав­ший греш­ни­цу, пла­кав­шую у ног Его, да оправ­да­ет и по­ми­лу­ет и те­бя, и сде­ла­ет имя твое слав­ным по всей зем­ле. Аминь.

Как толь­ко пре­сви­тер ушел, бла­жен­ная Ев­до­кия тот­час при­зва­ла ра­бы­ню и ска­за­ла ей:

— Ес­ли кто-ли­бо по­же­ла­ет ви­деть ме­ня и при­дет сю­да с на­ме­ре­ни­ем вой­ти ко мне, по­за­боть­ся, чтобы он не узнал, что я до­ма; пусть ни­кто и ни в ка­ком слу­чае не го­во­рит ему обо мне; ска­жи­те, что я по неко­то­ро­му де­лу ушла в даль­нее се­ле­ние и про­бу­ду там нема­лое вре­мя; стро­го при­ка­жи и при­врат­ни­ку ни­ко­го не впус­кать сю­да; пусть пре­кра­тят­ся все обыч­ные ра­бо­ты и за­ня­тия в мо­ем до­ме, и те, что го­то­вят мне еже­днев­но ку­ша­нья для обе­да, от­ныне пусть не вно­сят их сю­да; за­тво­ри­те так­же боль­шие во­ро­та при до­ме, по­ка я не ве­лю опять от­крыть их, и сде­лай­те во­об­ще все так, как буд­то ме­ня нет до­ма.

От­дав ра­быне та­кие при­ка­за­ния, она ска­за­ла бла­жен­но­му Гер­ма­ну:

— Умо­ляю те­бя, от­че, объ­яс­ни мне, о чем я те­бя спро­шу: за­чем вы, мо­на­хи, жи­ве­те в пу­стын­ных ме­стах, укло­ня­ясь от удо­воль­ствий об­ще­ствен­ной жиз­ни? Уже­ли вы на­хо­ди­те в пу­сты­нях боль­ше на­сла­жде­ния?

— Нет, ча­до мое, — от­ве­чал бла­жен­ный Гер­ман, — ни­че­го та­ко­го, что ты счи­та­ешь на­сла­жде­ни­ем, мы в пу­сты­нях не на­хо­дим; остав­ля­ем же го­ро­да и мир­ские на­сла­жде­ния и уда­ля­ем­ся в пу­сты­ни един­ствен­но для то­го, чтобы из­бег­нуть су­ет­ной гор­ды­ни и умерт­вить плот­ские по­хо­ти го­ло­дом, жаж­дою, тру­дом, ху­ды­ми ру­би­ща­ми и недо­стат­ком все­го нуж­но­го, во­об­ще — чтоб быть по­даль­ше от всех мест, пред­став­ля­ю­щих удоб­ства для гре­ха. Жи­ву­щий в го­ро­де очень лег­ко под­вер­га­ет­ся гре­хов­но­му па­де­нию ли­бо одоле­ва­е­мый сла­бо­стью при­ро­ды, ли­бо пре­льща­е­мый диа­во­лом, или же со­блаз­ня­ясь ви­дом кра­си­вых лиц и слы­ша блуд­ные ре­чи: от­сю­да и воз­ни­ка­ют нечи­стые по­мыс­лы и сквер­нят ду­шу. А для осквер­нен­ной ду­ши уже за­крыт вход в цар­ство небес­ное до тех пор, по­ка она не очи­стит­ся по­ка­я­ни­ем, ибо на небе пре­стол толь­ко веч­но­го све­та, ис­тин­но­го ве­се­лья и необ­ман­чи­вых на­сла­жде­ний, пре­стол, не име­ю­щий ни­ка­кой тьмы, пе­ча­лей и скор­бей, ни злых дел. Вот ви­дишь, по­че­му мы в пу­сты­ни ухо­дим: мы хо­тим со­хра­нить­ся от гре­ха в пред­сто­я­щие дни жиз­ни на­шей, а преж­ние на­ши пре­гре­ше­ния очи­стить су­ро­во­стью пре­бы­ва­ния в пу­стыне и, та­ким об­ра­зом, об­лег­чить се­бе путь к ука­зан­но­му бла­жен­ству. Все ста­ра­ния и за­бо­ты на­ши устрем­ле­ны на то, чтобы со­хра­нить те­ла на­ши неосквер­нен­ны­ми и ум непо­вре­жден­ным злы­ми по­мыс­ла­ми и чуж­дым вся­че­ской зло­бы, лу­кав­ства, ли­це­ме­рия, ро­по­та и кле­ве­ты, за­ви­сти, яро­сти и гне­ва. И та­ким-то об­ра­зом мы упо­до­бим­ся ан­ге­лам, как воз­ве­стил нам свя­ты­ми Сво­и­ми уста­ми Хри­стос в Еван­ге­лии. Бо­гат­ство, как бы ни был к нему при­вер­жен че­ло­век и как бы нена­сыт­но его не со­би­рал, ни­сколь­ко не по­мо­жет в по­лу­че­нии небес­но­го цар­ства: оно, как мерт­вец, ле­жа­щий в гро­бу, не ока­жет со­дей­ствия. По­се­му, ес­ли мы хо­тим по­лу­чить про­ще­ние гре­хов сво­их, то по­ста­ра­ем­ся в осталь­ное вре­мя жиз­ни на­шей ид­ти пу­тем за­по­ве­дей Гос­под­них, по сте­зям прав­ды и ис­ти­ны, рас­тер­за­ем, как одеж­ду, серд­ца свои со­кру­ше­ни­ем о гре­хах и ста­нем непре­стан­но взы­вать к Бо­гу; та­ким об­ра­зом мы и очи­стим гре­хов­ную грязь, о ко­то­рой го­во­рит Да­вид: «Смер­дят, гно­ят­ся ра­ны мои от безу­мия мо­е­го» (Пс.37:6). А чтобы мы все­гда вос­пе­ва­ли в мо­лит­ве сло­ве­са Гос­под­ни, тот же Да­вид вспо­ми­на­ет: «Как слад­ки гор­та­ни мо­ей сло­ва твои! Луч­ше ме­да устам мо­им» (Пс.118:103). На­столь­ко слад­ки сло­ве­са Гос­под­ни, что пре­вос­хо­дят вся­кую сла­дость всех са­мых слад­ких яств и са­мых до­ро­гих на­пит­ков и го­раз­до бо­лее укреп­ля­ют ду­шу, неже­ли пи­ща те­ло. По­это­му и го­во­рит о них Бо­же­ствен­ное Пи­са­ние: «Ви­но ве­се­лит серд­це че­ло­ве­ка, и хлеб укреп­ля­ет серд­це че­ло­ве­ка» (Пс.103:15), обо­зна­чая тем ви­ном и хле­бом за­по­ве­ди Гос­по­да на­ше­го Иису­са Хри­ста. Они по­ис­ти­не яв­ля­ют­ся как бы хле­бом и ви­ном для ду­ши че­ло­ве­че­ской, ибо ес­ли че­ло­век при­леж­но и неустан­но по­уча­ет­ся в них, то он, и да­вая кре­пость и ве­се­лье серд­цу, осво­бож­да­ют греш­ни­ка от всех сквер­ных дел и оправ­ды­ва­ют пред Гос­по­дом. По­се­му, сняв с се­бя кра­си­вую одеж­ду и одев­шись в наи­бо­лее скром­ную, всей мыс­лью устре­мись к по­ка­я­нию чрез доб­рые де­ла, сей на зем­ле обиль­ные сле­зы, чтобы по­жать на небе ра­дость и веч­ное ве­се­лье; за­га­си сле­за­ми пла­мень гре­хов тво­их, и спо­до­бишь­ся уте­ше­ния от Гос­по­да и вой­дешь в ра­дость пра­вед­ных. Плачь о без­за­ко­ни­ях сво­их, ко­то­рые диа­вол сде­лал слад­ки­ми для тво­е­го серд­ца, и пусть ра­ди слез тво­их ан­гел, хо­да­тай о спа­се­нии, при­бли­зит­ся к те­бе; вы­су­ши зло­вон­ную грязь тле­ния, в ко­то­рой ты дол­го ва­ля­лась, ту грязь, что за­со­са­ла и удер­жи­ва­ла те­бя во вла­сти твор­ца вся­ко­го зла, дабы стать те­бе с это­го вре­ме­ни участ­ни­цей рай­ско­го на­сла­жде­ния; от­пла­ти и отя­го­ти уны­ни­ем то­го, кто, со­блаз­няя те­бя по­хо­тя­ми, обре­ме­нил гре­ха­ми. По­тру­дись усерд­но для Бо­га, чтобы явить­ся на­след­ни­цей немерк­ну­ще­го све­та и, как пче­ла, будь доб­рой де­ла­тель­ни­цей, со­би­рая прав­ду со мно­гих свя­тых дел и непре­стан­но за­бо­тясь об уго­жде­нии Бо­гу.

Эта речь Гер­ма­на глу­бо­ко за­па­ла в серд­це Ев­до­кии, уже при­го­тов­лен­ное тем, что он го­во­рил ей преж­де. Скор­бя о гре­хах, в уми­ле­нии по­верг­лась она пред но­га­ми его, го­во­ря:

— Умо­ляю те­бя, че­ло­век Бо­жий, за­вер­ши то де­ло, что ты на­чал для ме­ня, с по­до­ба­ю­щей че­стью и пред­ставь ме­ня чи­стой Бо­гу тво­е­му, чтобы не стать мне по­сме­ши­щем для же­ла­ю­щих пре­льстить ме­ня, а со­вер­шив­ши на­ча­тое де­ло, спо­до­бить­ся бла­жен­ства чрез твое спа­си­тель­ное уче­ние. Не от­ни­май ис­кус­ной ру­ки от при­го­тов­лен­ной дос­ки, по­ка не изо­бра­зишь во мне Хри­ста вполне.

Гер­ман от­ве­чал ей:

— Пре­бы­вай, ча­до мое, в стра­хе Гос­под­нем и, за­тво­рив­шись в сво­ей гор­ни­це, мо­лись Ему неустан­но со сле­за­ми, по­ка Он ис­тре­бит и очи­стит все гре­хи твои и даст те­бе несо­мнен­ную уве­рен­ность в Сво­ей ми­ло­сти: благ и ми­ло­серд Гос­подь наш Иисус Хри­стос, ско­ро Он ока­жет те­бе Свою ми­лость и не за­мед­лит уте­шить те­бя Сво­ею бла­го­да­тью.

Ска­зав это, бла­жен­ный Гер­ман по­мо­лил­ся Бо­гу, осе­нил Ев­до­кию крест­ным зна­ме­ни­ем и за­тво­рил ее в ее спальне, обе­щав остать­ся в Илио­по­ле для нее семь дней.

Ко­гда Ев­до­кия про­ве­ла семь дней в по­сте и мо­лит­ве, бла­жен­ный Гер­ман при­шел к ней и, от­во­рив­ши две­ри, ве­лел ей вый­ти из спаль­ни. Уви­дев­ши, что она ста­ла ли­цом блед­на, те­лом ис­ху­да­ла, име­ет сми­рен­ный взор и во­об­ще вид ее да­ле­ко раз­нит­ся от преж­не­го, он взял ее за ру­ку и ве­лел сесть. По­том, по­мо­лив­шись Бо­гу, сам сел с ней и стал спра­ши­вать ее:

— Ска­жи мне, ча­до мое, о чем раз­мыш­ля­ла ты в эти семь дней, что ты узна­ла, что ви­де­ла, что те­бе бы­ло от­кры­то?

Она ска­за­ла:

— Все рас­ска­жу, от­че свя­той. Я усерд­но мо­ли­лась все семь дней, как ты на­учил ме­ня. В про­шед­шую ночь, ко­гда я так же, ле­жа кре­сто­об­раз­но ниц на зем­ле, мо­ли­лась и пла­ка­ла о гре­хах сво­их, оси­ял ме­ня ве­ли­кий свет, пре­вос­хо­дя­щий свет лу­чей сол­неч­ных. Я по­ду­ма­ла, что это взо­шло солн­це, вста­ла с зем­ли и вдруг уви­де­ла свет­ло­го и страш­но­го юно­шу, одеж­ды ко­то­ро­го бы­ли бе­лее сне­га. Он, взяв ме­ня за пра­вую ру­ку, под­нял на воз­дух и, по­ста­вив на об­ла­ко, по­вел ме­ня к небу. И был там ве­ли­кий и пре­чуд­ный свет, и ви­де­ла я бес­чис­лен­ное мно­же­ство бе­ло­риз­цев, ра­ду­ю­щих­ся и улы­ба­ю­щих­ся друг дру­гу и неска­зан­но ве­се­ля­щих­ся. Они, уви­дев­ши, что я на­прав­ля­юсь к ним, встре­ча­ли ме­ня с ли­ко­ва­ни­ем и ра­дост­но при­вет­ство­ва­ли, как сест­ру. Ко­гда же я, окру­жен­ная ими и со­про­вож­да­е­мая, хо­те­ла вой­ти в эту свет­лую об­ласть, несрав­нен­но пре­вос­хо­дя­щую све­том лу­чи сол­неч­ные, вдруг на воз­ду­хе явил­ся некто, страш­ный ви­дом, чер­ный как са­жа, уголь и смо­ла. Это бы­ло стра­ши­ли­ще, пре­вос­хо­дя­щее вся­кую чер­но­ту и тьму. Устре­мив­ши на ме­ня ужас­ней­ший и ярост­ней­ший взор, скре­же­ща зу­ба­ми и бес­стыд­но на­па­дая, он пы­тал­ся вы­рвать ме­ня из рук мо­е­го про­во­жа­то­го; при этом он силь­но за­кри­чал, так что го­лос его раз­нес­ся по все­му воз­ду­ху:

— Уже­ли вы, — кри­чал он, — хо­ти­те вве­сти ее в цар­ство небес­ное? За что же я, усерд­но за­ни­ма­ясь на зем­ле улов­ле­ни­ем лю­дей, на­прас­но тра­чу труд? Вот эта, на­при­мер, всю зем­лю осквер­ни­ла блу­до­де­я­ни­ем и всех лю­дей раз­вра­ти­ла мер­зо­стью сво­е­го пре­лю­бо­дей­ства. Все, что у ме­ня бы­ло хит­ро­сти и си­лы, все я по­тра­тил на нее од­ну: я до­стал для нее лю­бов­ни­ков из лю­дей бла­го­род­ней­ших и бо­га­тей­ших и при­том бес­чис­лен­ное мно­же­ство, и из рас­тра­чен­ных на лю­бовь ее бо­гатств она со­бра­ла та­кое мно­же­ство зо­ло­та и се­реб­ра, ка­кое ед­ва ли най­дет­ся и в цар­ских со­кро­вищ­ни­цах. Я с гор­до­стью ду­мал, что имею ее в сво­их ру­ках, как свое по­бе­до­нос­ное зна­мя и непо­бе­ди­мое ору­жие, при по­сред­стве ко­е­го я мо­гу тор­же­ство­вать над людь­ми, от­па­да­ю­щи­ми от Бо­га и по­па­да­ю­щи­ми в мои се­ти. И что же те­перь, уже­ли ты до та­кой яро­сти на ме­ня до­шел, ар­хи­стра­тиг Бо­жьих сил, что по­вер­га­ешь ме­ня под но­ги этой блуд­ни­цы? Раз­ве гнев твой на ме­ня еще не уто­лил­ся тем, что ты мстишь мне все боль­ше и без­жа­лост­нее с каж­дым днем? Уже­ли да­же и эту мою ис­тин­ную ра­бу, куп­лен­ную мною столь до­ро­гой це­ной, ты хо­чешь у ме­ня от­нять? Долж­но быть, ни­че­го уж не оста­ет­ся на зем­ле ис­тин­но и неотъ­ем­ле­мо мо­е­го! Я бо­юсь, что ты и всех, что до­се­ле жи­вут, греш­ных, ис­торг­нешь из рук мо­их, пред­ста­вишь Бо­гу, как до­стой­ных быть на­след­ни­ка­ми цар­ства небес­но­го! Тщет­ны мои за­бо­ты! На­пра­сен мой труд! За что ты так сви­ре­по на­па­да­ешь на ме­ня? Оставь ярость и ослабь немно­го узы, ко­и­ми я свя­зан, и ты уви­дишь, как я в мгно­ве­ние ока ис­треб­лю с зем­ли род че­ло­ве­че­ский и да­же на­след­ни­ков у него не остав­лю. Я свер­жен с неба за од­но толь­ко непо­ви­но­ве­ние, а ты злей­ших греш­ни­ков, дерз­нув­ших по­сме­ять­ся над Бо­гом и мно­ги­ми го­да­ми тяж­ко Его про­гнев­ля­ю­щих, вво­дишь в цар­ствие небес­ное! Ес­ли те­бе это так при­ят­но, так со­бе­ри луч­ше в один час со всех кон­цов зем­ли всех лю­дей, про­во­дя­щих не че­ло­ве­че­скую, а скот­скую, зве­ри­ную жизнь, и при­ве­ди их всех к Бо­гу, а я скро­юсь в тьму и со­всем по­гру­жусь в без­дну уго­то­ван­ных мне веч­ных мук.

Ко­гда он гнев­но и с ве­ли­кою яро­стью го­во­рил та­кие и им по­доб­ные ре­чи, во­дя­щий ме­ня гроз­но взи­рал на него, а об­ра­ща­ясь ко мне, обод­ря­ю­ще улы­бал­ся.

И по­слы­шал­ся го­лос из оно­го све­та, го­во­ря­щий:

— Так угод­но Бо­гу, ми­ло­сер­ду­ю­ще­му о сы­нах че­ло­ве­че­ских, дабы греш­ни­ки, ес­ли при­не­сут по­ка­я­ние, бы­ли при­ня­ты на ло­но Ав­ра­амо­во.

И сно­ва был го­лос к во­дя­ще­му ме­ня:

— Те­бе го­во­рю, Ми­ха­ил, хра­ни­тель Мо­е­го За­ве­та, от­ве­ди сию же­ну ту­да, от­ку­да ты взял ее, — пусть со­вер­шит свой по­двиг: ибо я Сам бу­ду с нею во все дни ее жиз­ни.

И он тот­час же по­ста­вил ме­ня в мо­ей спальне и ска­зал мне:

— Мир те­бе, ра­ба Бо­жья Ев­до­кия! Му­жай­ся и кре­пись, бла­го­дать Бо­жья те­перь с то­бою и все­гда бу­дет во вся­ком ме­сте.

Обод­рен­ная эти­ми сло­ва­ми, я спро­си­ла:

— Гос­по­дин мой, кто ты? Ска­жи мне, чтобы я зна­ла, как ве­ро­вать ис­тин­но­му Бо­гу и как мне по­лу­чить ис­тин­ную жизнь?

— Я, — от­ве­тил он, — на­чаль­ник ан­ге­лов Бо­жьих, и обя­зан за­бо­тить­ся о ка­ю­щих­ся греш­ни­ках, при­ни­мать их и вво­дить в бла­жен­ную и бес­ко­неч­ную жизнь. И ве­ли­ка ра­дость бы­ва­ет на небе в ан­гель­ском ли­ке вся­кий раз, как ка­кой-ни­будь греш­ник об­ра­ща­ет­ся к чи­сто­му све­ту по­ка­я­ния, ибо Бог, Отец всех, не хо­чет, чтобы по­гиб­ла ду­ша че­ло­ве­че­ская, ко­то­рую Он из­древ­ле Сво­и­ми пре­чи­сты­ми ру­ка­ми со­здал по по­до­бию Сво­е­го об­ра­за. По­то­му и ан­ге­лы все со­ра­ду­ют­ся, ко­гда ви­дят че­ло­ве­че­скую ду­шу, укра­шен­ную прав­дой, по­кло­ня­ю­щу­ю­ся веч­но­му От­цу, и все при­вет­ству­ют ее, как сест­ру свою, ибо, от­верг­нув­ши гре­хов­ную тьму, она об­ра­ща­ет­ся к жи­во­му Бо­гу, об­ще­му От­цу всех сы­нов све­та, и без­воз­врат­но к Нему при­со­еди­ня­ет­ся.

Ска­зав это, он осе­нил ме­ня крест­ным зна­ме­ни­ем; я по­кло­ни­лась ему до зем­ли и, ко­гда я кла­ня­лась, он ото­шел на небе­са.

Бла­жен­ный Гер­ман ска­зал ей:

— Уверь­ся от­ныне, дочь моя, и бо­лее не со­мне­вай­ся, что есть на небе ис­тин­ный Бог, го­то­вый при­ни­мать ка­ю­щих­ся во гре­хах сво­их и вво­дить их в Свой веч­ный свет, где Он цар­ству­ет, окру­жен­ный слу­жи­те­ля­ми Сво­е­го цар­ства — свя­ты­ми ан­ге­ла­ми. Ты ви­де­ла сих ан­ге­лов в том небес­ном све­те, где ты со­зер­ца­ла цар­скую и бес­смерт­ную сла­ву Гос­по­да на­ше­го Иису­са Хри­ста и убе­ди­лась, как Он пре­ду­пре­ди­те­лен в ми­ло­сер­дии и про­ще­нии гре­хов, как ско­ро по­да­ет Свою бла­го­дать же­ла­ю­щим при­ми­рить­ся с Ним; ты по­зна­ла Его Бо­же­ствен­ную сла­ву и ви­де­ла Его небес­ный двор, пол­ный неска­зан­ной кра­со­ты, где Он пре­бы­ва­ет; по­ня­ла ты, как мал и ни­что­жен свет это­го ми­ра про­тив небес­но­го си­я­ния. Что же ты еще ду­ма­ешь, о чем раз­мыш­ля­ешь, ска­жи мне!

Бла­жен­ная Ев­до­кия, имея непре­клон­ное на­ме­ре­ние слу­жить от все­го серд­ца сво­е­го Еди­но­му Бо­гу, Ца­рю сла­вы, от­ве­ти­ла:

— Ве­ро­ва­ла я и ве­рую, что нет ино­го Бо­га, спа­са­ю­ще­го греш­ных че­ло­ве­ков, кро­ме То­го, небес­ные вра­та Ко­е­го, бли­ста­ю­щие неиз­ре­чен­ным све­том, я ви­де­ла.

Гер­ман ска­зал:

— При­го­товь­ся, дочь моя, к усерд­но­му слу­же­нию Бо­гу, тща­тель­но за­боть­ся, чтобы пло­ды тво­е­го по­ка­я­ния, по­ло­жен­ные на ве­сах, пе­ре­тя­ну­ли гре­хи тво­ей преж­ней жиз­ни, и са­мое се­бя при­не­си бес­смерт­но­му и веч­но­му Бо­гу, как бла­го­при­ят­ный дар; плачь и ры­дай, по­ка все твои сквер­ны со­всем омо­ешь сле­за­ми и та­ким об­ра­зом спо­до­бишь­ся стать чи­стой неве­стой Хри­сто­вой. За­будь о преж­ней сво­ей гор­до­сти, о вре­до­нос­ной и лю­той во­жде­ле­ни­я­ми сво­ей юно­сти, дабы и Хри­стос вза­им­но за­был гре­хи твои; осво­бо­ди шею свою из-под тяж­ко­го яр­ма по­стыд­ной ра­бо­ты, ко­то­рое на­ло­жил на те­бя диа­вол через гре­хи, возь­ми на се­бя бла­гое и лег­кое бре­мя ожи­во­тво­ря­ю­ще­го по­ка­я­ния и будь от­се­ле сво­бод­на от гре­ха и зна­е­мой для всех пра­вед­ни­ков и свя­тых ан­ге­лов. Итак, укре­пи се­бя для ис­тин­ной ве­ры и це­ло­муд­рия и, имея от­се­ле чи­стую со­весть, сме­ло го­во­ри в ли­цо диа­во­лу: «Те­перь уже нет у ме­ня с то­бой ни­че­го об­ще­го, ни у те­бя со мной, ибо я на­шла мо­е­го ис­тин­но­го Вла­ды­ку и Ему я от­да­ла се­бя в веч­ное вла­де­ние; окон­ча­тель­но уже оста­ви­ла я и от­бро­си­ла мою преж­нюю рас­тли­тель­ни­цу — плот­скую лю­бовь и об­лек­лась в но­вую нетлен­ную и свет­лую одеж­ду прав­ды. В этой одеж­де я об­ре­ту бла­го­дать Бо­жью, спа­са­ю­щую ме­ня во ве­ки; нет уже у ме­ня ни од­но­го зем­но­го при­стра­стия, нет вле­че­ния к мир­ским на­сла­жде­ни­ям, ни­что­же­ство и ско­ро­про­хо­ди­мость ко­их я узна­ла; же­лаю я те­перь и усерд­но ста­ра­юсь о при­об­ре­те­нии благ небес­ных. По­се­му вла­дей, диа­вол, тем, что име­ешь, а от ме­ня, чуж­дый обо­льсти­тель, вор и раб веч­ной тьмы, иди даль­ше».

Ев­до­кия, укреп­лен­ная еще боль­ше эти­ми сло­ва­ми, ска­за­ла ино­ку:

— От­че чест­ный, что те­перь по­ве­лишь мне сде­лать?

— Хо­чу, — от­ве­тил он, — чтобы ты преж­де все­го при­ня­ла зна­ме­ние ве­ры — свя­тое кре­ще­ние, ко­то­рое со­хра­нит те­бя невре­ди­мой во все дни жиз­ни тво­ей, а я, с Бо­жьей по­мо­щью, пой­ду в свой мо­на­стырь и воз­вра­щусь к те­бе опять, ес­ли Гос­по­ду бу­дет угод­но.

Она со сле­за­ми ста­ла умо­лять его:

— Не остав­ляй ме­ня, гос­по­дин мой, не остав­ляй до тех пор, по­ка я не бу­ду в со­сто­я­нии со­вер­шен­но об­ра­тить­ся к Бо­гу и не по­лу­чу ожи­да­е­мой мною Его бла­го­да­ти, чтобы ис­кон­ный обо­льсти­тель, уви­дя ме­ня остав­лен­ной и бес­по­мощ­ной, не от­влек как-ни­будь опять, ку­да ему за­хо­чет­ся, и не воз­вра­тил ме­ня к преж­ней блуд­ной жиз­ни.

И ска­зал ей бла­жен­ный Гер­ман:

— Вот это на­стой­чи­вое стрем­ле­ние к луч­шей жиз­ни, ко­то­рое в те­бе про­бу­дил Сам Бог, и бла­гая на­деж­да твоя и со­хра­нят те­бя от вра­же­ских се­тей, ко­их ты бо­ишь­ся. По­будь же еще неко­то­рое вре­мя в сми­рен­ной мо­лит­ве к Бо­гу и ис­по­ве­да­нии гре­хов сво­их и по­за­боть­ся о при­ня­тии свя­то­го кре­ще­ния. Я же вско­ре воз­вра­щусь к те­бе, по­ис­кав, с по­мо­щью Свя­то­го Ду­ха, по­лез­но­го для тво­ей жиз­ни. По­ру­чив ее Бо­гу, бла­жен­ный Гер­ман по­шел сво­ей до­ро­гой. По ухо­де Гер­ма­на, бла­жен­ная Ев­до­кия про­бы­ла еще несколь­ко дней в по­сте, ни­че­го не имея на сво­ей тра­пе­зе, кро­ме хле­ба, мас­ла и во­ды; днем и но­чью она мо­ли­лась и пла­ка­ла. По­том, от­пра­вив­шись к епи­ско­пу то­го го­ро­да, она при­ня­ла от него кре­ще­ние во имя Свя­той Еди­но­сущ­ной Тро­и­цы. Спу­стя несколь­ко дней по­сле сво­е­го про­све­ще­ния, она на­пи­са­ла мо­лит­вен­ное по­сла­ние к то­му же епи­ско­пу; она из­ве­ща­ла его о сво­ем бо­гат­стве, по­дроб­но пе­ре­чис­лив­ши его, и про­си­ла, чтобы епи­скоп взял его Хри­сту. Епи­скоп, про­чи­тав­ши при­слан­ное пись­мо, при­звал бла­жен­ную Ев­до­кию к се­бе и спро­сил:

— Ты, дочь моя, пи­са­ла эту гра­мо­ту мне греш­но­му?

— Я пи­са­ла, — от­ве­ча­ла Ев­до­кия, — и те­перь сно­ва умо­ляю твою свя­ты­ню: при­ка­жи эко­но­му цер­ков­но­му при­нять мой дар, раз­дай­те его ни­щим и убо­гим, си­ро­там и вдо­вам, как са­ми зна­е­те, ибо я уве­ри­лась, что эти мои бо­гат­ства непра­вед­ны, как при­об­ре­тен­ные через без­за­ко­ния.

То­гда епи­скоп, ко­то­ро­го зва­ли Фе­о­до­том, ви­дя ее доб­рое на­ме­ре­ние, а так­же ве­ру и лю­бовь к Бо­гу, взгля­нув на нее и про­зрев ду­хом ее бу­ду­щее жи­тие, ска­зал:

— Мо­лись обо мне, сест­ра моя о Гос­по­де, спо­до­бив­ша­я­ся на­речь­ся неве­стой Хри­сто­вой, ты, воз­не­на­ви­дев­шая нечи­стую лю­бовь плот­скую, воз­лю­бив­шая чи­сто­ту и от­верг­нув­шая блуд­ную жизнь; ты, ко­то­рая ста­ла под­ра­жать дев­ствен­но­му це­ло­муд­рию и про­да­ла ни­чтож­ный мир, чтобы ку­пить се­бе еди­ную небес­ную жем­чу­жи­ну; ты, про­жив­шая неболь­шое вре­мя в гре­хов­ной пре­ле­сти и по­ка­я­ни­ем ис­хо­да­тай­ство­вав­шая се­бе бес­ко­неч­ные ве­ки небес­ной жиз­ни, смерть уже имев­шая пред гла­за­ми и бес­смер­тие при­об­рет­шая; ты, ко­то­рая преж­де мно­гих влек­ла к по­ги­бе­ли и ныне через Хри­ста мно­гих же ожи­во­тво­ришь! Из мрач­ной тьмы об­лек­шись в свет ве­ры, до­стой­на ты име­но­вать­ся аг­ни­цей Хри­сто­вой. Ис­тин­но, ты Ев­до­кия, что зна­чит бла­го­во­ле­ние: бла­го­во­лил Гос­подь к те­бе, от­нес­шей­ся с пре­зре­ни­ем к сла­до­страст­ным лю­дям и воз­лю­бив­шее лик ан­гель­ский. Мо­лись обо мне, сно­ва умо­ляю те­бя, ра­ба и друг Бо­жий, и по­мя­ни ме­ня в цар­стве небес­ном.

По­бе­се­до­вав с ней о мно­гом со сле­за­ми, епи­скоп ска­зал сво­е­му диа­ко­ну:

— По­зо­ви ко мне по­ско­рее за­ве­ду­ю­ще­го цер­ков­ной стран­но­при­им­ни­цей.

Ко­гда тот явил­ся, епи­скоп об­ра­тил­ся к нему с та­ки­ми сло­ва­ми:

— Я знаю те­бя, как бла­го­че­сти­во­го и бо­го­бо­яз­нен­но­го му­жа, име­ю­ще­го по­пе­че­ние о мно­гих ду­шах. По­ру­чаю те­бе по­это­му и сию ра­бу Бо­жию, стре­мя­щу­ю­ся к луч­ше­му, чтобы ты о ее спа­се­нии по­за­бо­тил­ся, а все, что она от­да­ет, ты через ру­ки ни­щих пе­ре­дашь Бо­гу.

Муж сей был са­ном пре­сви­тер; с са­мой юно­сти со­хра­нял он чи­стое дев­ство, все свое име­ние, остав­ше­е­ся по­сле ро­ди­те­лей, от­дал свя­той Бо­жьей церк­ви и се­бя са­мо­го по­свя­тил на слу­же­ние Гос­по­ду. Взяв с со­бой Ев­до­кию, он по­шел к ней в дом и, ко­гда они взо­шли ту­да, Ев­до­кия при­зва­ла управ­ля­ю­щих сво­им до­мом и ска­за­ла им:

— При­не­си­те мне каж­дый из вас все, что ко­му вве­ре­но.

Они тот­час же при­нес­ли к ней зо­ло­та две тьмы, т.е. два­дцать ты­сяч, по­су­ды хо­ро­шей вся­кой бес­чис­лен­ное мно­же­ство, дра­го­цен­ных ка­ме­ньев и жем­чу­га цар­ско­го без чис­ла, сун­ду­ков с шел­ко­вы­ми одеж­да­ми две­сти семь­де­сят пять, одежд бе­лых льня­ных че­ты­ре­ста де­сять сун­ду­ков, одежд, за­ткан­ных зо­ло­том, шесть­де­сят сун­ду­ков, дру­гих одежд, укра­шен­ных до­ро­ги­ми кам­ня­ми и зо­ло­тым ши­тьем, сто пять­де­сят два сун­ду­ка, че­кан­но­го зо­ло­та два­дцать пять тем, т.е. две­сти пять­де­сят ты­сяч, бла­го­вон­ных аро­ма­ти­че­ских ве­ществ два­дцать ящи­ков, на­сто­я­щих ин­дий­ских ма­стей трид­цать три ков­че­га, се­реб­ра в раз­лич­ных со­су­дах во­семь ты­сяч литр[6], шел­ко­вых, ши­тых зо­ло­том, тка­ней сто трид­цать две лит­ры, тка­ней про­сто шел­ко­вых семь­де­сят литр, дру­гих же одежд и ве­щей ме­нее цен­ных бы­ло бес­чис­лен­ное мно­же­ство. Кро­ме этих дви­жи­мых бо­гатств у Ев­до­кии бы­ли еще и недви­жи­мые: зем­ли, се­ла, це­лые во­ло­сти, с ко­то­рых еже­год­но со­би­ра­лось до вось­ми­сот двух ты­сяч[7]. По­ло­жив­ши все эти бо­гат­ства пред но­га­ми пре­сви­те­ра, ко­то­рый был за­ве­ду­ю­щим цер­ков­ной стран­но­при­им­ни­цей, бла­жен­ная Ев­до­кия при­зва­ла всех сво­их ра­бов и ра­бынь и раз­да­ла им взя­тые из сун­ду­ка две ты­ся­чи монет, а так­же и со­су­ды, за­на­ве­си, цен­ные по­сте­ли, по­зо­ло­чен­ную ме­бель, и все кра­си­вое в до­му, что бы­ло вне сун­ду­ков, она по­да­ри­ла им и раз­де­ли­ла. На­ко­нец, про­из­нес­ла по­след­нее при­вет­ствие:

— Я осво­бож­даю вас, — ска­за­ла Ев­до­кия, — от этой крат­ковре­мен­ной ра­бо­ты, вы же, ес­ли хо­ти­те, по­спе­ши­те еще осво­бо­дить­ся от ра­бо­ты бе­сов­ской. Осво­бо­ди­тесь же, ес­ли по­слу­ша­е­те ме­ня и при­сту­пи­те ко Хри­сту, ис­тин­но­му Бо­гу, и Он да­ру­ет вам веч­ную сво­бо­ду, ко­то­рую име­ют сы­ны Бо­жии, и за­пи­шет вас в Свои во­ин­ства.

По­том, об­ра­тив­шись к пре­сви­те­ру, Ев­до­кия ска­за­ла:

— Те­перь, гос­по­дин мой, уже те­бе сле­ду­ет за­бо­тить­ся о всем пред­ло­жен­ном те­бе и рас­по­ря­дить­ся, как ты хо­чешь, ибо я ищу ищу­ще­го ме­ня Вла­ды­ки.

Пре­сви­тер, удив­ля­ясь та­кой быст­рой и неожи­дан­ной в ней пе­ре­мене, рас­ка­я­нию и столь ве­ли­кой люб­ви к Бо­гу, ска­зал ей:

— Бла­жен­на ты, Ев­до­кия, что сде­ла­лась до­стой­ной быть за­пи­сан­ной в чис­ло де­виц чер­то­га Хри­сто­ва: не без­ве­стен те­бе час при­ше­ствия Же­ни­ха, не на­хо­дишь­ся ты в неве­де­нии от­но­си­тель­но то­го, ка­ким пу­тем сле­ду­ет вой­ти во двор брач­ный. Во­ис­ти­ну, ты тща­тель­но оза­бо­ти­лась, чтоб не остать­ся вне чер­то­га: ты на­пол­ни­ла све­тиль­ник еле­ем, и не оси­лит те­бя тьма. Пре­успе­вай же в этой си­ле доб­ро­де­тель­ной, и Бог по­мо­жет те­бе, а обо мне греш­ном мо­лись, ибо ты до­стой­на быть в ли­ке свя­тых.

В это вре­мя при­шел и чест­ный Гер­ман, про­све­щен­ный бла­го­да­тью Свя­то­го Ду­ха, и, уви­дев, что Ев­до­кия от­да­ла Бо­гу сво­е­му име­ние, осво­бо­ди­ла ра­бов и ра­бынь и ста­ла ни­ща и ду­хов­но и ве­ще­ствен­но Хри­ста ра­ди, взял ее и по­вел в жен­ский мо­на­стырь, ко­то­рый имел в сво­ей стране неда­ле­ко от сво­е­го муж­ско­го мо­на­сты­ря, и там по­стриг ее в ино­ки­ни; и она пре­бы­ва­ла в тру­дах и по­дви­гах ино­че­ской жиз­ни, день и ночь слу­жа Бо­гу.

Бла­жен­ный Гер­ман имел в сво­ей ки­но­вии[8] бра­тии семь­де­сят ино­ков, а в пу­стын­ном жен­ском мо­на­сты­ре трид­цать ино­кинь, в чис­ле ко­их бы­ла и свя­тая Ев­до­кия. По про­ше­ствии три­на­дца­ти ме­ся­цев умер­ла игу­ме­нья это­го мо­на­сты­ря, по име­ни Ха­ри­ти­на, про­во­див­шая свя­тую жизнь. Под ее ру­ко­вод­ством Ев­до­кия зна­чи­тель­но пре­успе­ла в по­дви­гах, вы­учи­ла на­изусть псал­тирь, и, про­све­ща­е­мая Свя­тым Ду­хом, все свя­щен­ное Пи­са­ние, про­чи­тав­ши од­на­жды со вни­ма­ни­ем, хо­ро­шо ура­зу­ме­ла. Так как она по­дви­гом пост­ни­че­ства пре­взо­шла всех се­стер, то все­ми еди­но­глас­но бы­ла из­бра­на в игу­ме­ньи. И Бог не за­мед­лил за­сви­де­тель­ство­вать ее до­сто­ин­ство и из­бра­ние ее утвер­дить чу­дом.

Один юно­ша из преж­де ее лю­бив­ших, по име­ни Фило­страт, че­ло­век бо­га­тый, вспом­нил преж­нюю лю­бовь к Ев­до­кии и, раз­жи­га­ясь, по бе­сов­ско­му на­у­ще­нию, по­хо­тью, стал ду­мать, как бы воз­вра­тить ее к преж­не­му лю­бо­де­я­нию. Дол­го раз­мыш­ляя об этом и день ото дня рас­па­ля­ясь боль­шею лю­бо­вью к ней, он, на­ко­нец, при­ду­мал та­кую хит­рость. Одев­шись в ино­че­ское оде­я­ние и взяв, сколь­ко мог нести, зо­ло­та, от­пра­вил­ся пеш­ком в мо­на­стырь Ев­до­кии в твер­дой на­деж­де ис­пол­нить свое на­ме­ре­ние.

Ко­гда он по­сту­чал­ся в во­ро­та мо­на­сты­ря, при­врат­ни­ца, вы­гля­нув в окош­ко, спро­си­ла:

— Че­го здесь ищешь, че­ло­век?

Он от­вет­вил:

— Я, греш­ник, при­шел, чтобы вы по­мо­ли­лись обо мне и бла­го­сло­ви­ли ме­ня.

При­врат­ни­ца ска­за­ла:

— Муж­чи­нам нель­зя вхо­дить в это ме­сто, брат, но непо­да­ле­ку от­сю­да ты най­дешь мо­на­стырь гос­по­ди­на Гер­ма­на: там по­лу­чишь мо­лит­ву и бла­го­сло­ве­ние, а здесь не бес­по­кой нас сту­ком: все рав­но — не вой­дешь.

Ска­зав­ши это, де­ви­ца за­тво­ри­ла ок­но. Пол­ный сты­да и со­жа­ле­ния, го­ря­щий лю­бо­вью к Ев­до­кии, Фило­страт от­пра­вил­ся в мо­на­стырь Гер­ма­на и при­шел ту­да в удоб­ное вре­мя. Встре­тив­шись с бла­жен­ным Гер­ма­ном, си­дя­щим у во­рот мо­на­сты­ря и чи­та­ю­щим кни­гу, он по­кло­нил­ся ему до зем­ли. Свя­той ста­рец по мо­на­стыр­ско­му обы­чаю со­тво­рил мо­лит­ву, и Фило­страт при­нял у него бла­го­сло­ве­ние. Пре­по­доб­ный Гер­ман ска­зал:

— Сядь, брат, и ска­жи: из ка­кой ты стра­ны и из ка­ко­го мо­на­сты­ря?

Он от­ве­тил:

— Я — един­ствен­ный сын у ро­ди­те­лей, недав­но умер­ших; не по­же­лал я всту­пить в брак, но вос­хо­тел слу­жить Бо­гу в ино­че­ском чине и тот­час на­дел знак ино­че­ско­го об­ра­за — эти одеж­ды – и на­ме­ре­ва­юсь най­ти ме­сто и на­став­ни­ка, ко­то­рый по­учил бы ме­ня мо­на­ше­ской жиз­ни. Услы­хав о тво­ей свя­то­сти, чест­ный от­че, я дол­го шел сю­да, же­лая при­пасть к сто­пам тво­им и умо­лять при­нять ме­ня, же­ла­ю­ще­го по­ка­ять­ся в преж­них гре­хах, в твой мо­на­стырь.

Во вре­мя этой ре­чи бла­жен­ный Гер­ман при­сталь­но гля­дел на него и, за­ме­чая его сла­до­страст­ный нрав, ска­зал:

— К ве­ли­ко­му тру­ду хо­чешь ты при­сту­пить, ча­до; не знаю, бу­дет ли это те­бе по си­лам. Мы, стар­цы, и то ед­ва мо­жем про­ти­во­сто­ять диа­воль­ским ис­ку­ше­ни­ям, вле­ку­щим к нечи­сто­те; что же бу­дет с то­бою, цве­ту­щим юно­шею, в го­дах жгу­чей пла­мен­ной стра­сти? Фило­страт воз­ра­зил:

— От­че! Раз­ве нет при­ме­ров доб­ро­де­тель­ной жиз­ни по­доб­ных мне юно­шей, му­же­ствен­но пре­одолев­ших ис­ку­ше­ния? Ва­ша Ев­до­кия, о ко­то­рой я так мно­го слы­шал, по­то­му что сла­ва ее доб­ро­де­тель­ной жиз­ни рас­про­стра­ня­ет­ся по­всю­ду, раз­ве она не мо­ло­да и не жи­ла в рос­ко­ши? А вня­ла она ва­ше­му на­став­ле­нию и те­перь по­сто­ян­но и непо­ко­ле­би­мо пре­бы­ва­ет в ино­че­стве, по­бе­див свою плоть. Не хо­чу скры­вать, от­че, я осо­бен­но ее при­ме­ром и воз­буж­ден и же­лаю под­ра­жать ей. Вспо­ми­наю я о ней, как она бы­ла пре­крас­на, как бо­га­та, в ка­ких удо­воль­стви­ях про­во­ди­ла вре­мя, а по­том мгно­вен­но из­ме­ни­лась и на­ча­ла слу­жить Хри­сту пу­тем тес­ным и при­скорб­ным. Ес­ли она мог­ла всем этим пре­не­бречь и умерт­вить свои по­хо­ти ра­ди люб­ви ко Хри­сту, то по­че­му же, от­че, ты не на­де­ешь­ся на ме­ня, муж­чи­ну, бо­лее силь­но­го, чем жен­щи­на? Ес­ли бы я од­на­жды уви­дел ее, то, на­де­юсь, из ее бе­се­ды и на­став­ле­ния я по­черп­нул бы столь­ко го­ря­че­го усер­дия к Бо­гу и си­лы на по­двиг, что се­го до­ста­точ­но бы­ло бы мне на всю жизнь для по­бе­ды и от­ра­же­ния всех диа­воль­ских ис­ку­ше­ний. Раб Бо­жий Гер­ман, слы­ша та­кие ре­чи, при­нял ложь за ис­ти­ну и, ду­мая, что он ис­тин­но хо­чет ра­бо­тать Бо­гу, ска­зал ему:

— Не бу­дем те­бе пре­пят­ство­вать, ча­до, ви­деть Ев­до­кию и слы­шать от нее по­лез­ное на­став­ле­ние, так как ты по ее при­ме­ру хо­чешь ид­ти пу­тем доб­ро­де­те­ли.

По­сле это­го игу­мен Гер­ман при­звал по­чтен­но­го стар­ца мо­на­ха, ко­то­рый но­сил в жен­ский мо­на­стырь фими­ам и ча­сто по­сы­лал­ся ту­да для ис­прав­ле­ния необ­хо­ди­мых дел. Ему Гер­ман ска­зал:

— Ко­гда пой­дешь в жен­ский мо­на­стырь, возь­ми с со­бою это­го бра­та: пусть уви­дит Ев­до­кию, по­то­му что хо­чет по­лу­чить от нее ду­шев­ную поль­зу и под­ра­жать ее бо­го­угод­ной жиз­ни.

Спу­стя неко­то­рое вре­мя то­му мо­на­ху нуж­но бы­ло ид­ти в жен­ский мо­на­стырь, и он, по при­ка­за­нию игу­ме­на, взял с со­бою юно­го бра­та. Фило­страт, оде­тый в ино­че­скую одеж­ду, как волк в ове­чьей шку­ре, во­шел в жен­ский мо­на­стырь и, уви­дев неве­сту Хри­сто­ву, свя­тую Ев­до­кию, изу­мил­ся ее сми­рен­но­му ви­ду, ни­ще­те и из­ну­рен­но­му те­лу. Ее ли­цо бы­ло блед­но, очи опу­ще­ны вниз, на устах — мол­ча­ние, одеж­ды — ху­ды, по­стель — на зем­ле ро­го­жа, а на ней ко­лю­чая вла­ся­ни­ца. Най­дя удоб­ное вре­мя, он ти­хим го­ло­сом (дру­гие ино­ки­ни сто­я­ли вда­ли) на­чал го­во­рить ей:

— Что это зна­чит, Ев­до­кия? Кто те­бя, жив­шую в па­ла­тах, по­доб­ных двор­цу, изоби­ло­вав­шую бо­гат­ством и вся­кою рос­ко­шью, пре­бы­вав­шую по­сто­ян­но в ве­се­лии и ра­до­сти, обо­льстил и при­вел в эти жал­кие ме­ста? Кто ли­шил те­бя ве­ли­ко­го го­ро­да, где ты хо­ди­ла укра­шен­ная пре­крас­ней­ши­ми одеж­да­ми и все по­чи­та­ли те­бя, удив­ля­лись тво­ей кра­со­те и про­слав­ля­ли те­бя вся­ки­ми по­хва­ла­ми? Ка­кой обо­льсти­тель от та­ко­го бла­жен­ства при­вел те­бя в край­нюю ни­ще­ту и убо­же­ство, в эту бед­ную и гнус­ную жизнь? И те­перь весь Илио­поль ищет те­бя, все же­ла­ют те­бя ви­деть, са­мые сте­ны тво­их пре­крас­ных па­лат пла­чут о те­бе. Я вы­ска­зы­ваю на­род­ное же­ла­ние, я от име­ни всех по­слан к те­бе умо­лять те­бя воз­вра­тить­ся в го­род и сво­им при­хо­дом пре­кра­тить на­род­ную скорбь. По­слу­шай ме­ня, гос­по­жа, по­сле­дуй за мною, уй­ди из это­го жал­ко­го мо­на­сты­ря, уй­ди от го­ло­да, смрад­ных одежд, от жест­кой вла­ся­нич­ной по­сте­ли и воз­вра­тись опять в твои па­ла­ты, к преж­ним уве­се­ле­ни­ям, к преж­ним удо­воль­стви­ям, быв­шим у те­бя в изоби­лии. Ес­ли ты и рас­то­чи­ла свое бо­гат­ство, на­прас­но раз­дав его чу­жим лю­дям, — то все го­то­вы вновь обо­га­тить те­бя. За­чем мед­лишь и ко­леб­лешь­ся? За­чем, ко­гда все те­бя лю­бят и же­ла­ют те­бе добра, ты са­ма де­ла­ешь­ся се­бе вра­гом и му­чи­те­лем? Не на­прас­но ли, не стыд­но ли та­кую кра­со­ту ли­ца скры­вать в этой тьме ино­че­ства? Не на­прас­но ли та­кие очи, по­доб­но сол­неч­ным лу­чам, ис­пор­тить ненуж­ным пла­чем и сле­за­ми? Ка­кая поль­за из­ну­рять го­ло­дом и жаж­дой и дру­ги­ми стра­да­ни­я­ми это пре­крас­ное юное те­ло? Где те­перь твои бла­го­во­ния, ко­то­ры­ми ты на­пол­ня­ла воз­дух в го­ро­де и всем ка­за­лась бо­ги­ней?[9] И вот этим бла­го­во­ни­ям ты доб­ро­воль­но пред­по­чла смрад ни­щен­ской и пре­зрен­ной жиз­ни! Кто увлек те­бя в это за­блуж­де­ние? Ка­кая лож­ная на­деж­да от­вле­ка­ет те­бя от та­ких ве­ли­ких бо­гатств, ко­то­рые мог­ли еще уве­ли­чить­ся? Кто из бо­га­чей от­вер­га­ет свое бо­гат­ство или по­на­прас­ну раз­да­ет его, как сде­ла­ла ты? Но мы зна­ем, где на­хо­дят­ся от­вер­жен­ные то­бою бо­гат­ства и лег­ко мо­жем воз­вра­тить их те­бе — вер­нись толь­ко в го­род наш, гос­по­жа Ев­до­кия! Я при­нес до­ста­точ­но зо­ло­та на до­ро­гу, а осталь­ное, рас­тра­чен­ное то­бой, вер­нем, при­дя в Илио­поль.

Ко­гда он про­из­но­сил эти безум­ные ре­чи, Ев­до­кия гнев­но смот­ре­ла на него и, не бу­дучи в со­сто­я­нии бо­лее слу­шать его лу­ка­вые и льсти­вые сло­ва, с гне­вом ска­за­ла ему:

— Бог от­мще­ний да за­пре­тит те­бе! Гос­подь наш Иисус Хри­стос, Пра­вед­ный Су­дья, Ко­то­ро­го я ра­ба, хо­та и недо­стой­ная, не до­пу­стит те­бя, при­шед­ше­го сю­да с злым, умыс­лом, воз­вра­тить­ся к се­бе, по­то­му что ты — сын диа­во­ла.

Ска­зав это, она ду­ну­ла в ли­цо ему, и тот­час мни­мый инок и ока­ян­ный обо­льсти­тель упал мерт­вым на зем­лю. Сест­ры, ви­дев­шие их бе­се­ду­ю­щи­ми и не слы­ша их раз­го­во­ра, силь­но ужас­ну­лись, ко­гда уви­де­ли, что со­бе­сед­ник Ев­до­кии пал на зем­лю от ее ду­но­ве­ния и мерт­вым ле­жал у ее ног. Сна­ча­ла они удив­ля­лись та­ко­му сверхъ­есте­ствен­но­му со­бы­тию и ура­зу­ме­ва­ли в нем Бо­же­ствен­ное дей­ствие, но по­том на­ча­ли бо­ять­ся, как бы мир­ские лю­ди и судьи не узна­ли об этом слу­чае и не про­из­ве­ли бы рас­сле­до­ва­ние, как об убий­стве, и не со­жгли бы мо­на­стырь, по­то­му что идо­ло­по­клон­ни­ки эл­ли­ны нена­ви­де­ли хри­сти­ан и мо­на­сты­ри. Не смея спро­сить Ев­до­кию, они меж­ду со­бою рас­суж­да­ли о слу­чив­шем­ся. И ска­за­ла од­на из них:

— По­до­ждем по­ка: уже на­чи­на­ет­ся ночь, по­мо­лим­ся но­чью, мо­жет быть, Гос­подь и от­кро­ет нам при­чи­ну смер­ти это­го ино­ка и на­ста­вит, что нам де­лать.

На­сту­пи­ла пол­ночь. Пе­ред на­ча­лом обыч­но­го по­лу­ноч­но­го пе­ния Гос­подь явил­ся во сне Ев­до­кии и ска­зал:

— Встань, Ев­до­кия, про­славь Бо­га тво­е­го. По­мо­лись ко­ле­но­пре­кло­нен­но близ мерт­во­го те­ла по­слан­но­го те­бе диа­во­лом ис­ку­си­те­ля, и Я по­ве­лю ему встать; и он вос­станет и узна­ет, кто Я, в Ко­то­ро­го ты ве­ру­ешь, и пре­и­зобиль­на бу­дет на те­бе бла­го­дать Моя.

Про­бу­див­шись, Ев­до­кия со­тво­ри­ла мо­лит­ву сво­е­му Вла­ды­ке и вос­кре­си­ла умер­ше­го. Фило­страт, вос­став от смер­ти, как от сна, по­знал ис­тин­но­го Бо­га, по­ми­ло­вав­ше­го его, пал к но­гам бла­жен­ной и ска­зал:

— Умо­ляю те­бя, бла­жен­ная Ев­до­кия, ис­тин­ная ра­ба Ис­тин­но­го Бо­га, при­ми ме­ня, ка­ю­ще­го­ся, про­сти ме­ня, огор­чив­ше­го те­бя лу­ка­вы­ми и нечи­сты­ми сло­ва­ми. Те­перь я по­нял, сколь Ве­ли­ко­му и Ми­ло­сер­до­му Вла­ды­ке ты слу­жишь.

И ска­за­ла ему бла­жен­ная Ев­до­кия:

— Иди к се­бе с ми­ром, не за­бы­вай бла­го­де­я­ний Бо­жьих, яв­лен­ных на те­бе, не от­сту­пай от по­знан­но­го то­бой ис­тин­но­го пу­ти свя­той ве­ры, ко­то­рую ты обе­ща­ешь при­нять.

То­гда стра­ной управ­лял царь Ав­ри­ли­ан (не рим­ский ке­сарь, но дру­гой то­го же име­ни, быв­ший под вла­стью рим­ских ке­са­рей), и пе­ред ним бы­ла окле­ве­та­на Ев­до­кия. Со­бра­лись преж­ние ее по­клон­ни­ки и, по­со­ве­то­вав­шись меж­ду со­бою, на­пи­са­ли ца­рю пись­мо, до­но­ся, что Ев­до­кия от­нес­ла с со­бою в пу­сты­ню мно­же­ство зо­ло­та, рав­ня­ю­ще­е­ся цар­ской казне. Они про­си­ли ца­ря дать им от­ряд во­и­нов, чтобы, най­дя бе­жав­шую, воз­вра­тить ее в го­род, а зо­ло­то взять в цар­скую каз­ну, по­то­му что она при­ня­ла га­ли­лей­скую ве­ру в неко­е­го Хри­ста и от­верг­ла бо­гов, ко­то­рым по­кло­ня­ют­ся и ца­ри. Услы­хав о мно­же­стве зо­ло­та, Ав­ри­ли­ан лег­ко со­гла­сил­ся на их прось­бу и, при­звав од­но­го ко­ми­та[10], ве­лел ему взять во­и­нов, за­хва­тить Ев­до­кию вме­сте с ее зо­ло­том и при­ве­сти к нему. Взяв три­ста во­и­нов, ко­мит на­пра­вил­ся в пу­сты­ню, в жен­ский мо­на­стырь, где жи­ла Ев­до­кия. Ко­гда они шли, Гос­подь явил­ся но­чью Ев­до­кии и ска­зал:

— Царь раз­гне­вал­ся на те­бя, но не бой­ся: Я все­гда с то­бою.

Ко­гда ко­мит с от­ря­дом во­и­нов уви­дел мо­на­стыр­ские сте­ны, то при­оста­но­вил­ся в ожи­да­нии тем­но­ты, ибо день скло­нял­ся к ве­че­ру, и раз­де­лил свой от­ряд на ча­сти, чтобы но­чью со всех сто­рон на­пасть на мо­на­стырь. И ко­гда уже они хо­те­ли про­из­ве­сти на­па­де­ние, все­мо­гу­щая си­ла неви­ди­мой ру­ки Бо­жьей вос­пре­пят­ство­ва­ла им, и всю ночь не мог­ли они ни на шаг под­сту­пить к мо­на­сты­рю. На­стал день. Они ви­де­ли мо­на­стыр­ские сте­ны, но не мог­ли к ним по­дой­ти, и три дня и три но­чи их по­пыт­ки оста­ва­лись без­успеш­ны­ми, и они недо­уме­ва­ли, что им пред­при­нять даль­ше.

И вот на­пал на них вне­зап­но страш­ный гро­мад­ный змей и они, по­бро­сав­ши ору­жие, в ужа­се бе­жа­ли. Но, хо­тя они спас­лись от зу­бов змея, не из­бе­жа­ли его яда. По­ра­жен­ные смер­то­нос­ным ды­ха­ни­ем змея, од­ни из них вне­зап­но па­ли мерт­вы­ми, дру­гие еле жи­вые ва­ля­лись на до­ро­ге, и толь­ко с тре­мя во­и­на­ми воз­вра­тил­ся ко­мит к ца­рю. Раз­гне­ван­ный царь ска­зал сво­им вель­мо­жам:

— Как нам по­сту­пить с этой вол­шеб­ни­цей, умерт­вив­шей сво­и­ми ча­ра­ми та­кое мно­же­ство во­и­нов? Что по­со­ве­ту­е­те? Нель­зя оста­вить без на­ка­за­ния та­ко­го зло­де­я­ния.

По­сле со­ве­ща­ния цар­ский сын ска­зал:

— Я пой­ду с мно­го­чис­лен­ным вой­ском, срав­няю с зем­лей эту оби­тель блуд­ниц и при­ве­ду сю­да Ев­до­кию.

Царь и все со­гла­си­лись, и на дру­гой день цар­ский сын с во­и­на­ми от­пра­вил­ся ра­зо­рить пу­стын­ную оби­тель и схва­тить Ев­до­кию. По до­ро­ге он при­бли­зил­ся к се­лу, при­над­ле­жав­ше­му его от­цу и, в ви­ду на­ступ­ле­ния но­чи, за­хо­тел оста­но­вить­ся на ноч­лег в этом удоб­ном для от­ды­ха ме­сте. По юно­ше­ской жи­во­сти он быст­ро со­ско­чил с ко­ня, уда­рил­ся о ка­мень и силь­но раз­бил се­бе но­гу, так что на ру­ках во­и­нов от­не­сен был в по­стель. Но­чью бо­лезнь его уси­ли­лась, и он умер; и воз­вра­ти­лись во­и­ны к ца­рю, ве­зя с со­бою его мерт­во­го сы­на. При ви­де вне­зап­но умер­ше­го сы­на царь упал за­мерт­во. Со­брал­ся весь го­род и пла­кал на­род, со­жа­лея цар­ско­го сы­на и са­мо­го ца­ря, уми­ра­ю­ще­го от скор­би. Сре­ди на­ро­да был и Фило­страт. По­дой­дя к цар­ским при­бли­жен­ным, он го­во­рил им, что Ев­до­кия — ра­ба Бо­жья, и ни­кто не мо­жет при­чи­нить ей вре­да, ибо ее охра­ня­ет небес­ная си­ла. Но ес­ли царь хо­чет ви­деть сы­на жи­вым, то пусть по­шлет к ней по­чти­тель­ную прось­бу, чтобы она умо­ли­ла Бо­га ожи­вить мерт­ве­ца.

— Я сам, — го­во­рил Фило­страт, — на се­бе ис­пы­тал си­лу ее мо­лит­вы и Бо­жье ми­ло­сер­дие.

Услы­хав это, царь немно­го при­шел в се­бя и, точ­нее узнав от Фило­стра­та о слу­чив­шем­ся с ним, по­ве­рил сло­вам его и тот­час по­слал к Ев­до­кии три­бу­на[11] Ва­ви­лу с по­чти­тель­ным, сми­рен­ным и про­си­тель­ным пись­мом. Ко­гда он при­был в оби­тель, свя­тая Ев­до­кия, сми­рен­но по­кло­нив­шись, при­ня­ла цар­ское пись­мо и ска­за­ла:

— За­чем царь по­сы­ла­ет свое пись­мо мне, убо­гой и недо­стой­ной греш­ни­це?

В ожи­да­нии, по­ка свя­тая про­чтет цар­ское пись­мо, три­бун во­шел в од­ну из мо­на­стыр­ских ком­нат и, уви­дев там от­кры­тую кни­гу, на­кло­нил­ся и про­чи­тал: «Бла­жен­ны, хра­ня­щие от­кро­ве­ния Его, всем серд­цем ищу­щие Его» (Пс.118:2) и, до­чи­тав до кон­ца псал­ма, за­дре­мал и, по­ло­жив го­ло­ву на кни­гу, за­снул. Во сне явил­ся ему некий свет­лый юно­ша и, толк­нув его в бок жез­лом, быв­шим у него в ру­ке, ска­зал:

— Ва­ви­ла, встань! Мерт­вый до­жи­да­ет­ся те­бя.

Про­бу­див­шись, Ва­ви­ла при­шел в ужас от яв­ле­ния ан­ге­ла и рас­ска­зал о сем бла­жен­ной Ев­до­кии, про­ся ско­рее от­пу­стить его. Она, со­звав всех се­стер, ска­за­ла им:

— Как вы по­со­ве­ту­е­те мне по­сту­пить от­но­си­тель­но то­го, о чем пи­шет царь мо­е­му ни­что­же­ству?

Сест­ры еди­но­глас­но от­ве­ти­ли:

— Бла­го­дать Свя­то­го Ду­ха на­став­ля­ет те­бя: пи­ши ца­рю, что угод­но Бо­гу.

По­сле до­воль­ной мо­лит­вы, свя­тая се­ла и на­пи­са­ла ца­рю так: «Я, ни­чтож­ная жен­щи­на, не знаю, по ка­ко­му слу­чаю твое ве­ли­че­ство из­во­лил при­слать мне по­сла­ние. Я, жен­щи­на недо­стой­ная и пол­ная гре­хов, об­ли­ча­е­мая со­ве­стью во мно­гих и ужас­ных без­за­ко­ни­ях, я не имею дерз­но­ве­ния умо­лять Хри­ста Бо­га мо­е­го, да сми­лу­ет­ся над то­бою и воз­вра­тит те­бе сы­на жи­вым. Но на­де­юсь на из­вест­ную бла­гость и си­лу Гос­по­да мо­е­го, что Он явит на те­бе и на сыне тво­ем ве­ли­кое Свое ми­ло­сер­дие, ес­ли ты всем серд­цем уве­ру­ешь в ис­тин­но­го Бо­га, вос­кре­ша­ю­ще­го мерт­вых, и бу­дешь на­де­ять­ся на Него. Невоз­мож­но при­зы­вать свя­тое и страш­ное имя Его и мо­лить Его о чем-ли­бо, ес­ли пред­ва­ри­тель­но не уве­ру­ешь в Него всею ду­шою. Итак, ес­ли ты всею ду­шою ве­ру­ешь, то уви­дишь ве­ли­кую сла­ву бес­смерт­но­го Бо­га, спо­до­бишь­ся Его ми­ло­сти и на­сла­дишь­ся Его бла­го­де­я­ни­я­ми».

На­пи­сав­ши и трое­крат­но за­пе­чатлев пись­мо крест­ным зна­ме­ни­ем, она от­да­ла по­слан­но­му и от­пу­сти­ла его. Воз­вра­тив­шись к ца­рю, три­бун не от­дал ему по­сла­ния свя­той Ев­до­кии, но по­ло­жил его на грудь умер­ше­го, при­звав гро­мо­глас­но имя Хри­сто­во. Тот­час мерт­вец ожил, от­крыл гла­за, за­го­во­рил и встал, как по­сле сна, жи­вым и здо­ро­вым. Все изум­ля­лись и ужа­са­лись та­ко­му необык­но­вен­но­му зре­ли­щу. И гро­мо­глас­но вос­клик­нул царь:

— Ве­лик Бог хри­сти­ан­ки Ев­до­кии! Бог ис­тин­ный и пра­вед­ный — Бог хри­сти­ан­ский! Спра­вед­ли­во мно­гие к Те­бе при­бе­га­ют и бла­го­че­сти­во по­сту­па­ют ве­ру­ю­щие в Те­бя, Хри­ста Гос­по­да! При­ми и ме­ня, гря­ду­ще­го к те­бе, ибо я ве­рую Тво­е­му свя­то­му име­ни и при­знаю, что Един Ис­тин­ный Бог, свя­той и бла­го­сло­вен­ный во ве­ки!

Уве­ро­вав во Хри­ста Бо­га, царь кре­щен был го­род­ским епи­ско­пом вме­сте с же­ною и сы­ном, вос­крес­шим из мерт­вых, и с до­че­рью Ге­ла­си­ей. По­сле се­го, раз­дав ще­д­рую ми­ло­сты­ню ни­щим и убо­гим, он по­слал мно­го зо­ло­та свя­той Ев­до­кии на со­ору­же­ние свя­той церк­ви. Кро­ме то­го, он по­ве­лел по­стро­ить го­род на том ме­сте, где жи­ла Ев­до­кия, и ча­сто пи­сал ей, про­ся ее свя­тых мо­литв. В ско­ром вре­ме­ни царь, пре­успев­ши в свя­той ве­ре и доб­рых де­лах, по­чил о Гос­по­де, а за ним умер­ла и же­на. Сын был по­став­лен диа­ко­ном, а по­том, ко­гда скон­чал­ся епи­скоп, был по­свя­щен во епи­ско­па. А сест­ра его Ге­ла­сия, пре­зи­рая су­е­ту ми­ра и из­бе­гая брач­ной жиз­ни, но же­лая по­слу­жить Гос­по­ду, тай­но уда­ли­лась в мо­на­стырь свя­той Ев­до­кии и в нем жи­ла до смер­ти, усерд­но слу­жа и бла­го­уго­ждая Гос­по­ду.

В это вре­мя гос­под­ство­ва­ло язы­че­ское нече­стие и мно­гие, тай­но слу­жив­шие Гос­по­ду, бы­ли от­кры­ва­е­мы бо­го­не­на­вист­ны­ми и при­нуж­да­лись к той же по­ги­бе­ли. То­гда в го­ро­де Илио­по­ле был на­мест­ни­ком Дио­ген, рев­ни­тель сквер­ных бо­гов, усерд­ней­ший их слу­жи­тель и го­ни­тель от­ка­зы­ва­ю­щих­ся от по­кло­не­ния идо­лам. Он хо­тел взять за се­бя в за­му­же­ство вы­ше­упо­мя­ну­тую цар­скую дочь Ге­ла­сию, на что был со­гла­сен, по­ка на­хо­дил­ся в неве­рии, и отец ее, Ав­ри­ли­ан. Ко­гда же он был про­све­щен свя­тым кре­ще­ни­ем, то не за­хо­тел от­дать ее за невер­но­го му­жа, ес­ли толь­ко он не при­мет хри­сти­ан­ской ве­ры. Ско­ро Ав­ри­ли­ан скон­чал­ся, и Ге­ла­сия, бо­ясь, что на­силь­но бу­дет взя­та Дио­ге­ном, убе­жа­ла, как бы­ло ска­за­но, в мо­на­стырь свя­той Ев­до­кии, но ни­кто не знал точ­но, где она скры­лась. Но­сил­ся толь­ко слух, что скры­ва­ет­ся где-то у Ев­до­кии. На­мест­ник Дио­ген по­слал пять­де­сят во­и­нов взять Ев­до­кию, как хри­сти­ан­ку, для рас­сле­до­ва­ния. Ко­гда во­и­ны шли за ней, Гос­подь явил­ся но­чью Ев­до­кии и ска­зал:

— Дщерь Ев­до­кия! Бодр­ствуй и стой му­же­ствен­но в ве­ре. При­шло для те­бя вре­мя ис­по­ве­дать Мое имя и про­сла­вить Мою сла­ву. При­бли­зил­ся по­двиг, ко­то­рый ты со­вер­шишь. Вот сей­час на­па­дут на те­бя лю­ди, страш­ные, как зве­ри, но ты не сму­щай­ся и не ужа­сай­ся, по­то­му что Я бу­ду с то­бою близ­ким спут­ни­ком и креп­ким по­мощ­ни­ком во всех тво­их по­дви­гах и тру­дах.

Ко­гда ви­де­ние окон­чи­лось, во­и­ны но­чью пе­ре­лез­ли через мо­на­стыр­скую сте­ну. Пре­по­доб­ная, узнав­ши об этом ду­хом, вы­шла к ним и спро­си­ла:

— Что вам здесь на­доб­но? Ко­го ище­те?

Во­и­ны схва­ти­ли ее и спра­ши­ва­ли об Ев­до­кии. Она обе­ща­лась пре­дать им Ев­до­кию, ес­ли толь­ко они на ма­лое вре­мя осво­бо­дят ее. И, при­дя в цер­ковь, она взо­шла в свя­той ал­тарь, от­кры­ла ков­че­жец с Пре­чи­сты­ми Жи­во­тво­ря­щи­ми Хри­сто­вы­ми Та­и­на­ми и, взяв часть сей ве­ли­кой свя­ты­ни, скры­ла у се­бя на гру­ди. По­сле это­го она вы­шла и ска­за­ла во­и­нам:

— Я — Ев­до­кия, возь­ми­те ме­ня и ве­ди­те к по­слав­ше­му вас.

Они взя­ли и по­ве­ли ее с со­бою. Бы­ла без­лун­ная и тем­ная ночь, и вот явил­ся свет­лый и пре­крас­ный юно­ша, неся пе­ред ней све­чу и осве­щая путь. Это был ан­гел Гос­по­день, ви­ди­мый толь­ко Ев­до­ки­ею, а во­и­ны ни его, ни све­та не ви­де­ли. Во­и­ны хо­те­ли по­са­дить Ев­до­кию на ос­ла, но она не по­же­ла­ла и ска­за­ла:

— «Иные — ко­лес­ни­ца­ми, иные — ко­ня­ми» (Пс.19:8), а я, на­де­ясь на Хри­ста, дой­ду и пеш­ком.

По при­бы­тии в го­род, на­мест­ник ве­лел за­клю­чить Ев­до­кию на два дня в тем­ни­цу, а на тре­тий день при­звал тем­нич­но­го стра­жа и спро­сил его:

— Не да­вал ли кто той вол­шеб­ни­це пи­щи или пи­тья?

Страж от­ве­тил:

— Кля­нусь тво­ею ми­ло­стью, гос­по­дин мой, что ни пи­щи, ни пи­тья ей ни­кто не да­вал, и сколь­ко раз я ни смот­рел на нее, все­гда ви­дел ее рас­про­стер­той на зем­ле и мо­ля­щей­ся (как ду­маю) сво­е­му Бо­гу.

На­мест­ник ска­зал:

— Зав­тра я про­из­ве­ду рас­сле­до­ва­ние и суд о ней, а ныне я за­нят дру­ги­ми де­ла­ми.

На чет­вер­тый день на­мест­ник Дио­ген сел на су­ди­ли­ще и ве­лел при­ве­сти Ев­до­кию. Уви­дев ее, сми­рен­ную ви­дом, в пло­хой одеж­де, с опу­щен­ной го­ло­вой, он при­ка­зал слу­гам от­крыть ей ли­цо, и оно тот­час за­бли­ста­ло, как мол­ния. Изу­мил­ся Дио­ген и дол­го мол­чал, удив­ля­ясь неиз­ре­чен­но­му бла­го­род­ству и кра­со­те ее ли­ца, си­я­ю­ще­го Бо­же­ствен­ною бла­го­да­тью. Дол­го со­зер­цая ее кра­со­ту, он сму­тил­ся ду­хом и, об­ра­тив­шись к су­дьям, ска­зал:

— Кля­нусь мо­им бо­гом солн­цем! Нель­зя пре­дать смер­ти та­кую, по­доб­ную солн­цу, кра­со­ту. Не знаю, как по­сту­пить!

Один из су­дей ска­зал:

— Не ду­ма­ет ли твое ве­ли­че­ство, что та­кая кра­со­та есте­ствен­на! Нет, это вол­шеб­ный при­зрак. Раз­ве ты не зна­ешь, ка­кой си­лой об­ла­да­ют ча­ро­деи! А ко­гда раз­ру­ше­но бу­дет вол­шеб­ное оча­ро­ва­ние, сей­час же явит­ся ее при­род­ное без­об­ра­зие.

На­мест­ник об­ра­тил­ся к бла­жен­ной:

— Преж­де все­го, ска­жи нам свое имя, про­ис­хож­де­ние и жизнь.

Огра­див се­бя крест­ным зна­ме­ни­ем, свя­тая ска­за­ла:

— Мое имя — Ев­до­кия, а о мо­ем про­ис­хож­де­нии и об­ра­зе жиз­ни нет нуж­ды ме­ня спра­ши­вать, по­это­му про­шу те­бя, на­мест­ник, не трать вре­ме­ни на празд­ные ре­чи, но де­лай со мной то, что вы обыч­но де­ла­е­те с хри­сти­а­на­ми. Су­ди ме­ня, му­чай ме­ня, как те­бе угод­но, пре­дай ме­ня смер­ти, а я на­де­юсь на Хри­ста, ис­тин­но­го Бо­га мо­е­го, что Он не пре­зрит ме­ня и не оста­вит.

На­мест­ник ска­зал:

— На крат­кий во­прос ты так мно­го от­ве­ча­ешь, сколь­ко же ты на­го­во­ришь, ко­гда нач­нем тер­зать те­бя? Ска­жи же нам: за­чем, оста­вив го­род и от­верг­нув бо­гов, ты ушла в пу­сты­ню, уне­ся с со­бою на­род­ное иму­ще­ство, лу­ка­вым об­ра­зом опу­сто­шив го­род­скую каз­ну?

Свя­тая от­ве­ти­ла:

— По­че­му я оста­ви­ла го­род — ска­жу од­ним сло­вом: я бы­ла сво­бод­на и что за­хо­те­ла, то сде­ла­ла. Ка­кой за­кон за­пре­ща­ет сво­бод­но­му че­ло­ве­ку ид­ти, ку­да он хо­чет? А что ка­са­ет­ся об­ви­не­ния в по­хи­ще­нии зо­ло­та, то же­лаю, чтобы стал пред мной кле­вет­ник и то­гда об­ли­че­на бу­дет кле­ве­та и ложь ис­чезнет пред ис­ти­ною. Уже­ли я ушла, по­хи­тив чу­жое?

По­сле дол­го­го пре­пи­ра­тель­ства свя­тая оста­лась неодо­лен­ной в сло­ве и непре­клон­ной в ве­ре. То­гда на­мест­ник ве­лел по­ве­сить ее на де­ре­ве и че­ты­рем во­и­нам же­сто­ко би­че­вать. Во­и­ны взя­ли ее, об­на­жи­ли до по­я­са и по­ве­си­ли. Ко­гда ее раз­де­ва­ли, с гру­ди ее спа­ла часть Пре­чи­сто­го и Жи­во­тво­ря­ще­го Те­ла Гос­под­ня, взя­тая ею при вы­хо­де из мо­на­сты­ря. Слу­ги, не зная, что это та­кое, под­ня­ли и при­нес­ли на­мест­ни­ку. Про­тя­нув ру­ку, он хо­тел взять ее, и тот­час часть Пре­чи­сто­го Те­ла Вла­ды­ки пре­вра­ти­лась в огонь, и ве­ли­кий пла­мень по­па­лил слуг му­чи­те­ля и по­вре­дил ле­вое пле­чо са­мо­му на­мест­ни­ку. Он упал от бо­ли на зем­лю и взы­вал к солн­цу, по­чи­та­е­мо­му им за Бо­га:

— Вла­ды­ка солн­це! Ис­це­ли ме­ня, и я тот­час пре­дам ог­ню эту вол­шеб­ни­цу. Я знаю, что ты на­ка­зы­ва­ешь ме­ня за то, что я до сих пор не по­гу­бил ее! При этих сло­вах нис­пал на него огонь, как мол­ния, и умерт­вил его, опа­лив те­ло, как го­лов­ню. Страх и ужас на­пал на всех. А один во­ин ви­дел, что свет­лый ан­гел Бо­жий сто­ял близ свя­той, го­во­рил ей на ухо и уте­шал ее, по­кры­вая те­ло по­лот­ном бе­лее сне­га. Уви­дев это, во­ин при­бли­зил­ся к свя­той и ска­зал:

— Ве­рую и я в Бо­га тво­е­го, при­ми ме­ня ка­ю­ще­го­ся, ра­ба Бо­га Жи­во­го.

Свя­тая от­ве­ти­ла ему:

— Бла­го­дать ис­крен­не­го об­ра­ще­ния да при­дет на те­бя, ча­до. Ви­жу, что на­чи­на­ешь ты но­вую жизнь, как вновь рож­ден­ный, — ес­ли хо­чешь спа­стись, из­бе­гай преж­не­го неве­рия.

Во­ин ска­зал:

— Умо­ляю те­бя, ра­ба Гос­под­ня, сми­луй­ся над на­мест­ни­ком, ис­про­си ему у Бо­га тво­е­го воз­вра­ще­ние к жиз­ни, чтобы мно­гие по­зна­ли Ис­тин­но­го Бо­га и уве­ро­ва­ли в Него.

По­сле этих слов он, по­дой­дя к де­ре­ву, осво­бо­дил свя­тую му­че­ни­цу, и она, пре­кло­нив ко­ле­на, дол­го мо­ли­лась. За­тем вста­ла и гром­ко вос­клик­ну­ла:

— Гос­по­ди Иису­се Хри­сте, ве­да­ю­щий тай­ны че­ло­ве­ка, утвер­див­ши небе­са сло­вом и все пре­муд­ро со­здав­ший! По­ве­ли, да по Тво­ей все­силь­ной и все­мо­гу­щей во­ле ожи­вут все по­па­лен­ные нис­по­слан­ным от Те­бя ог­нем, чтобы мно­гие вер­ные утвер­ди­лись в свя­той ве­ре, а невер­ные об­ра­ти­лись к Те­бе, Бо­гу Веч­но­му, и тем про­сла­ви­лось пре­свя­тое имя Твое во ве­ки ве­ков!

По­сле это­го она по­до­шла к мерт­вым и, взяв каж­до­го за ру­ку, про­из­но­си­ла:

— Во имя Гос­по­да Иису­са Хри­ста Вос­крес­ше­го встань и будь здо­ров по-преж­не­му.

И так всех по од­но­му ожи­ви­ла, под­ни­мая и про­буж­дая, как бы ото сна. Ко­гда все с изум­ле­ни­ем и ужа­сом смот­ре­ли на про­ис­хо­дя­щие див­ные чу­де­са, вне­зап­но по­слы­шал­ся вопль и плач: к ко­ми­ту Ди­о­до­ру, быв­ше­му там с во­и­на­ми, при­шло из­ве­стие о вне­зап­ной смер­ти его же­ны Фир­ми­ны, уго­рев­шей в бане. По­ра­жен­ный неча­ян­ною ве­стью, Ди­о­дор рас­тер­зал свою одеж­ду и, объ­ятый жа­ло­стью, со сле­за­ми устре­мил­ся ту­да, где умер­ла его же­на. За ним по­бе­жа­ли мно­гие из на­ро­да, и на­мест­ник Дио­ген, вос­став­ший из мерт­вых, так­же на­пра­вил­ся ту­да. Уви­дав, что же­на ко­ми­та дей­стви­тель­но умер­ла, он воз­вра­тил­ся к свя­той Ев­до­кии и ска­зал ей:

— Во­ис­ти­ну ве­рую, что Бог твой без­мер­но вы­ше и мо­гу­ще­ствен­нее на­ших бо­гов, но ес­ли ты хо­чешь уси­лить и укре­пить мою на­чи­на­ю­щу­ю­ся и еще сла­бую ве­ру, то, умо­ляю те­бя, пой­дем со мною к умер­шей Фир­мине. Ес­ли ты вос­кре­сишь ее, то­гда без за­мед­ле­ния и со­мне­ния окон­ча­тель­но уве­рую в тво­е­го Бо­га.

Свя­тая Ев­до­кия ска­за­ла ему:

— Не толь­ко ра­ди те­бя Бог явит Свою во­лю в без­мер­ном ми­ло­сер­дии, но и ра­ди всех, же­ла­ю­щих вой­ти в Его цар­ство. Итак, пой­дем, при Бо­жьей по­мо­щи, ту­да, ку­да ме­ня зо­вешь.

Ко­гда они шли вме­сте с на­ро­дом, встре­ти­лись им несу­щие мерт­вое те­ло. Свя­тая по­ве­ле­ла оста­но­вить но­сил­ки, про­сле­зи­лась, по­мо­ли­лась неко­то­рое вре­мя и, взяв умер­шую за ру­ку, ска­за­ла гром­ким го­ло­сом:

— Бо­же Ве­ли­кий и веч­ный, Гос­по­ди Иису­се Хри­сте, Су­щее Сло­во От­чее, Вос­кре­ша­ю­щий мерт­вых! Мо­лим­ся Те­бе: во уве­ре­ние пред­сто­я­щих бла­го­во­ли со­тво­рить ве­ли­кое чу­до, по­ве­ли ожить Фир­мине и да­руй ей дух по­ка­я­ния, да об­ра­тит­ся к те­бе, все­гда Жи­во­му и веч­но­му Бо­гу.

По­сле этой мо­лит­вы Фир­ми­на тот­час вста­ла с но­си­лок, и весь на­род гром­ким го­ло­сом еди­но­глас­но вос­клик­нул:

— Ве­лик Бог Ев­до­кии, Ис­ти­нен и Пра­ве­ден Бог хри­сти­ан­ский! Умо­ля­ем те­бя, ра­ба Бо­га Жи­во­го, спа­си нас, по­то­му что и мы ве­ру­ем в тво­е­го Бо­га.

А Ди­о­дор, уви­дя свою же­ну жи­вой, чрез­вы­чай­но об­ра­до­вал­ся и, пад­ши к но­гам пре­по­доб­ной, го­во­рил:

— Умо­ляю те­бя, ра­ба Хри­сто­ва, сде­лай и ме­ня хри­сти­а­ни­ном, по­то­му что ныне я ис­тин­но по­знал, Кто есть Все­мо­гу­щий Бог, Ко­то­ро­му ты слу­жишь.

И кре­стил­ся Ди­о­дор с же­ною и со всем до­мом сво­им во имя От­ца и Сы­на и Свя­то­го Ду­ха, — и мно­же­ство на­ро­да, так­же и Дио­ген-на­мест­ник с до­мом сво­им кре­сти­лись и до смер­ти пре­бы­ва­ли во свя­той ве­ре.

По­сле это­го свя­тая Ев­до­кия по прось­бе Ди­о­до­ра жи­ла в его до­ме, по­учая Бо­же­ствен­но­му сло­ву но­во­про­све­щен­ных хри­сти­ан. Один от­рок Зи­нон, ра­бо­тая в близ­ле­жа­щем са­ду, был умерщ­влен смер­то­нос­ным ды­ха­ни­ем змея, и неутеш­но пла­ка­ла о нем мать его, вдо­ва. Узнав об этом, аг­ни­ца Хри­сто­ва Ев­до­кия ска­за­ла Ди­о­до­ру:

— Пой­дем уте­шить пла­чу­щую вдо­ву, и уви­дишь див­ное ми­ло­сер­дие Бо­га на­ше­го.

При­дя, они уви­де­ли, что от­рок опух, раз­дул­ся и по­чер­нел от зме­и­но­го яда. Свя­тая ска­за­ла Ди­о­до­ру:

— На­ста­ло вре­мя по­ка­зать, сколь ве­ли­кую ве­ру име­ешь ты в Бо­га. Итак, по­мо­лись, воз­ве­дя на небо ду­шев­ные очи, и вос­кре­си умер­ше­го.

Ди­о­дор ска­зал:

— Гос­по­жа моя, ра­ба Хри­сто­ва! Я еще недав­но уве­ро­вал, не мо­гу бо­го­мыс­ли­ем утвер­дить очи серд­ца в Бо­ге.

Свя­тая ска­за­ла ему:

— Несо­мнен­но ве­рую, что Бог слу­ша­ет ка­ю­щих­ся греш­ни­ков и ско­ро ис­пол­ня­ет их про­ше­ния. Итак, при­зо­ви от всей ду­ши Все­мо­гу­ще­го Гос­по­да, и Он явит нам Свое ми­ло­сер­дие.

То­гда Ди­о­дор, пре­кло­нив свою выю и уда­ряя се­бя в грудь, на­чал со сле­за­ми вслух мо­лить­ся:

— Гос­по­ди Бо­же, бла­го­во­лив­ший при­звать ме­ня, недо­стой­но­го греш­ни­ка и невер­но­го, ко свя­той ве­ре, по­слав­ший сию чест­ную ра­бу во спа­се­ние на­ших душ! Зная мою неиз­мен­ную и непо­ко­ле­би­мую ве­ру, услышь мою греш­ную и недо­стой­ную мо­лит­ву и по­ве­ли от­ро­ку, уби­ен­но­му зме­ем, ожить для сла­вы Тво­ей, чтобы и он, и вся­кая ду­ша про­слав­ля­ли во ве­ки Твое Пре­свя­тое имя.

По­сле мо­лит­вы, Ди­о­дор ска­зал мерт­ве­цу:

— Зи­нон! Во имя Иису­са Хри­ста, рас­пя­то­го при Пон­тии Пи­ла­те, встань!

И тот­час мерт­вый встал, отер чер­но­ту, ста­ло те­ло его здо­ро­вым, как преж­де, и все уве­ро­ва­ли и про­сла­ви­ли Бо­га, Твор­ца неба и зем­ли. Ко­гда на­род стал рас­хо­дить­ся, бла­жен­ная аг­ни­ца Хри­сто­ва Ев­до­кия ска­за­ла:

— Бра­тья! По­до­жди­те немно­го. Еще раз про­сла­вит­ся Хри­стос Спас наш.

На­род оста­но­вил­ся. Свя­тая по­мо­ли­лась, и вот змей, умерт­вив­ший от­ро­ка, при­полз с страш­ным сви­стом, го­ни­мый чу­дес­ным ог­нем, и стал пе­ред гла­за­ми всех ме­тать­ся и из­ви­вать­ся, рас­торг­нул­ся и из­дох. То­гда все, ви­дев­шие это, вме­сте с же­на­ми и детьми от­пра­ви­лись к епи­ско­пу Илио­по­ля и при­ня­ли свя­тое кре­ще­ние. А пре­по­доб­ная Ев­до­кия воз­вра­ти­лась в свою оби­тель и про­во­ди­ла жизнь в обыч­ных ино­че­ских тру­дах. Ино­гда при­хо­ди­ла она в го­род, утвер­ждая вер­ных и при­во­дя невер­ных к ве­ре во Хри­ста Бо­га. По­сле сво­е­го кре­ще­ния она про­жи­ла пять­де­сят шесть лет и скон­ча­лась му­че­ни­че­скою смер­тью сле­ду­ю­щим об­ра­зом. По­сле кон­чи­ны на­мест­ни­ка Дио­ге­на, умер­ше­го в хри­сти­ан­ской ве­ре, его долж­ность за­нял Ви­кен­тий, че­ло­век же­сто­кий и враг хри­сти­ан. Он, услы­хав о пре­по­доб­ной Ев­до­кии, по­слал во­и­нов от­сечь ее чест­ную го­ло­ву.

Итак, свя­тая пре­по­доб­но­му­че­ни­ца Ев­до­кия в пер­вый день ме­ся­ца мар­та скон­ча­лась от ме­ча о Хри­сте Иису­се Гос­по­де на­шем, Ему же сла­ва с От­цом и Свя­тым Ду­хом ныне и прис­но и во ве­ки ве­ков. Аминь.

Тропарь преподобномученицы Евдокии
глас 8
Правостию умною душу твою привязавши в любовь Христову,/ тленных, и красных, и временных забытием претекла еси,/ яко Слова ученица:/ пощением страсти первее умертвивши,/ страдальчески второе врага посрамила еси./ Тем Христос сугубых венца сподоби тя,/ славная Евдокие, преподобная страстотерпице,/ моли Христа Бога спастися душам нашим.

Кондак преподобномученицы Евдокии
глас 4
Во страдании твоем добре подвизавшися,/ и по смерти нас освящаеши чудес излиянии, всехвальная,/ верою прибегающия в Божественную церковь твою,/ и, торжествующе, молим тя, преподобная мученице Евдокие:// да избавимся недуг душевных и чудес благодать почерпем.