сщмч. свт. Серафим еп. Дмитровский (Звездинский)

Начало свое Звездинские берут от рода Бонефатьевых, старообрядцев-беспоповцев. Иоанн Гаврилович Бонефатьев, будущий отец владыки Серафима, горя желанием просвещения, пешком отправился из Солигалича в Петербург и подал прошение на Высочайшее имя о своем причислении к Православной Церкви. Он был принят в Единение с Российской Православной Церковью, наименован Звездинским и определен на должность чтеца при храме на Волковом кладбище в Петербурге, где у него обнаружились редкие музыкальные способности и прекрасный голос.

В Петербурге он женился на дочери единоверческого священника Евдокии Васильевне Славской, принял духовный сан и получил место священника в Ржеве. С начала 80-х годов отец Иоанн служил в Москве. Состоя настоятелем Троицкой церкви, отец Иоанн Звездинский заслужил всеобщую любовь и уважение и вскоре был назначен благочинным всех единоверческих храмов.

7 апреля 1883 года, в четверг шестой седмицы Великого поста, у него родился сын Николай, будущий епископ Серафим. Впоследствии владыка вспоминал слова из Триоди постной, которые читались в день его рождения за Церковным богослужением: Даждь Ми, сыне, твое сердце, очи же твои Моя пути да соблюдают (на вечерне 2-е чтение, Притч. 23, 26) и видел в них пророчество о своем монашестве.

В 1885 или 1886 году скончалась совсем молодая супруга отца Иоанна, и Николай трех лет остался без матери.. По нежной любви отец Иоанн был ему не только отцом, но и матерью: всегдашняя его теплота и ласка не давали ощущать Коле, что он сирота, не имеющий материнского покрова.

Рассказывая о своем детстве, владыка отмечал, что его, маленького, неопустительно будили в церковь к ночной службе под праздники. Утреня по единоверческой традиции совершается ночью. И в холод, и в непогоду его вели в храм, где он часто засыпал, но присутствие на богослужении считалось необходимым для воспитания.

Отец приучал Колю любить церковную службу, храм, пение и чтение. На клиросе Коля читал охотно и четко. Чтобы он мог видеть лежащий на аналое Часослов, подставляли скамеечку. Однажды маленький Коля вошел в алтарь через Царские врата. Видевшие выразили уверенность, что младенец станет служителем престола Божия.

Взирая на отца, совершавшего литургию, Коля с трепетом внимал его пламенной молитве. «Видно, папа за меня молился в то время, — говорил потом владыка. — Может быть, он испросил у Бога и эту милость, что я пошел по пути служения Церкви Божией».

Учиться Колю отдали в церковное училище при единоверческой церкви, а по окончании ее, в 1895 году, — в Заиконоспасское духовное училище, что на Никольской улице.

Было их три дружных одноклассника: Коля Звездинский, будущий епископ Дмитровский Серафим; Николай Кудрявцев, сын священника церкви Никола Большой крест на Ильинке, будущий епископ Богородский Никанор, единоверческий викарий Московской епархии, и Всеволод Красновский, сын священника церкви Святителя Алексия на Николо-Ямской улице, впоследствии епископ Клинский Гавриил.

С 1899 года Николай Звездинский — учащийся Московской духовной семинарии. В комнате Коли висел образ святителя Николая во весь рост, перед которым он ежедневно молился о даровании способности говорить слово Божие — поучения и проповеди. И Господь наградил его этим даром.

В храме Христа Спасителя в Москве епископом Парфением (Левицким), бывшим незадолго до этого ректором семинарии, совершено было посвящение Николая в чтеца иподиакона.

В 1902 году, на втором курсе семинарии, когда Коле было 19 лет, он тяжело заболел лимфангоитом, болезнью, тогда практически неизлечимой, но чудесным образом был исцелен по молитве перед привезенным игуменом Саровской пустыни Иерофеем образом еще не прославленного старца Серафима. В Саров отец Иоанн послал заверенное врачами свидетельство об исцелении и благодарственное письмо отцу Иерофею.

Образок кроткого старца навсегда стал семейной святыней, почитался как икона (хотя изображение его было еще без нимба) и сопровождал владыку Серафима почти всю его жизнь.

Через год после этого события Коля стал свидетелем и частником торжеств по канонизации и прославлению преподобного Серафима Саровского. Исполненный благодарности за исцеление сына, отец Иоанн написал службу преподобному Серафиму: После открытия святых мощей он видел преподобного.

Семинарию Николай Иванович Звездинский окончил 1905 году одним из лучших учеников. После горячей молитвы у мощей преподобного Сергия он прошел по конкурсу и был принят в Московскую духовную академию на полное содержание.

Учился Коля усердно, вскоре стал известен своим даром слова. «Идем в академию, сегодня будет проповедовать студент Николай Иванович Звездинский», — говорили и жители Сергеева Посада, и братия монастыря.

За годы учения в академии Николай утвердился в выборе монашеского пути. У раки преподобного Сергия вместе со своим другом Виталием Ставицким (будущим епископом Филиппом) дал он обет принять постриг.

В это же время стал он духовным сыном старца Зосимовой пустыни иеромонаха Алексия (Соловьева). Старец с любовью принял под свое руководство благочестивого юношу.

В канун Крещения 1907 года скончался отец Николая, протоиерей Иоанн Звездинский. Единоверцы обратились к Московскому митрополиту Владимиру (Богоявленскому), будущему священно-мученику, с просьбой поставить Николая Ивановича настоятелем на место отца. Но владыка, видя в Звездинском яркие духовные дарования, их желание не исполнил.

Вероятно, в Зосимовой пустыни Николай познакомился с архимандритом Чудова монастыря Арсением (Жадановским) и вскоре стал частым его посетителем. Отец Арсений полюбил скромного, духовно настроенного студента. Беседовал с ним как с другом, живо интересуясь его жизнью.

Однажды отец Герасим (Анциферов), чтимый чудовский старец, имевший послушание стоять у раки святителя Ионы в Успенском соборе Кремля, взял Николая с собой в гости к духовным чадам и, прибыв к ним, отрекомендовал его:

— Я привел вам нашего Чудовского архимандрита.

— Отец архимандрит, — говорил отец Герасим про Николая и отцу Арсению, — это наш будущий настоятель, архимандрит Чудовский.

Решившись на постриг, Николай испросил благословения и молитвенной помощи у своего старца, отца Алексия, и благословения у архимандрита Арсения. Отец Арсений благословил его образом Воскресения Христова.

По дороге в лавру в день пострига Николай Иванович попросил сопровождавшего его игумена Зосимовой пустыни отца Германа (Гомзина) сказать свое наставление. «Будь воином Христовым, — сказал отец Герман, — чувствуй себя всегда стоящим в строю перед лицом Начальника твоего, Спасителя Бога. Не видишь, а сердцем чувствуй, зри Его близ себя. Весь будь в струнку, всегда, неопустительно. Знаешь, солдат стоит в строю, начальник отошел... Воин не видит его, но чувствует его присутствие и стоит начеку, так и ты не забывай, что Бог всегда с гобой!»

26 сентября 1908 года после всенощного бдения совершился монашеский постриг Николая Ивановича. Он получил имя Серафим в честь преподобного Серафима Саровского. Небесным миром сияло его лицо, когда после пострига подходили к нему монахи, спрашивая: «Что ти есть имя, брате?»

В день Казанской иконы Божией Матери, 22 октября 1908 года, в академическом Покровском храме состоялось посвящение монаха Серафима в иеродиакона. А 8 июля, на Казанскую следующего, 1909 года, совершилось посвящение во иеромонаха. В этом же году он окончил духовную академию со званием кандидата-магистранта богословия и вскоре получил назначение преподавать историюЦеркви в Вифанской семинарии.

«Я молился за каждого своего ученика, — вспоминал потом владыка. — Вынимал за каждого частицу на проскомидии, и это, видимо, чувствовали они своими душами».

Жил он строго, много молился и постился: супа 8 ложек, по числу слов молитвы Иисусовой: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». Маленькие порции обеда делил пополам.

21 сентября 1912 года, отца Серафима перевели в Московскую духовную семинарию на должность преподавателя гомилетики и соединенных с нею предметов.

8 июня 1914 года архимандрит Арсений (Жадановский) был хиротонисан во епископа Серпуховского, викария Московской епархии, с оставлением в должности наместника кафедрального Чудова монастыря, а 10 июня иеромонах Серафим был возведен в сан архимандрита, назначен помощником наместника монастыря и освобожден от должности преподавателя Московской семинарии.

С августа 1914 года по август 1915 года он исполнял обязанности столичного наблюдателя церковно-приходских школ.

В 1914 году он был избран председателем общества хоругвеносцев кафедрального Чудова монастыря.

Исполняя обязанности настоятеля монастыря, архимандрит Серафим был строг к себе и другим в соблюдении уставов монашеского жития. «Миряне несут тяготу на фабриках, заводах, в трудах, — говорил он братии, — поэтому монахам должно со смирением являться на молитвенное бдение в урочный час». Все вопросы управления монастырем отец Серафим согласовывал с епископом Арсением: «Как владыка, так и я».

В Чудовом монастыре пережил отец Серафим обстрел Кремля в 1917 году.

Мощи святителя Алексия, главную чудовскую святыню, с начала обстрела 27 октября/9 ноября 1917 года перенесли в деревянном гробе в пещерную церковь, в подземелье, где 300 лет назад томился в заключении священномученик Патриарх Ермоген. Здесь, под нескончаемый грохот орудий, денно и нощно молились о России архимандрит Серафим со всей братией и гостями Чудова монастыря, делегатами Поместного Собора — будущим священномучеником митрополитом Петроградским Вениамином (Казанским), архиепископом Гродненским Михаилом (Ермаковым), архиепископом Новгородским Арсением (Стадницким), епископом Белостокским Владимиром (Тихоницким) и с зосимовским старцем иеросхимонахом Алексием (Соловьевым).

Представители новой власти закрыли Кремль, с весны 1918 года начали поступать распоряжения о выселении монахов. Осложнилась и внутренняя жизнь братии. 26 июля 1918 года, в день празднования Собора архистратига Гавриила, епископ Арсений и архимандрит Серафим навсегда покинули Чудов монастырь.

Погостив в Зосимовой пустыни, владыка Арсений и архимандрит Серафим переехали в августе 1918 года в Серафимо-Знаменский скит к схиигумении Фамари (Марджановой), любящей духовной дочери владыки, безбоязненно приютившей его и самоотверженно ему служившей. Матушка окружила изгнанников заботой; имея в лесу близ скита маленький домик, устроила для них киновию. Здесь, в полном уединении, они молились и трудились: копали грядки, рубили дрова. Отец Серафим читал Священное Писание по правилу преподобного Серафима: за неделю — четыре Евангелия, Деяния апостолов и Послания. Ежедневно он сослужил епископу Арсению в киновийном храме во имя святителя Иоасафа.

Ежедневное совершение Божественной литургии навсегда сроднило их. Всю жизнь они считали потерянными дни, в которые не служили литургию без какой-либо основательной причины: тяжелая болезнь, путешествие или заключение.

В конце лета 1919 года архимандрит Серафим был вызван Святейшим Патриархом Тихоном в Москву. Помолившись, проводил владыка Арсений своего друга и брата, патриарх объявил, что имеет в нем нужду и желает видеть в епископском сане. Старец Алексий благословил отца Серафима на архиерейское служение.

В епархиальном доме было совершено наречение архимандрита Серафима во епископа Дмитровского.

3 января 1920 года, в день святителя Петра, Митрополита Московского, в храме Троицкого подворья Святейший Патриарх Тихон совершил епископскую хиротонию Архимандрита Серафима в сослужении митрополита Владимирского Сергия (Страгородского), архиепископа Харьковского и Ахтырского Нафанаила (Троицкого), епископа Вятского Никандра (Феноменова), епископа Аляскинского Филиппа (Ставицкого).

Вручая посох новопоставленному епископу, Святейший сказал: «Господь призвал тебя быть епископом и сподобил сего великого сана в день празднования первого святителя Московского Петра. Сказано в тропаре сему святому, что он был утверждением граду Москве. Желаю, чтобы ты был для града Дмитрова тем же, чем был святитель Петр для Москвы. Будь и ты утверждением граду Дмитрову».

Во время праздничного обеда митрополит Сергий (Страгородский), взяв свою столовую ложку, заметил: «Советую, владыка, запастись ложкой, придется вам в тюрьму идти. Не забывайте этого предмета, он там будет очень нужен».

Патриарх Тихон, напутствуя епископа Серафима на труды архиерейские, сказал: «Иди путем апостольским... Где придется пешком — пешком иди. Нигде ничем никогда не смущайся. Неудобств не бойся, все терпи. Как ты думаешь, даром разве кадят архиерею трижды-по-трижды? Нет, недаром. За многие труды и подвиги, за исповеднические его болезни и хранение до крови веры православной».

25 января 1920 года, в день святой мученицы Татианы, владыка Серафим прибыл в Богом данный ему удел. Еще в 1915 году, будучи Чудовским архимандритом, он проезжал Дмитров, когда вместе с епископом Арсением возвращался в Москву из Пешношского монастыря. Возле собора лошади стали и отказывались двигаться с места. Владыка и архимандрит пошли в собор и приложились к главной святыне города — Животворящему Кресту. Епископ Арсений сказал тогда, что событие это, видимо, не случайное, есть в нем указание на какое-то Божие изволение.

И теперь владыка Серафим, в сане епископа прибыв в Дмитров, прежде всего совершил благодарственный молебен.

Три года, проведенные им в Дмитрове, остались для жителей города незабываемыми. Пламенная молитва, приобщение отпавших, взыскание заблудших, утешение старцев, воспитание подростков, непрестанное поучение словом Божиим — таким было его служение.

Епископ Серафим, уже произнося проповедь перед исповедью, приводил к покаянию нераскаянных грешников, а на исповеди даже те, кто никому не мог открыться, открывали душу епископу, как сердобольному отцу. Владыка ежедневно совершал литургию, часто при закрытых дверях, в Казанской церкви. С ним служил иеродиакон Аристарх. Паству свою епископ Серафим окормлял усердно, знал каждый дом и, как отец, всем был доступен. У дверей его дома очередь скорбящих, притекающих за решением, возрастала с каждым днем. Часто, возвращаясь поздно, он, тем не менее, заезжал к своим чадам.

Дмитровцы полюбили трогательное и вдохновенное служение владыки и старались не упустить возможность с ним молиться. После окончания службы они с пением молитв провожали его до самого дома. Вечерами после всенощной, в темноте, стоя на высоком крыльце, подолгу расставался епископ со своими чадами, продолжавшими пение акафиста.

В годы служения в Дмитрове владыка учредил братство Животворящего Креста Господня, имевшее целью «в молитвенном единении почерпать духовные силы к созиданию своей жизни по заветам Господа нашего Иисуса Христа — служить Христу и во Христе и ради Христа ближнему». Сыновняя преданность Святой Православной Церкви и послушание всем ее узаконениям утверждались уставом как прямой долг братчиков. Особенно должны стараться братчики проводить в жизнь самую главную евангельскую заповедь: «Любите друг друга».

Архипастырское служение епископа Серафима было утверждением и претворением в жизнь горячей любви ко Христу, Христовой любви к ближнему и верности Православной Церкви. Паству свою воспитывал он в духе благоговейного отношения ко всем церковным уставам, а от священнослужителей требовал их неопустительного соблюдения. Как и в Чудове монастыре, строгим к исполнению обетов и уставов, неустанным, любящим и заботливым наставником стал епископ Серафим для монашествующих своей епархии. Объезжая приходы, вверенные его управлению, он непременно навещал монастыри, посещая их во все престольные праздники. В его викариатстве находились такие известные обители, как древний Николо-Пешношский и Спасо-Влахернский монастыри. Во Влахернском монастыре владыка установил праздник в честь образа «Беленького Спасителя». Особенно ценил чинность, благообразие и стройность богослужения, отличавшие обитель, почитал подвизавшуюся в нем старицу-схимонахиню Серафиму (Кочеткову). В Николо-Пешношском монастыре, «Второй лавре», по слову митрополита Платона (Левшина), епископ Серафим по благословению Святейшего, Патриарха Тихона возвел настоятеля отца Ксенофонта в сан архимандрита, а в начале 1921 года постриг его в схиму с именем Онуфрий.

Однажды, когда епископ Серафим приехал к своему старцу Алексию, старец благословил его прозрачным темно-красным, как кровь, крестом и прочитал тропарь священномученический: «И нравом причастник, и престолом наместник Апостолом быв, деяние обрел еси Богодухновенне, в видения восход; сего ради слово истины исправляя и веры ради пострадал еси даже до крове».

В один из приездов в Зосимову пустынь, 17 июля: 1922 года, накануне праздника преподобного Сергия, исповедавшись у отца Алексия и побеседовав с ним, владыка вышел из келии. Здесь приступили к нему старшие из братии с поклоном и просьбою: «Владыка святый, отец настоятель наш, старец схиигумен Герман, ослаб, управлять почти не может, просим заменить его. Желаем отца Феодорита настоятелем. Хороший хозяин, растит овощи на сельскохозяйственную выставку». — «Забыли, — ответил архипастырь, — что отец Герман пришел в дремучий лес, воздвиг обитель, в которой вы живете. Все создано его трудами и заботами: собор, колокольня, вся обитель. Он великий за вас молитвенник, его молитвами все живете здесь. Но скажу вам: как только охладеет рука схиигумена Германа и не будет перебирать с молитвою четки, все вы рассыпетесь, и никого здесь не останется. Господу ваша капуста не нужна».

На праздничной всенощной все ждали, что владыка Серафим выйдет на величание, но после этого разговора с братией он сел в экипаж и уехал в Дмитров.

Всего через полгода, 1 февраля 1923 года, скончался схиигумен Герман. Отпевал его епископ Варфоломей (Ремов). После отпевания духовные чада старца увидели у Святых ворот две тройки. Братия беспокойно бегала...

— Что случилось? — спросили богомольцы.

— Приехали, грозят пустынь закрыть... Поскорее бы зарыть могилу отца Германа.

1922 год. Гонения в связи с изъятием церковных ценностей...

На Пасху епископа Серафима вызвали в Дмитровский исполком. Народ собрался, требовал его возвращения: «Отдайте нам нашего владыку!» Власти разрешили ему выйти на балкон, однако и после этого народ не успокаивался, кричал. Тогда владыку отпустили. Народ с торжественным пением: «Христос воскресе!» вернулся в собор со своим пастырем. Но вскоре пришла повестка: епископа вызывали в Москву. В день Знамения Пресвятой Богородицы, 10 декабря 1922 года, владыка Серафим в последний раз служил в Дмитрове торжественное богослужение.

12 декабря, прибыв в Москву, направился на Лубянку, где был арестован. После окончания допросов его перевели в Бутырскую тюрьму. Обильным потоком потекли передачи. Владыка Серафим делился всем, что получал. Утешал соузников словами сострадания молитвой, любовью. Совершал здесь Божественную литургию, исповедовал тех, кто никогда не был на исповеди, причащал, ободрял, утешал отчаявшихся и безнадежных. Устроение его сердца в это время хорошо характеризуют строки из письма 1923 года, посланного из Бутырской тюрьмы духовным чадам: «Мир вам и радость от Источника радости Христа Господа, все дорогие, родные дети мои, непрестанно в темничной молитве моей поминаемые: благослови вас Господь, слава Богу за все — и за тюрьму, слава Ему, что не обошел Он меня Своею милостию... Благодарю вас всех за вашу любовь ко мне. Милость Божия и покров Царицы Небесной да будет над всеми вами. Ваш богомолец Е. Серафим.

Кто со слезами

свой хлеб не едал,

кто никогда от пелен до могилы

ночью, на ложе своем не рыдал,

тот вас не знает, небесные силы.

Это поют у нас».

409

Тело владыки, изъеденное вшами, покрылось струпьями, и врач не мог приложить трубку, приходилось подкладывать бумагу. Начались сердечные приступы. Владыку перевели в «околоток», где был полубольничный режим, больше воздуха, прогулки и — духовенство храма Христа Спасителя, но приехавший прокурор, заметив у кровати епископа Серафима образы Скоропослушницы, преподобного Серафима и других святых, прилепленные хлебом к стене, приказал перевести владыку в общую камеру.

В Бутырках сложил епископ Серафим акафист Страждущему Христу Спасителю:

«В несении креста спасительного, десницею Твоею мне ниспосланного, укрепи меня, вконец изнемогающего».

30 марта 1923 года, в день Алексия человека Божия, епископу Серафиму вынесли приговор: два года ссылки в Зырянском крае. Духовные чада просили у властей разрешения владыке ехать без конвоя, но получили отказ. В апреле епископа Серафима перевели из Бутырской в Таганскую тюрьму. В полночь под праздник иконы Божией Матери «Нечаянная Радость», 14 мая 1923 года, поезд увез владыку в ссылку этапом в Усть-Сысольск. Прощаясь с духовными детьми, владыка писал: «Слава Богу за все. Праздную, светло торжествую четвертый месяц душеспасительного заключения моего. Благодарю Господа, благодарю и вас во Христе Иисусе, родные мои, любимые и приснопоминаемые дети и детки мои, за все ваши участливые заботы о мне, грешном. Господь да воздаст вам сторицею в сем веке и наипаче в будущем».

Епископ Арсений и схиигумения Знаменского скита матушка Фамарь благословили послушницу Анну Патрикееву следовать за ссыльным епископом и быть во всем ему помощницей. Послушницу Клавдию Ляшкевич настоятельница Дмитровского Борисоглебского монастыря игумения Сергия благословила быть второй помощницей Преосвященного Серафима. В Вятке была пересадка, затем около двух недель ждали отправки. Епископ так обносился, что даже заключенные смеялись: «Владыка, ваш подрясник вороне на гнездо не годится». А в Бутырках у него было все: и белье, и три подрясника, но он их раздал. Прибыли в Котлас. Арестантов расконвоировали. Была Троицкая суббота, и духовенство решило пойти в церковь. Три епископа — Серафим (Звездинский), Афанасий (Сахаров) и Николай. (Ярушевич) — вошли в храм, но оказалось, что храм обновленческий. Ссыльные архиереи вышли.

Далее — путь пароходом по Вычегде. На третий день прибыли ссыльные к берегам Усть-Сысольска. Первую литургию в ссылке владыка служил в день святителя Алексия, митрополита Московского (чудовский праздник, 2 июня). Просфор не было, для литургии взяли чистую постную баранку. Но уже 7 июня епископа Серафима, чудовского игумена Филарета (Волчана) и Дмитровского благочинного отца Ивана Муравьева срочно отправили пароходом в Визингу, куда прибыли утром на третий день.

Долго искали пристанища, так как принять в свой дом никто не хотел. Говорили: «Опасно: люди преступные, близко закрома с хлебом. Запоры у нас плохие, не можем»... В Визинге дома так и не нашли и поселились в селе Средний Кольель.

На первый месяц денег и продуктов хватило, дальше пришлось менять, что было. Но к этому времени дмитровцы узнали адрес владыки и снарядили посланницу Таню. В июле она приехала, привезла подарки и письма, а епископ Серафим писал в ответном письме:

«1923 г. Июля 19 дня, батюшки прп. Серафима.

Мир вам и благословение, дорогие мои, верные во Христе возлюбленные дмитровцы. Спаси вас Господи за гостинцы, которые привезла мне Таня. Цветите для Царствия Божия, завяньте совсем для ада. Будьте Божии, а не вражьи. Друг друга любите, друг друга прощайте, не укоряйте, не судите, гнилых слов не говорите. В мире со страхом Божиим живите, смертный страшный час воспоминайте и суд Христов нелицеприятный никогда не забывайте, храм Божий усердно посещайте, в грехах кайтесь. Св. Христовых Таин причащайтесь. Милость Божия и покров Царицы Небесной да будет со всеми вами отныне и до века. Аминь. Е. С.»

Отбывая ссылку в Зырянском крае, владыка Серафим не оставлял своего архипастырского попечения о дмитровцах в меру тех полномочий, которые в то время предоставлялись Московскому викарию. Сообщение осуществлялось через письма.

«Молюсь за вас, — писал он дмитровцам, — с воплем крепким и слезами, чтобы Господь оградил Церковь от вторжения лжеучителей... Молитесь за архипастыря вашего, перед Животворящим Крестом молившегося».

В ссылке Божественную литургию владыка совершал ежедневно; весь круг богослужебный вычитывал неопустительно. Днем он уединялся на молитву в ближний лес. Здесь у него были пустынька и круглый холмик-кафедра. В праздники — соборное богослужение: епископ, четыре сослужащих протоиерея, игумен и священник. Владыка обычно за всенощной читал канон. Сделали ковер с орлом, митру, панагию с камушками, дикирий и трикирий деревянные, работы зырян. Они приходили в умиление: «О, Господи, о, Господи», — говорили по-русски и прикладывали руки к груди.

В пасхальную ночь молились вместе, для торжественности сын хозяев стрелял в 12 часов. Даже соседи приходили, но власти скоро запретили посещать богослужение ссыльных.

Келия владыки стала церковью во имя иконы Божией Матери Скоропослушницы, у него был антиминс и образочек на бумаге, висевший в изголовье его нар во время заключения в Бутырках.

Однажды, посещая больного ребенка в Визинге, послушница Анна заразилась дифтеритом. Врач зырянской больницы сказал: «Я сейчас без лошади. Завтра приеду и заберу ее в больницу. Заболевание инфекционное, дома оставить не могу». Владыка, видя высокую температуру и скорбь Анны, беспокоился: «Завтра пораньше, до приезда врача, пособорую тебя и причащу». Пособоровал послушницу и причастил. Через несколько часов приехал врач, измерил температуру — нормальная. Осмотрел дыхательные пути: «Теперь незачем брать, дома будет поправляться». Вскоре она совсем выздоровела.

Весной 1925 года окончился срок ссылки. В день Благовещения Пресвятой Богородицы пришла бумага об освобождении, и в это же утро пришла телеграмма о кончине Патриарха Тихона.

Весенние разливы задержали отъезд до 9 мая, когда в день просветителя зырян святителя Стефана Пермского тронулись наконец в путь из ссылки. К вечеру неожиданно нагнала тройка лошадей с сотрудниками НКВД, которые, остановив возчиков, долго убеждали по-зырянски бросить епископа с послушницами в лесу, достали бурак с водкой и стали их угощать. «Мы честные, — возразили зыряне, — много всего возим и почту столько лет. Бросить их на съедение волкам и медведям мы не согласны». В Усть-Сысольске пересели на пароход «Карл Маркс» (старое название «Скобелев»), и по пути была еще одна провокация, которая неизвестно чем могла бы кончиться. Неизвестный военный силой завел владыку в свою каюту, совершенно пьяный, положив рядом револьвер, не выпускал его... В Москве поселились в Даниловском монастыре. У владыки начались приступы каменной болезни печени. Несмотря на боли, необходимо было срочно явиться в дмитровское НКВД. Утренним поездом прибыли в Дмитров, но начальство объявило: «Ошибка! Немедленно на Лубянку! Срочно уезжайте в Москву!»

На Лубянке: «Придите завтра», «Послезавтра», «Через пять дней», — в течение двух месяцев! «Значит, можно не ходить», — решил владыка.

Аносинская игумения Алипия, которую епископ Серафим знал, еще будучи архимандритом, предложила пожить в их обители. Матушка была заботлива, приветлива, и сама искала себе и сестрам своим духовной поддержки. Под праздник Тихвинской иконы Божией Матери, вечером 8 июля 1925 года, прибыли в борисоглебскую Аноси-ну пустынь. У Святых ворот встретили сестры. В пустыни владыка ежедневно совершал Божественную литургию в храме Великомученицы Анастасии.

Вскоре возобновились приступы каменно-печеночной болезни, случавшиеся по два раза в месяц. Иногда боли, доводившие его до потери сознания, продолжались в течение девяти часов.

После кончины Святейшего Патриарха Тихона по его завещанию местоблюстительство патриаршего престола принял ныне прославленный митрополит Крутицкий Петр (Полянский) и пожелал сделать епископа Серафима ближайшим своим помощником. В сентябре 1925 года владыка переехал в Москву и поселился возле Яузского моста, где ежедневно принимал духовенство.

6 декабря митрополит Петр оставил завещательное распоряжение, в котором епископ Серафим был назначен председателем Совета Преосвященных Московских викариев для временного управления Московской епархией. 9 декабря 1925 года митрополита Петра арестовали. Канцелярия была закрыта, дела опечатаны, но уже 10 декабря 1925 года временно управляющим Московской и Коломенской епархией Заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) назначил епископа Петра (Зверева).

Владыка вновь возвратился в Аносину пустынь, в которой зимой прекратились богослужения, церковь не отапливалась. Владыка Серафим переехал на хутор близ Кубинки. Пустынька в дремучем вековом лесу, бездорожье: сестры в село и церковь добирались на лыжах. Здесь и непроходимые овраги, и волчьи следы у самых домов. Волков зимой встречали часто.

Три пустынницы жили в задней части дома, возле коровы с теленком, владыка — в передней; там же, за тонкой перегородкой — храм с полотняным, прекрасно расписанным иконостасом, освященный в честь преподобного Саввы Сторожевского. Как всегда, служба ежедневная: литургия, вечерня, утреня.

В декабре епископ Серафим приезжал в Москву на Влахернское подворье, что на Малой Дмитровке, чтобы встретиться с епископом Гавриилом (Красновским) и московским духовенством. Обсуждали текущие церковные дела. На Рождество Христово утреню отпели, как в вертепе: в избе теленочек, солома, точно Господь здесь родился... Крещенским утром в полном облачении епископ Серафим ходил на реку освящать в проруби воду.

Зимой у владыки снова возобновились боли в печени и почках. Утром 25 февраля, в день святителя Алексия, начался сильнейший приступ. Думали, что он умирает, долго был без памяти, затем стало легче. Сестры вышли и через полуоткрытую дверь слушали его дыхание. Вдруг владыка громко позвал: «Кто сейчас прошел по моей комнате в алтарь маленькой церкви за перегородкой?» — «Никто не входил». — «Это святитель Христов Алексий посетил меня, снимите грелку, встану». Оделся — и за перегородку в домашнюю церковь в честь Саввы Сторожевского. К общему удивлению, на престоле в алтаре горела лампада. Владыка надел малый омофор и начал служить, молебен святителю Алексию. При последнем возгласе лампада вдруг сама угасла, в ней не было ни капли масла.

К Пасхе 1926 года владыка вернулся в Аносину пустынь. В монастырь приезжали и дмитровцы: духовенство и духовные чада. Отец Павел из Влахернского монастыря привез образ «Беленького Спасителя». Приезжали и сестры этой обители. Они жили в тревоге. «Владыка, — говорили сестры, — со дня на день надо ждать, что нас всех выселят». — «Нет, — отвечал он, — пока матушка схимонахиня Серафима среди вас и молится, монастырь не закроют». Эти слова владыки сбылись: монастырь не был закрыт, пока во вторник, 13 июня 1928 года, схимонахиня Серафима не скончалась. После отпевания в монастыре вспыхнул пожар. В тот же час запечатали собор и объявили сестрам, что монастырь стал государственной собственностью. Тело почившей матушки Серафимы не позволили похоронить на монастырском кладбище — со дня ее кончины уже ничто не принадлежало обители.

На следующий день после дня святых апостолов Петра и Павла владыку вызвали на Лубянку. В полдень он вернулся на Влахернское подворье и сказал: «Требуют выезда из Москвы. Предложили Новгород, я попросил Дивеев. Получил назначение выехать на шесть месяцев в Дивеев или Саров. Сказали: "Будем организовывать Синод, а вы помешаете"».

Приехали в Дивеево в канун дня преподобного Сергия, 17 июля 1926 года. В течение долгого времени дивеевская игумения Александра не разрешала ссыльному владыке служить в храме. После его упорных просьб наконец согласилась — очистили подвальный храм во имя иконы Божией Матери «Утоли моя печали» под Тихвинской церковью. Здесь епископ Серафим стал служить раннюю литургию. Обычно он старался успеть все закончить прежде, чем начнется служба наверху, и начинал литургию в четыре часа утра. После литургии шел на Канавку, обходя ее по завету преподобного Серафима, читая полтораста «Богородице Дево, радуйся». Заходил в келейку преподобного Серафима, перевезенную в Дивеево из ближней пустыньки в Саровском лесу. Потом молился у алтаря Преображенской церкви.

1 августа 1926 года, в день прославления преподобного Серафима, епископ Серафим вместе с епископом Зиновием ездил на торжество в Саров. Народу было множество. При выносе мощей злоумышленники пытались опрокинуть гроб преподобного, но Господь не допустил. В день Успения Пресвятой Богородицы, на престольный праздник, владыка вновь, уже один, молился в Сарове. Это было последнее торжество в Сарове и последнее архиерейское служение епископа Серафима. Когда он вернулся в Дивеево, приехал представитель нижегородского НКВД и объявил: в Дивееве служение разрешается, в Саров въезд запрещен. Только одну зиму простоял еще Саров.

Эту зиму епископ Серафим жил в комнатах Елены Ивановны Мотовиловой, в корпусе за Канавкой. 14 февраля 1927 года, после всенощной под Сретение, которую совершали дома в келии, он вдруг бросился к окну, к одному, к другому, с молитвенными восклицаниями: «Пресвятая Дева Богородица идет по Канавке. Не могу зреть пречудной Ее красоты и неизреченной милости!»

Бывало, владыка делился своими скорбями с блаженной Марией Ивановной. Сетовал, что брат Михаил все собирается принять священство, но это ему не удается. «Так дьячком и помрет», — заметила блаженная. Беспокоило владыку и то, что нет у них с матерью игуменией Александрой надлежащего духовного общения. «На одной лошади из Дивеева вывезут», — ответила блаженная Мария Ивановна.

В Дивееве стал владыка свидетелем того, как из Сарова 30 марта 1927 года мощи преподобного Серафима увезли в Темников и далее... Камушек, на котором тысячу дней и ночей молился преподобный Серафим, и гроб Чудотворца делили на части.

Осенью 1927 года приехали вдруг представители власти, объявили о закрытии Дивеевской обители. Пришли к Владыке. «Куда хотите выехать?» — спрашивали. «На место своего служения — в Дмитров. И больше никуда». Незваные гости зачастили. Святыню пришлось убрать, поделили частички от келий, от лычка, от вещей препо-добного. Мать игумения дала епископу часть мощей от главы преподобного Серафима.

21 сентября, Рождество Пресвятой Богородицы, престольный праздник обители, прошел благополучно. Но в ночь под 22-е разразилась буря. В эту ночь вооруженный конвой, ворвавшись в кельи, отправил в арзамасскую тюрьму епископов Серафима и Зиновия, матушку игумению Александру, всех старших сестер и духовенство. Владыка выехал из Дивеево в одном с игуменией тарантасе, за кучера — владыка Зиновий и милиционер.

Послушниц арестовали и заключили в тюрьму, допрашивали, угрожали, но неожиданно из Москвы пришел приказ об их освобождении. 26 сентября, вечером под Воздвижение, когда во всех храмах выносили Животворящий Крест Христов для поклонения, всех дивеевских заключенных этапом отправили в Нижний Новгород. Вскоре из нижегородской тюрьмы дошли известия, что у владыки Серафима опять начались приступы каменной болезни. Анну вызвали: «Хлопочите об освобождении больного. Сегодня всю ночь требовали в камеру врача. Он умирает от приступов сердца и камней в почках».

В управлении НКВД долго мытарили, настойчиво предлагали доносить... Наконец: «Завтра к десяти часам освободим. Приходите». На следующий день, 8 октября, епископа Серафима, действительно, освободили, а также владыку Зиновия и матушку игумению, но 17 октября 1927 года епископов Серафима и Зиновия неожиданно вызвали в Москву. В Москве искали пристанища, и владыка сказал: «Легче упокоиться навеки, чем так скитаться». На другой день отправились в главное управление НКВД. Их пригласил Тучков, принял вежливо. Предложил:

— Кого будем вам посылать для посвящения — посвящайте. Вот вы, епископ Зиновий, и вы, епископ Серафим, поезжайте, управляйте епархиями. Побывайте у Митрополита Сергия, приходите, договоримся и поедете.

— Я морально не могу, — отвечал владыка Зиновий.

— Я монах, при посвящении во епископа давал обет управлять по каноническим правилам, — сказал епископ Серафим.

— Тогда в 24 часа выезжайте из Москвы подальше.

— Я — в Муром, — решил епископ Зиновий.

— А я — в Меленки, — сказал владыка Серафим.

— Ну что же, езжайте, только живите тихо, — предостерег Тучков.

Епископ Серафим подал Митрополиту Сергию прошение об увольнении за штат. Такое же прошение подал и епископ Зиновий.

В город Меленки Владимирской губернии перебрались к концу октября. Дмитровцы, узнав новое местопребывание епископа, поспешили к нему. Приезжало духовенство, дмитровское и московское, монашествующие и миряне. Извозчики, выезжая за архиерейскими гостями, сами указывали его место жительства. Шли пешком странники, богомольцы к владыке Серафиму, и «никтоже тощ и неутешен от него отыде». Владыке говорили, что начальству не нравятся частые посетители, как бы не забрали. «Пусть поездят, все равно ведь заберут», — отвечал владыка. На первой неделе поста он просил никого не приезжать. Уединялся в келии, с домашними до пятницы не говорил, ничего не вкушал, даже Святые Тайны не запивал теплотой. Ночью ежедневно в два часа служил полунощницу. Иногда случалось так: среди ночи, когда он читал правило, дверь келии отворялась от ветра. Послушницы подходили, полагая, что он отворил дверь сам, приглашая войти. Заглянув в нее, видели владыку, в молитве лежащим ниц на полу, повергшегося перед иконами, крестообразно раскинув руки. Размеренно текла жизнь в Меленках около пяти лет. Все пять лет владыка за ворота не выходил. 1931 год... Власти искали, через кого можно было бы собирать о епископе сведения; принуждали доносить дочь хозяйки, Марию Лаврентьевну, то уговорами, то угрозой тюрьмы. По всему чувствовалось: близок арест. В декабре 1931 года нагрянули с обыском и потребовали явки епископа в НКВД. Владыка заболел, пошла вместо него Анна, которую допросили и отпустили. Но дочь хозяйки, Марию Лаврентьевну, в полночь увезли в Иваново, и вернулась она лишь через два месяца. В разговорах намекала, что всех ждет тюрьма. Духовные чада предлагали владыке переехать куда-нибудь, чтобы обезопасить себя и Марию Лаврентьевну, но его вновь вызвали в НКВД и взяли подписку о невыезде.

Наступила Лазарева суббота. После всенощной, во время ужина, раздался стук и вошли трое. Во время придирчивого обыска взяли паспорта, а ранним утром 11 апреля, в Вербное воскресенье 1932 года, послушниц повели в НКВД. Бледный от болезни владыка просил следователя, когда уводили инокинь: «Не обижайте их, и вас Господь помилует. Не забудьте моей о них к вам просьбы, а я вас не забуду». Из раскрытого окна благословлял он арестованных девушек архиерейским благословением.

«Не надейтесь на своего Бога, — говорили тюремщики. — Он вас не освободит, из наших рук никто не освободит вас». Но... из Москвы пришло распоряжение об освобождении.

После ареста послушниц епископ Серафим оставлен был дома под домашним арестом. В тюрьму его взяли 23 апреля во время приступа желчной колики, и тюремный врач написал заключение:

«24 апреля 1932 года осмотренный мною Звездинский Серафим Иванович, 60 лет, страдает камнями печени, воспалением желчного пузыря, неврастенией, в настоящее время отмечается процесс обострившийся. Следовать на лошади может. Желательно два-три дня дать покой на месте, чтобы стихли обострившиеся боли». Покоя, конечно, не дали, и 25 апреля владыку отконвоировали в Москву на Лубянку, где поместили во внутреннем изоляторе. Там уже находился епископ Арсений (Жадановский), которого вскоре отпустили, а епископ Серафим остался в заключении. Одновременно арестовали многих его духовных чад. В июне с Лубянки перевели в Бутырскую тюрьму, и 7 июля 1932 года был вынесен приговор: три года ссылки в Казахстан.

Владыке разрешили свидание с братом.

— Ты поедешь не по этапу, с тобой поедет Нюра, — утешил он.

— Прощай, брат Миша, — ответил владыка.

— Как будто надолго надолго, навсегда, — заметил Михаил Иванович после свидания.

Действительно, на земле они больше не увидали друг друга...

Избавиться от этапа помогла Екатерина Павловна Пешкова, председатель Красного Креста. При аресте владыка взял с собою образ преподобного Серафима, через который он был исцелен в юности. В тюрьме все отобрали, и образ не вернулся.

В Алма-Ату приехали 1 августа и поселились на терраске в чуланчике. Разреженность воздуха действовала на сердце, вызывая тяжелые приступы. Чуть ли не каждые два дня бегали за врачом; казалось, владыка умирает... На террасе осенью стало холодно: пошли нарывы, ревматизм коленей, зубная боль, малярия... Отец хозяйки собирал милостыню. Вернувшись домой, доставал лучшие куски и прянички из мешочка, делился с владыкой. Епископ брал и благодарил: «Спасибо, дедушка». — «Богу Святому спасибо, а не мне». Когда же владыка давал ему московский гостинчик, дедушка говорил: «Ах, Боже мой! Сами старички, самим нужно», — но все же брал, интересовался рисовой кашей, раньше ее никогда не пробовал. Однажды епископа Серафима посетил Алма-Атинский епископ Герман (Вейнберг). Владыка принял его радушно, а епископ Герман приглашал к себе.

Вскоре удалось переехать в сарай. Не верилось: тепло, чисто, уютно и нарядно, но через неделю приехал сын хозяйки, военный, и стал гнать ссыльных. Начали искать новое пристанище, но 10 ноября 1932 года владыку вызвали в НКВД и приказали отправиться в город Гурьев. Опять дорога. Холодно, сыро и грязно, все трое заболели гриппом, через Сызрань, совсем больные и разбитые, поездом добрались до Пензы. Нашли комнату, но владыка ночью не ложился: молился и причастился.

В Пензе сели ночью на поезд до Саратова. В Саратове первый раз за неделю ели горячее и отправились до Уральска. Оттуда предстояло ехать еще 500 километров автомашиной по трудной дороге, и владыка просил в НКВД: «Оставьте меня в Уральске, зачем отправлять в Гурьев? Очень трудное сообщение». Но ничего изменить не смогли.

Автомашина на Гурьев пришла через пять дней. Ночью грузовик остановился в деревне, и сопровождавшие чиновники в избе сели у стола. Хозяйка позвала владыку в свою комнату, упала в ноги: «Батюшка, ты как ангел, как агнец незлобивый среди зверей. Посмотрю на тебя, а у тебя лик ангельский, и жалко мне тебя. Помолись обо мне, благослови дом мой».

К вечеру следующего дня добрались до Гурьева и с трудом устроились. В сочельник 1933 года в первый раз владыка совершил литургию.

Зима прошла в скудости и нищете. Анна рисовала и вышивала, кормились, продавая ее изделия, но на «Живоносный Источник» вдруг посетила ссыльных милость Божия — телега посылок с крупой и сухарями.

17 июля 1933 года, во время совершения литургии, явился представитель НКВД — немец, точный и холодный, и приказал немедленно собираться. У владыки начался сердечный приступ и боли в печени. Умоляли оставить страдальца дома до отхода парохода, но все было бесполезно: забрали в тюрьму, поместили в камеру без окон, в 45-градусную жару.

Но и в болезнях своих владыка всем сердцем сострадал окружающим. Так, во время путешествия на пароходе у владыки на руках умер тифозный матрос.

Только на шестой день, пройдя от Гурьева 300 километров, совсем остановились. Конвоир раздобыл лошадь, епископа посадил, Анна шла пешком за лошадью 14 километров до какой-то деревни, дальше — на машине в Лбищи. После двух ночей под конвоем приехал грузовик — повезли в Уральск на жительство. «Как на жительство? И там оставят?» — не верили изгнанники. «Да, вас переводят из Гурьева в Уральск».

1 августа, в день памяти преподобного Серафима, началась в Уральске новая жизнь в маленькой хатке по улице Сталина, дом 151. Здесь устроили келию-церковь, снова стали постоянно служить, но вскоре после приезда в Уральск владыка заболел малярией. Страшные приступы повторялись ежедневно, хина не помогала. Он терял сознание и приходил в себя через несколько часов. Врач каждый раз предупреждал о возможности смертельного исхода в ближайшую ночь. Исцеление пришло неожиданно в день памяти святого Иоанна Тобольского. С 23 июня, после двух месяцев болезни, приступы прекратились. По совету врача подали прошение переменить место ссылки, но ответа не последовало.

Наступила зима. Рамы в доме были одинарные, на окнах — лед, кругом снег и темнота. Листья от деревьев и хворост из государственного сада запасали на дрова, а верблюжий навоз — для самовара. Голодно, цены высокие, средств нет, не было ни хлеба, ни картофеля. Собирали в полях зеленый капустный лист и рубили в маленькую кадочку. В дни получения посылок был праздник, чувствовали помощь Божию и любовь духовных чад.

В Крещенский сочельник, когда епископ Серафим готовился к водосвятию, раздался резкий стук в дверь. Отворившему человек в форме сказал: «Вам повестка — в 24 часа отправляют в Омск». После малярии владыка чувствовал постоянное недомогание, на улицу не выходил, но на просьбы отложить отъезд последовал ответ: «Мы организация военная. Задержитесь — отправим военным порядком».

23 января 1935 года, в 35 градусов мороза, выехали из Уральска, но, к счастью, через Москву. После трехлетнего отсутствия в Москве на Павелецком вокзале встретили духовные чада. Утром владыка причастил пришедших, и после молитвы все собрались вокруг владыки, а он поучал с теплой, отеческой любовью свою московскую паству в последний раз. 28-го вечером провожали в Омск с Ярославского вокзала, принесли на дорогу денег и гостинцев, чем очень поддержали.

30 января прибывших в Омск встретили мороз и темнота. Все номера в городе оказались заняты. В одной церкви ответили: «Вы староцерковники, мы — обновленцы, содействовать не можем». В другой — то же самое, но Бог послал православную приветливую старушку, которая предложила комнату, увешанную иконами.

После пяти дней пребывания в Омске НКВД приказало немедленно выехать в Ишим. Прибыли туда 3 февраля 1935 года ночью. До апреля, когда оканчивался срок ссылки, оставалось три месяца. Здесь нашелся старичок Александр Павлович, который пригласил владыку на жительство в дом с палисадником и квартирой на втором этаже. «Горницею устланною, яко красная палата», показалась комната ссыльным. Прежде всего устроили домашнюю церковь, и жизнь пошла обычным порядком: молитва утром, Божественная литургия, чай, отдых, чтение Священного Писания, чай, вечерняя служба, небольшой ужин, вечерние молитвы — и затворялся владыка, соединяя с отдыхом молитву и чтение даже и ночью. Прошла Пасха, наступило лето 1935 года. Срок ссылки закончился, но освобождения владыка не получил. Только осенью пришли бумаги. На предложение выбрать место жительства (минус шесть городов) епископ Серафим ответил, что решил остаться в Ишиме, где ему дали паспорт на жительство. Местное духовенство, хотя и не встречалось с владыкой, но уважало его. Протоиерей Константин на праздник присылал благословенный хлеб.

Добираться из Москвы до Ишима можно было без пересадок; неблизко, но доступно всем. Духовные чада приезжали каждый месяц, привозили исповеди от всех и вопросы — владыка всем отвечал.

Во время частых болезней и сердечных приступов владыка говорил: «Умираю, прощайте, мои дорогие. Кто-то меня отпевать будет?» 1 июля 1936 года пришло сообщение о смерти брата Михаила. «Я остался один из семьи, моя очередь», — сказал владыка и даже отслужил по себе отпевание. В конце 1936 года епископ Серафим хотел принять великую схиму, но постриг устроить было трудно.

В Ишиме Анна заболела тропической малярией. Три дня была без сознания, температура — выше сорока. Врач сказал, что такая форма малярии смертельна, но когда владыка причастил Святых Христовых Тайн, температура стала нормальной, и больше не повышалась. Только тогда ей сказали, что ее считали безнадежною.

С Рождества 1937 года в Москве начались массовые аресты духовенства... 14 апреля 1937 года арестовали архиепископа Арсения (Жадановского). Всю зиму владыка Серафим каждое воскресенье, произнося отпуст, добавлял: «Воскресый из мертвых Христос, истинный Бог наш... помилует и спасет нас. Слышишь: не только помилует, но и спасет, непременно помилует, непременно спасет».

Еще осенью хозяина вызвали в НКВД и обязали немедленно сообщить, если он заметит, у владыки какие-либо приготовления к отъезду. Последнее время какие-то лица следили за каждым шагом ссыльных.

23 июня, в день памяти святителя Иоанна Тобольского, покровителя Сибири, владыка после службы и чая вышел в садик; возвращаясь, пропел дома «Вечную память». После всенощной беспокоился о детях хозяина, чтобы голодные не легли спать, — хозяин был пьян. Окончив вечерние молитвы, владыка ушел к себе. В это время через палисадник в дом вошли работники ГПУ. Начался обыск, проверили все и увезли владыку в 5 часов утра 24 июня 1937 года. С ишимской тюрьмы начался последний этап земной жизни владыки Серафима.

В ночь с 23 на 24 июня 1937 года в Ишиме арестовали 75 человек, имевших или ранее носивших духовный сан. Владыка был еле жив, вновь начались сердечные приступы, добавилось кишечное заболевание, температура 40. В ответ на передачи писал дрожащей рукой, прося помощи, но тюремные стражи говорили, что температура не избавляет от этапа.

23 августа 1937 года «тройка» при Управлении НКВД по Омской области приговорила епископа Серафима (Звездинского) к расстрелу, мотивируя свой приговор тем, что он «не прекратил своей контрреволюционной деятельности» и в Ишиме среди верующих «слыл за святого человека». 26 августа 1937 года приговор был приведен в исполнение.

Тропарь священномученику Серафиму (Звездинскому), еп. Дмитровскому
глас 4
Днесь вернии людие града Дмитрова/ и вся Церковь Русская духовно торжествуют,/ восхваляюще тя, священномучениче Серафиме,/ ты бо заточения и лютая страдания претерпев,/ смерть мученическую за Христа приял еси/ и Царство Небесное наследовал еси./ Темже, Престолу Пресвятыя Троицы предстоя,/ моли грехов оставление нам даровати,/ благочестно совершающим святую память твою.
Кондак священномученику Серафиму (Звездинскому), еп. Дмитровскому
глас 2
Воине Христов добропобедный,/ яко серафим пламенный,/ любовию к Богу возгорелся еси,/ в посте и молитве подвизаяся,/ Саровскому чудотворцу подражал еси,/ заповеди же Божия исполняя,/ истинней вере люди наставлял еси,/ страдания за Христа претерпевая,/ единство церковное хранити призывал еси./ Темже, сошедшеся в память твою,/ верою и любовию вопием ти:/ радуйся, Серафиме, Церкве Русския похвало и украшение.

Молитва священномученику Серафиму (Звездинскому), еп. Дмитровскому
О, преславный угодниче Божий, священномучениче Серафиме, скорый помощниче и молитвенниче о всех, с верою к тебе прибегающих! Ты, от юности Христа возлюбив, монашеское житие избрал еси и пастырь добрый явился еси. Во дни же гонений на Церковь Русскую подвиг святительский небоязненно подъял еси, таже изгнания и страдания претерпев, кровию твоею верность Христу запечатлел еси и мученический венец приял еси. Сего ради, преклоньше колена сердец наших, яко верная чада твоя, молим тя: укрепи нас в любви ко Господу и твердем стоянии за веру Православную, сохрани от расколов и лжеучений, водвори во отечестве нашем мир и благочестие.
Помози нам, святителю Христов, в мире сем житие провождати целомудренно, праведно и благочестиво, осени нас небесным твоим благословением и молися за ны ко Господу, да твоим ходатайством и заступлением сподобимся улучити Царствие Небесное, идеже вкупе с тобою прославим дивнаго во святых Своих Бога, в Троице славимаго Отца и Сына и Святаго Духа во веки веков. Аминь.