Молитвенники за нас

В апреле 1982 года, на Светлой седмице, на Белгородском направлении творилось что-то невероятное. Рейсовые пассажирские автобусы на Ракитное были отменены, на южные поезда московского направления не продавали билетов до Белгорода. В толпе у билетной кассы кто-то объяснял причину переполоха: «Говорят, в Белгороде умер какой-то святой».
В те дни у «людей в штатском» был серьезный повод для беспокойства: когда пришла весть о кончине старца, архимандрита Серафима (Тяпочкина), провожать его, несмотря на все чинимые препятствия, собрались сотни людей. Воплощенной любовью, — вот кем он был для всех, кто имел счастье знать его при жизни… Один из тысяч русских священников, попавших под «Молох» неслыханных гонений, и один из немногих, кому довелось все вынести с упованием на Господа, кого так и не удалось ни убить, ни сломать.

В конце XIX столетия в Варшаве встретились на балу и полюбили друг друга две светлые души — сын командира полка Русской армии Александр Тяпочкин и Элеонора Маковская, дочь премьер-министра польского правительства. Перед венчанием девушка приняла православную веру и новое имя — Александра, что стало причиной её разрыва со всем прежним кругом знакомств.

1(14) августа в городе Новый Двор Варшавской губернии у отставного полковника Александра Ивановича Тяпочкина и его жены Элеоноры Александровны родился шестой ребёнок.

Мальчика при крещении нарекли Димитрием, в честь великомученика Димитрия Солунского.

В семь лет Димитрий уже был принят в духовное училище, в 1911 году был зачислен в Холмскую духовную семинарию.

По окончанию семинарии в 1917 году поступил в Московскую духовную академию, где проучился всего один год, так как в 1918 г. академия была закрыта. Больше других учителей будущему старцу полюбился во время учёбы отец Павел Флоренский. Его фотографию отец Серафим повесил впоследствии в своей келье рядом с портретом святителя Игнатия Брянчанинова.

Три года, последовавшие за революцией, Дмитрий занимался репетиторством, одно время был учителем географии в школе, где в 1919 годупознакомился со своей будущей женой Антониной, преподавательницей математики. Через год молодые обвенчались.

В 1920 году епископ Евлампий, викарий Екатеринославской епархии, рукоположил Дмитрия в диакона, а затем в пресвитера.

С 1921 по 1936 гг. был благочинным церквей Салонянского района.

В 1933 году Антонина скончалась, на руках Димитрия остались три дочери.

В 1941 г. он был репрессирован и приговорен к десяти годам лишения свободы. В ссылке отец Серафим продолжал своё пастырское служение: тайно крестил новообращённых, исповедовал верующих, отпевал умерших. После истечения срока на вопрос следователя, чем он будет заниматься на воле, отец Димитрий сказал: «Тем же, чем и занимался — служить Богу и людям». «Ну, тогда посиди еще», — последовал ответ, и батюшка был отправлен в ссылку сроком на пять лет на Игарку.

Начальник не понимал, какое благодеяние оказывает многим людям, которые благодаря батюшке смогли оттаять, сохранить душу. Главной мукой батюшки были думы о близких, оставшихся на воле. В письме дочери отец Димитрий писал из ссылки:

«Дорогая дщерь моя, незабвенная Мавро! Душа моя скорбит смертельно. Вспоминая Гефсиманский подвиг Христа Спасителя, нахожу утешение и своей скорбящей душе. Скорблю, скорблю тяжело; скорблю о себе, скорблю о детях, сродниках своих, скорблю о пастве своей, скорблю о чадах своих духовных, скорблю о любящих, помнящих обо мне и ожидающих моего возвращения ныне...»

В 1955 году, благодаря ходатайству близких, дело о. Димитрия было пересмотрено и он был освобожден, а судимость была снята по амнистии.

На волю батюшка вышел в 1955 году измождённым, больным. Поражены были все внутренние органы, удушающий кашель не прекращался, и дочери просили: «Папочка, отдохни, подлечись. Мы так устали от репрессий, прошедшей войны, только тебя нашли, а ты опять от нас уходишь». Батюшка ответил им: «Я всегда был с вами и буду с вами, мои родные сиротки, всегда».

После освобождения из лагеря отцу Димитрию с большим трудом удалось получить место клирика в Петропавловском храме в городе Куйбышеве.

1956 год — знаменитое «Зоино стояние».

Отцу Димитрию запретили рассказывать о взятии иконы у Зои, было заведено новое дело.

После заключения отец Димитрий был направлен в село Михайловское.

26 октября 1960 года епископ Курский и Белгородский Леонид совершил постриг протоиерея Димитрия в монашество с именем Серафим.

В 1960-м его назначили настоятелем Днепропетровского кафедрального собора. С материальной точки зрения, это было, что называется, «золотое дно», но, как пишет архимандрит Виктор (Мамонтов), отец Димитрий сумел очень быстро себя скомпрометировать в глазах властей и вызвать раздражение священников, служивших под его началом в соборе: «Встретив собрата, мученика, страдальца, они глядели на него как на какое-то странное существо. Среди них о.Димитрий выглядел белой вороной: худой, бледный, больной, плохо одет, хотя и аккуратно, всё на нём латаное-перелатаное. Никаких великолепных ряс...»

В домике при храме он занимал комнатку, где ничего не было, кроме кровати, стола и табуретки. Однажды прихожане раздобыли кое-что из одежды, принесли. Батюшка примерил, поблагодарил со слезами и... всё раздал нуждающимся. Такой настоятель мало кому был нужен. Пошли доносы, и очень скоро местный уполномоченный по делам религии сообщил батюшке, что регистрация у него отнимается и сроку даётся на то, чтобы покинуть область, два дня. Какое-то время отец Димитрий скрывался у прихожан, но его выследили и изгнали из города. Деваться было решительно некуда. Священник, лишившийся регистрации, попадал в «чёрный список», устроиться никуда не мог. Батюшка, однако, не сдался. Целый месяц ждал приёма у Патриарха, ночуя на вокзале.

Однажды в канцелярии он встретил епископа Леонида (Полякова, 1913-1990), правящего Курской и Белгородской епархией. Разговорились. Документов у о. Димитрия на руках никаких не было, но владыка Леонид их и не требовал. Он сразу же взял его в свою епархию.

Все долгие годы своего пастырского служения о. Димитрий вынашивал сокровенную мечту о монашестве. Накануне сорокалетия своего священнического служения о. Димитрий обратился к владыке Леониду с просьбой о своем монашеском постриге. В 1960 году, 31 октября, епископ Курский и Белгородский Леонид, впоследствии митрополит Рижский и Латвийский, совершил постриг протоиерея Димитрия в монашество с именем Серафим в честь преподобного Серафима Саровского. Вскоре владыка перевел о. Серафима на новый приход — Свято-Никольский в селе Ракитное Белгородской области.

Это место стало последним земным пристанищем батюшки. До конца своей жизни он служил настоятелем в этом храме. Все на приходе было разрушено: и храм, и души. О. Серафим начал восстановление прихода не со сбора средств, а с молитвы. В разоренном храме зазвучала молитва батюшки, начались ежедневные службы. На них приходили две-три старушки. О. Серафим устроил печки в алтаре и в храме, добыл угля. Все равно было очень холодно. Перед службой батюшка убирал снег в алтаре. Когда он выходил с Чашей причащать, его рука дрожала от холода, губы прилипали к Чаше, когда ее целовали. Постепенно в храме все изменилось до неузнаваемости. В нем все было просто и добротно, чистота и какой-то особенный уют. Ракитное при отце Серафиме — было, можно сказать, маленьким монастырем, где службы совершались строго по уставу. Недопустимым, например, здесь было служение утрени вечером. Она всегда совершалась в положенное время — утром. Но самая главная забота о. Серафима была о внутреннем храме всех, кто приезжал к нему, о душах человеческих.

Старцу Серафиму была присуща любовь к богослужению, благоговейная строгость в исполнении церковного устава. В алтаре старец пребывал в трепетном страхе, литургию совершал в неизменно благоговейном состоянии. Можно сказать, что богослужение было для него поистине священнодействием. Он готовился к нему часа за два, настраивался, сосредоточивался. Чувствовалось, что с таким страхом и трепетом он готовится к встрече с Самим Господом. Перед воскресным богослужением, наверное, это длилось всю ночь. Спал он тогда совсем немного.

Вот обычный день старца, когда не было службы в храме.

4:00 — подъём, келейная молитва до 7:00.
7:00 — 9:00 — общая молитва.
9:00 — 10:00 — завтрак.
10:00 — 12:00 — отдых.
12:00 — 13:00, иногда до 15:00 — приём болящих.
13:00 — 16:00 — келейная дневная молитва.
16:00 — 17:00 — обед.
17:00 — 19:00 — отдых.
19:00 — 21:00 — беседы с прихожанами.
21:00 — 22:00 — ужин.
22:00 — 23:00 — отдых.
23:00 — 1:00 — вечерние молитвы.
1:00 — 4:00 — ночной сон и вечернее правило.
Когда батюшка сильно переутомлялся, то ложился ненадолго на кровать, не снимая сапог. Подремлет пятнадцать-двадцать минут, и — на молитву. Часто так и спал, не снимая сапог. Батюшка не исполнял молитву как долг, она была для него внутренней потребностью. Отсутствие богослужебных книг в его келье не было помехой: память его полностью воспроизводила дневной круг богослужения. Когда он болел, читал целые главы из Евангелия наизусть.

Приняв монашеский постриг, о. Серафим увидел, что промысел Божий о нем — быть монахом в миру, посвятить себя всему миру. Ему удалось вместе с его сподвижниками создать маленькую духовную семью, которую можно назвать тайным монастырем, имеющем свой неписаный устав, свой духовный лик, свое служение. Его небольшая духовная семья стала братством, открытым всем людям.

Любовь и сострадание к ближнему не могли ему позволить оставить людей и уединиться в молитве. Не затвор, а отвор благословил ему Господь до конца жизни, чтобы его сердце всегда было доступно любому страждущему, приходящему к нему. Каждого приходящего к нему о. Серафим принимал таким, каков он есть, ничего ему не навязывал, не укорял, не обличал, а внимательно выслушивал его. В общении с батюшкой человек постепенно начинал открываться, сам снимал свою маску, потому что с ним можно было быть, а не стараться кем-то казаться. Он всем своим существом призывал тебя жить, быть живым и давал искру этой жизни. От него люди уходили преображенными его миром и любовью. Гонители оказывались самыми близкими о. Серафиму людьми, ибо больше других нуждались в духовной помощи. Они не просили о ней, считали, что Бога нет, но в этом отвержении Творца о. Серафим сердцем услышал крик о помощи и откликнулся на него всем своим существом, всей своей жизнью.

О. Серафим, по слову Н. Бердяева, «более чувствовал человеческое несчастье, чем человеческий грех». Он не жил отдельно от людей, окружавших его, но разделял их жизнь, стал братом всем. Он мог бы сказать: «Я живу в народе Божьем. Это мой народ».

В 1970 г. он был удостоен сана архимандрита.

Неотъемлемой частью богослужения отец Серафим считал проповедь и постоянно проповедовал в храме. Говорил он проникновенно и убедительно. Каждому открывалось свое, необходимое именно в эту минуту. Батюшка как-то сказал, что хотел бы принять высший ангельский образ — схиму, но тут же прослезился и добавил, что ради своих духовных чад и страждущего в духовных болезнях народа он не может себе это позволить, потому что схима требует уединения ради непрестанной молитвы.

Самым близким человеком, утешением на старости лет стал для батюшки его внук Димитрий.

«Рано утром я проснулся от какого-то беспокойства, — пишет Димитрий о своей первой встрече с дедушкой. — На стуле возле кровати сидел и плакал худой, весь седой и с очень добрыми глазами человек. Дедушкиных фотографий я раньше не видел, да и вообще никто меня вниманием не баловал, а тут смотрит на меня человек и плачет. Я растерялся и тоже заплакал навзрыд и, помню, страшно испугался, несмотря на то, что я слыл за смелого парня, — редкая драка обходилась без меня. Дедушка обнял мою голову, начал успокаивать. Я перестал плакать и потерял сознание. Очнулся в объятиях дедушки. Тут же оделся, и мы пошли в храм. С тех пор душой мы вместе, надеюсь, навсегда».

* * *
Однажды, после продолжительной службы, о. Серафим вышел на паперть и стал всматриваться в окружающие его лица. Вдалеке он увидел на каталке безногого старичка, который из-за большого стечения народа не мог приблизиться к батюшке. О.Серафим направился к нему, нагнувшись, целовал его в голову, обнимал. «Я думал, — говорит внук батюшки Димитрий, — это его старый друг. Спросил дедушку: „Кто это? Родственник?“ Дедушка ответил: „Мы все родственники, а этот раб Божий приехал издалека разделить с нами Пасхальную радость“».

«Утром дедушка, — вспоминает Димитрий, — выходя из кельи, громко пел: “Слава в вышних Богу и на земли мир”. Это он так меня будил».

* * *
«После дождя в храм шли всегда очень медленно, — вспоминает внук Димитрий. — Нужно было обойти всех червячков, жучков, паучков. Дедушка шёл впереди и внимательно следил, чтобы никто не наступил на них».

* * *
Однажды Димитрий позабыл поздравить дедушку с возведением в сан архимандрита и награждением вторым крестом. По дороге из храма решил исправить ошибку, на что о.Серафим тихо произнёс: «Митенька, Господь давно дал мне священный сан. Это и есть та высшая награда, которой я удостоился до конца своей жизни у Господа. Архимандритство, митра и прочие награды меня мало интересуют. Ведь я „поп-тихоновец“, как было написано в моём уголовном деле, и это настолько для меня драгоценно, что заменяет все награды». И добавил: «Слава Богу, что я не благочинный». От звания благочинного о.Серафим отказался.

Однажды на вопрос внука: «После архимандритства бывает епископство?» — батюшка медленно ответил: «Да, епископство. Но не для тихоновца».

* * *
Как-то Димитрий зашёл к старцу с просьбой благословить его в дорогу, нужно было отправляться на учебу. «Он отдыхал, — пишет Димитрий. — Вслед за мной вошёл архиепископ Соликамский Николай, старый друг дедушки. Они были почти ровесники. Дедушка начал подниматься навстречу владыке, но тот попросил его не вставать, и мы сели на стулья. Так мы вдвоём и сидели минут двадцать. Потом дедушка сказал мне: „Ты пока собирайся, а мы с владыкой побеседуем. Потом зайдёшь“. Я подождал за дверью минут десять, но, не слыша никакого разговора, снова вошёл. Владыка Николай сидел с закрытыми глазами. Дедушка, казалось, спал. Но только я вошёл, владыка встал и говорит: „Вы, Ваше преподобие, пока проводите внука, а то он торопится (я действительно торопился), я потом зайду, мы ещё побеседуем“. Я был очень удивлён этой неземной беседой. За тридцать минут они не сказали друг другу пяти слов».

Когда батюшка в 1980 году заболел, владыка Николай, его духовный сын, несмотря на преклонный возраст и болезни (ему было 87 лет), приехал в Ракитное и жил у о.Серафима две недели. «Теперь я за вами буду смотреть», — сказал он.

* * *
«Он сидит в садике в кресле, цветут яблони, акации, аромат в саду. Смотрю на дедушку, вроде бы спит. На лице никаких признаков жизни, весь белый, опускаю глаза и вижу, что чётки в его руках движутся. Я всё ещё в оцепенении, притронулся к его руке, а он открыл глаза и, как ни в чём не бывало, говорит: “Хорошо как в саду”. И заплакал».

* * *
«Делая из дубовых досок гроб, мы не сомневались, что наш глазомер не подведет, ведь батюшка у всех нас был перед глазами. Но тело отца Серафима намного превосходило те размеры, которые мы брали за основу. Он был высокий, примерно метр девяносто. Это с годами он сгибался под тяжестью креста, который мы своими тяготами, грехами, неразумием возложили на его плечи, и он один нёс его за всех нас. Только вот духом и скорбями он возвышался над всеми нами, и сегодня мы вряд ли можем постичь ту духовную высоту, на которую вознес его Господь».

Господь сподобил отца Серафима мирной, блаженной христианской кончины.

Господу было угодно взять к Себе светлую душу отца Серафима в полной тишине в 17 часов 30 минут 19 апреля 1982 года, на второй день Светлого Христова Воскресения. Могила о. Серафима находится вблизи Свято-Николаевского храма в Ракитном. Вечная ему память.

Спустя четверть века после смерти праведника архимандрита Серафима (Тяпочкина), у входа в Свято-Никольский храм посёлка Ракитное, в котором он долгое время был настоятелем, был открыт и освящён памятник выдающемуся священнослужителю.

Каждый день почитатели памяти старца оставляют на его могилке записочки с просьбами, иногда приходят по несколько автобусов одновременно.

Похороны старца Серафима— Как обстоят дела с прославлением старца? — спрашиваю у отца Николая.

— Продолжаем собирать документы. Никаких сомнений в святости старца нет, но, согласно правилам о канонизации, требуются протоколы допросов отца Серафима. А найти их, мягко говоря, непросто. Суд состоялся в Павлограде, через который вскоре прокатились фашистские войска. Документы могли быть уничтожены при отступлении наших войск или вывезены в Германию, а впоследствии оказаться где угодно. Никто не знает, что с ними.

Не умаляя других наших старцев, можно сказать, что равных отцу Серафиму в этом не было в минувшие десятилетия. К кому-то прикоснется ласково, кого-то погладит или поцелует, подойдет, утешит, отогреет — и человеку открывается, что такое любовь Христова. Это убеждало больше любой книги, больше чудес. Да, старец был прозорлив. Да, по его молитвам происходили исцеления. Но все эти дарования были следствием любви, он вымаливал помощь у Бога, потому что каждый человек был для него родным, любимым.

Отче Серафиме, моли Бога о нас!

www.mgarsky-monastery.org/kolokol/3310