Молитвенники за нас

«Он напоминал людям о любви Божией»

Ольга Леонтьевна Худякова, дочь батюшки:
– В 1963-м году мы приехали в Прыски. Папа был назначен в храм Преображения Господня. Здесь семь месяцев не было службы. Соответственно, и зарплаты никакой. Люди помогали: кто картошечки, кто молочка принесет. Вселились мы в совсем гниленькую сторожку, где по стенам была плесень. Потом уже по детству помню, что дома в центре у нас стояла белая русская печь, папа мне на ней показывал диафильмы.

Папа всегда много всего рассказывал, так, что потом я очень удивилась, схлопотав, уже будучи подростком, переадресацию своего вопроса к Большой советской энциклопедии, – возможно, меня тогда интересовало что-то, что было не по его профилю. А как он неподражаемо читал сказки! Про зайчиков, про Незнайку. Правда, когда надо было меня уже учить читать, он посадил меня за «Часослов» и сказал:

– Читай!

Это было удивительно: как?! Но я вдруг стала читать – то, что было непонятно, он подсказывал.

К нам много приезжало интересных людей, отцы Кирилл (Павлов) и Наум (Байбородин) останавливались здесь, жили у нас. Это уже современная история, но постоянно была ощутима связь и с царской Россией.

Папа был хранителем предания, многое он слышал о старой Оптиной от воспитавшего его при храме преподобного Сергия Радонежского в Фергане, где папа родился, архимандрита Бориса (Холчева) – духовного сына преподобного старца Нектария Оптинского.

Приезжала к нам и Надежда Александровна Павлович – духовная дочь старца Нектария. Папа еще при советской власти ухаживал за могилками оптинских старцев: выложит камушки на могилке преподобного Амвросия, придет в следующий раз, а камушки все раскиданы, он опять их сложит. Присматривал он и за могилкой отца Нектария в Холмищах. Участвовал потом в обретении мощей святых старцев.

Также при храме у нас служили старенькие, еще из дореволюционной Шамординской обители, монахини. Одна из них, мать Дуня (монахиня Евдокия (Агибалова) – прим. Ред.), в свое время была келейницей у Марьи Николаевны Толстой.

– Та к своему брату всё Лёвушка да Лёвушка, а я как его увидела, – рассказывала она про встречу со Львом Николаевичем Толстым, – испугалась, глаза у него были страшные.

У нас еще председателем ревизионной комиссии в двадцатке при храме был такой Петр Фомич Новиков, он уже стареньким на Страстной седмице по 5 км туда и обратно и на утреннюю и на вечернюю службы пешком каждый день ходил. Это был не кто иной, как кучер Петенька, который возил старца Варсонофия из Оптиной к Льву Николаевичу Толстому на станцию Астапово. Наш прихожанин – живой свидетель того, как преподобного не пустили к умирающему писателю. А седовласый скитоначальник Оптиной даже на коленочках просил и плакал:

– Душа же погибает!

Но его мольбам не вняли. А когда Лев Николаевич умер, к старцу Варсонофию подошел журналист и спрашивает, держа наготове блокнотик, чтобы записать ответ:
– Ваше мнение?

– Так и запишите, – отвечает старец, – хотя он и был Лев, но не смог разорвать цепи, которыми связал его диавол.

«Так всю дорогу и плакал», – рассказывал потом Петр Фомич про своего святого пассажира, которого он отвозил назад в Оптину.

Когда папа уже служил в Нижних Прысках, храм постоянно пытались закрыть. Ставили непутевых старост. Отец Наум даже однажды отправил маму в Дивеево к матушке Фросе (схимонахине Маргарите (Лахтионовой) – последней монахине дореволюционного монастыря, которая, по пророчеству батюшки Серафима Саровского, дожила до открытия обители и встречала крестный ход оставленной для этого преподобным свечой – прим. Ред.). А у схимницы тогда блаженная Аннушка оказалась, пришла да давай играть с куклами, да все матом и матом кроет.

Мама молоденькой была, ничего не поймет: «Почему она такие слова говорит?» А та, оказывается, иносказательно о поведении новой старосты повествует, а в конце еще и намек дает:

– Ой, батюшка у себя печку дома растопил, как жарко! А в храме холодно.

С той старостой мы намучались. Каждые пять лет тогда собирались деньги на ремонт храма, а она их все забрала, а обвинила отца... И вдруг она внезапно заболевает раком и умирает. А на похоронах один племянник выпил, встал и во весь голос провозгласил:

– Так! А почему одной племяннице все эти деньги достаются?! А мы что, не родные, что ли?

Так правда и открылась.

Однажды у нас на остановке перед храмом оказалась группа туристов, там были врачи и педагоги. Они посетили Оптину и уже собирались было ехать назад в Москву, как вдруг одной из женщин стало плохо. Ее привели к нам. Мы дали ей водички. А те заволновались:

– Сейчас автобус уже подойдет. Можно, мы у вас ее оставим?

Так и уехали все обратно в Москву, оставив у нас свою коллегу. А папа и говорит этой женщине:
– А вы не хотите поисповедоваться, причаститься?

Она согласилась. Оказалось, что она дочь священника, уже покойного. Папа ее исповедовал, причастил, и она умерла.

Много было среди простых советских служащих угодников Божиих. Люди тогда еще были более цельные внутри. А сейчас обрядовая сторона для всех доступна, а укоренившаяся при советской власти привычка видеть чужие, а не свои грехи не позволяет, к сожалению, людям понять суть церковной жизни.

Мы всегда так удивлялись, когда отец Наум присылал сюда кого-то из Москвы, чтобы папа отслужил молебен.

– Зачем в такую даль-то для этого ехать?!

Но, видимо, старцу было открыто нечто, превышающее прагматический расчет.

Так, как папа любил людей, мне казалось, что все священники любят. Потом, когда я уже сама стала в столице жить, поняла, что всяко бывает...

Папа внутренне возрастал на примерах тех, кто прошел гонения. Был иподиаконом и «правой рукой» архиепископа Ермогена (Голубева) – вспоминал, каким тот худеньким-худеньким вернулся из ссылки. Ему довелось видеть служение жертвенных пастырей, которые истинно любили Господа и жили Им и для людей.

Потом, когда к папе, бывало, приходили:

– Такая-то плохонькая, приди завтра, батюшка, утром, причасти...

Он тут же начинал собираться:

– Куй железо, пока горячо.

Пойдет, причастит. А к утру оказывалось, что человек уже и умер, приходили с просьбой отпеть. Папа сам с температурой, а ходил, помню, причащать. В любое время дня и ночи, кто бы к нему ни обратился, – откликнется.

Он нес в себе любовь, напоминал людям о любви Божией: Бог есть прежде всего Любовь.

– Ты – Любовь, делай дела любви: люби всех, – обратится, бывало, у нас к Любушке.

Сам он никогда не был требователен к людям, потому что понимал:

– Мы все греховны.

Вся его жизнь – великие труды: ночами молился, много читал духовной литературы, постоянно что-то выписывал, много писал теплых слов людям в письмах, непрестанно служил, да и для пропитания трудился не покладая рук.

Он очень любил раздавать денежки, у него прямо потребность такая была. У нас этим летом меняли котел (газовый обогреватель – прим. Ред.), и вот мастер, паренек, рассказывает:

– У меня мама в 1990-х годах редко выбиралась в храм, а тут приехала, а батюшка ей вдруг дает 500 рублей. Она была в шоке! Дело в том, что у нее тогда не было денег вообще.

Такие истории люди сейчас рассказывают: помощь поступала именно тогда, когда она была особенно нужна.

Еще нас очень удивляло: при том, что батюшка в последние годы уже плохо слышал, стоило только людям спросить у него что-то жизненно важное, он вдруг, державшийся до того, казалось, еле-еле, весь преображался и четко говорил то, что им нужно.

Он как был, так и остается с нами.

– Дедушка весело умирал, – говорит правнучка, – я ему стихи читала:

Рождество – Рожденье Бога.
В рай открыта нам дорога.
Кто поверит и пойдет,
​Тот на Небо попадет.

«Витенька, стой-стой-стой!»

Андрей Викторович Завражнов, директор детского приюта «Рождественский»:

– Отца Леонтия я знаю больше 20 лет. Меня к нему оптинские отцы отправили помогать. Он так обрадовался:

– Слава Богу! Ты у меня первый!

Стал я ему помогать в алтаре, топил печку в храме. Потом он научил меня читать Апостол.

А впервые, помню, увидел его так. Потрясающая картина! Такой дедушка в шляпе за рулем старенькой «Нивы», а сзади этот, видимо, где-то заглохший раритет толкают человек 20 старушек.

Почему они его так любили? Помню, служба только кончилась, мы уже несемся куда-то, – в руках у батюшки Святые Дары, – значит, причащать какую-то умирающую бабушку. Забегает то в тот дом, то в другой – еще кого-то причащает. Там же, в деревне, куда выбрались, молебен служим.

Современным молодым батюшкам надо брать с отца Леонтия пример: он, когда спешил к старушкам, не у них за стол садился, да еще так, что и с собой что-то брал, а наоборот, им нес денежки, конфетки, селедочку, какие-то свои собственноручно заготовленные припасы. Исповедовал-причащал-выслушивал-утешал.

Он в своем, таком заботливом, служении святителя Иоанна Шанхайского мне всегда напоминал.

Выбьется весь из сил, упадет, поспит немножко, потом вскакивает и снова бежит выручать, помогать кому-то.

Потом, когда он уже стал сдавать, ездил уже на колясочке, люди сами к нему потянулись. Хотя и раньше народ сюда съезжался отовсюду.

– Чтобы сбросить груз тоски, приезжайте к нам в Прыски, – присказка у нас такая есть.

Бывал, помню, и калужский губернатор Анатолий Дмитриевич Артамонов. Всю всенощную стоял, молился. Охрана уже переживает:

– Может, поедем?

А батюшка так служил, что ты не чувствовал на его службах времени.

С отцом Леонтием мы вместе строили Успенский храм в Подборках, восстанавливали церковь Спаса Нерукотворного Образа в Курыничах. Вместе открывали приют для детей «Рождественский». Схиархимандрит Илий (Ноздрин) был духовником приюта, но, когда он уже стал чаще бывать в Москве, а потом и вовсе переехал в Переделкино, его на время подменил отец Леонтий.

– Жалейте деточек. Деточки и так замучены. Они несчастные, – наставлял наших воспитательниц, с которыми всегда очень нежно и ласково общался, чтобы они и сами несли это тепло детям.

Рядом с отцом Леонтием мы все отогревались.

Когда у меня умер папа, отец Леонтий, утешая меня, сказал:

– Я тебе буду папочкой.

Удивительно, как батюшка моего папу к Богу привел. Приехали мы с отцом Леонтием в нашу глухую деревню. Мне тогда было лет 40, папе 60, – они с отцом Леонтием почти ровесники, у них два года разница. Собрался народ, отслужили молебен. Потом батюшка прямо на улице причащал. Старушки причащаются одна за другой, а мой отец подошел, а потом развернулся и – побежал!! А отец Леонтий прямо с Чашей с запасными Дарами – за ним:

– Витенька, стой-стой-стой! – догнал, обнимает, целует. – Это хорошо, это ладненько. Ротик давай открывай!

И так он его причастил. После этого отец у меня стал как ягненочек. Еще два года прожил. На исповеди ходил, причащался каждый месяц. Стал совершенно другим человеком. Молиться со мной ездил всюду. Перед смертью у батюшки Илия исповедовался, у батюшки Леонтия причастился, и так, умиротворенный, преставился ко Господу.

Так нас батюшка всех, к Богу приводя, отогревает.

Тепло и поныне в Преображенском храме, где упокоен отец Леонтий, ощутимо.

«Побо-о-ольше проси!»

Екатерина Юрель, в девичестве Завражнова, дочь Андрея Викторовича, знающая отца Леонтия с детства:
Помню, мне отец Леонтий, как подросла, все говорил:

– У тебя будет хороший муж, он будет тебя любить.

И вот мне уже 24 года, и – где же он?! Как-то и с учебой тогда не ладилось, да и на работе дела могли бы получше идти...

Стою в Преображенском храме, служба уже закончилась, батюшка Леонтий сидит у светящегося солнцем входа в храм на стульчике, молится. Вдруг ко мне подходит, точно по его внушению, какая-то старушка, берет меня за руку и подводит к иконе Божией Матери «Умиление»:

– А ты знаешь, что это икона чудотворная?

– Да?! – я было уже приготовилась излить все свои просьбы, да запереживала, что слишком уж о многом хочу Божию Матерь просить…

Пошла посоветоваться с отцом Леонтием.

– Проси, деточка! Побо-о-ольше проси!

Возвращаюсь к иконе:

– Божия Матерь, устрой все по Твоей милости!..

А ощущение очень четкое, что именно в этот момент отец Леонтий молился и как раз-таки и просил для меня «побо-о-ольше». Все устроилось. И муж у меня замечательный, и трое деток уже, – слава Богу!

Как отец Леонтий проповедовал Царствие Божие

Диакон Тихон Худяков, внук отца Леонтия:
Когда в 1990-е годы в городах было плохо с пропитанием, дедушка, чтобы прокормить нас, пятерых растущих мальчишек-внуков, завел большое хозяйство: двух коров, бычков, поросят, овец, курочек; пчелки у него были – 30 ульев. Все каникулы и выходные мы с братьями проводили в деревне у дедушки – приезжали, чтобы помочь.

А он нас с собою еще и на требы брал. В детском возрасте особенно, конечно, поражали похороны, отпевание. Мы читали Псалтирь, Апостол, разжигали и подавали кадило. Сейчас мы уже с братом-священником, отцом Симеоном, с которым вместе служим в Преображенском храме в Прысках, понимаем, что так дедушка растил себе смену.

Рядом с ним всегда было интересно. Когда к нему приезжали друзья юности, например, также бывший некогда иподиаконом у владыки Ермогена профессор-математик, воспитанный тетушкой-монахиней и так и не женившийся, мирянин-аскет Сергей Андреевич Зегжда, они говорили вовсе не о суете прожитых лет… Эти старчики, которые всегда были точно ходячая Пасха, – ликующие, сияющие, – вдруг становились очень серьезными…

– Батюшка, вот нас наставляли: люби ближнего, и через это спасешься...

– Да, да, – подтверждает отец Леонтий.

– Я изучал писания преподобного Исаака Сирина, других святых отцов, читал афонских старцев, – все не так!

– А как?

– Сначала надо, оказывается, возлюбить Бога всем сердцем, всей душею и всем разумением (Мф. 22, 37), и только тогда ты уже истинно сможешь возлюбить ближнего.

С каким удивительным по нашим временам неосуждением и искренним почтением отец Леонтий относился к каждому человеку, как бы тот ни был неправ. Сейчас каждый с легкостью критикует начальствующих, еще и приговаривает: это, мол, не в осуждение, а в рассуждение...

– Тихо-тихо-тихо, – сразу же утихомиривал таковых отец Леонтий. – Есть Бог. Не забывайте: есть Бог!

Любой вопрос, который у кого-то вызывал возмущение, батюшка спускал на тормозах, говоря:

– Не забывай, что есть Бог!

От нас всего-то то и требуется – любить. Все остальное Бог устроит Сам
Он уповал на Господа в любых ситуациях. От нас всего-то то и требуется – любить. Все остальное Бог устроит Сам.

Отец Леонтий восхищался: какая искренняя любовь есть между, например, коровкой и ее теленочком, как животные заботятся о детках.

– Как же этого, – говорил, – не хватает людям! Просто любить без требования чего-либо взамен.

Сам он нуждался в том, чтобы что-то раздаривать людям. Называл это «патронтаж».

– Давай патроны, – обратится к матушке Тамаре, это значило, что ей надо дать ему шоколадок.

И вот он их раздает. Каждому человеку, которого он встречал, отец Леонтий старался подарить шоколадочку. Если он подарит ему шоколадочку, у человека будет улыбочка, а если у него будет улыбочка, то он все сделает хорошо, и диавол не будет его шибко цеплять.
Помните, в конце 1990-х началось нестроение, связанное с ИНН? Сидит однажды батюшка на лавочке у храма, и подъезжает микроавтобус. Оттуда выходят зацикленные на этой тематике люди…

– Ой, какие вы замечательные! Хорошенькие! Откуда вы? – встречает их батюшка.

– Да мы с Москвы и отовсюду... – растерялись те.

– И как же вы?

– Да вот, батюшка, настали последние времена, антихрист среди нас... Что делать? – начинает его осаждать наиболее рьяно настроенная ревнительница.

– Подожди-подожди. Ты – Божие создание. Так. Есть ангелочки. Ты знаешь, какие у ангелочков глазки?..

– Батюшка, да это все понятно! Ты нам расскажи, в какой храм можно ходить, в какой нельзя? – тараторит она. – Там же все неправильно! Антихрист среди нас!

– Нет-нет-нет, погоди. Ты знаешь, какие крылышки у ангелочков? Как они любят Бога? – точно покрывает все спокойствием батюшка.

Та вновь отнекивается: давайте, мол, не об этом.

– Так вот, – легонечко так ей стукнул по лбу батюшка, – пока ты про все антихриста думаешь да думаешь, сама такой же и становишься! А будешь про ангелочков размышлять – и сама ангелом станешь, и неважно уже будет, что вокруг творится.

Помню, когда началась Чеченская война, часа в три ночи – стук в дверь. Батюшка открывает, там стоит такой бугай из местных милиционеров и плачет:

– Ба-а-атюшка, меня на войну отправляют. Мне стра-ашно...

Отец Леонтий идет, открывает храм, исповедует его, утешает, дает ему с собой крестик. Через пару лет он возвращается:

– Батюшка! Как же я благодарен Господу, что я тогда к тебе зашел. Без веры в Бога я же погиб бы.

Вплоть до 2013-2014 годов отец Леонтий ездил за рулем сам. Раньше колесил по всем требам даже зимой на мотоцикле «Минск», потом ему наш папа подарил «Запорожец», в конце 1980-х где-то достали «Ниву», в 2000-х была «Ока»…
Удивительно, что и тогда, когда он ездил на этой маленькой машинке, он умудрялся в нее посадить всю остановку, сколько бы там старушек ни стояло, дожидаясь рейсового автобуса. Неважно было, спешил он куда-то, не спешил: у него была потребность ухаживать за кем-то.

Он вообще любил все создания Божии. Около храма было много лип, по весне галчата падали из гнезд, обреченные умереть. А батюшка ходил, их подбирал, строил им специальные клетушки из ящиков: каждому отдельный домик, выстилал его сеном, – выкармливал этих беспомощных птенчиков, выхаживал, потом выпускал.

Бывало, забирает кто-то на машине батюшку из больницы, проезжают мимо магазина:

– Батюшка, может быть, вам что-то надо купить?

– Да-да, давай в магазин! Купи колбасу!

Человек думает: «Юродствует, что ли? Пост же идет...».

А батюшка приговаривает:

– Только попроси, пусть они ее обязательно нарежут.

«Наверно, батюшка сейчас в машине есть ее будет», – думает водитель и, взяв лучшую колбасу, предлагает ее отцу Леонтию.

– Нет, зачем? Пост сейчас, – отворачивается батюшка, поглядывая в окошко.

«Тогда зачем купили?» – продолжает недоумевать тот, пока они не подъедут к дому, где навстречу своему кормильцу тут же высыпают и несутся многочисленные кошки и виляющие хвостами собаки.

Отец Леонтий их называл: кошачье-собачье царство.

– Они очень нуждаются в еде, особенно зимой, – наставлял он. – О них никто, кроме нас, не позаботится.

С конца 1980-х годов к батюшке стал часто ездить Владимир Иванович Агулин, ныне также уже покойный. Этот человек положил всю свою жизнь на восстановление Успенского собора в Козельске. Когда еще храм не был восстановлен, они с отцом Леонтием в 5 утра, чтобы никто не видел, приезжали туда и служили литургию. Батюшка это называл: «Тайно образующе».

– Отец наш, видящий тайное, воздаст явно (Мф. 6, 6), – пояснял он. – Если мы будем служить здесь литургию, Господь пошлет людей и все Сам устроит.

В округе у нас много восстановлено храмов. Точно так же на их развалинах еще с 1980-х годов отец Леонтий постоянно служил литургии. Просто брал с собой антиминс да одного-двух помощников, чтобы как можно меньше людей об этом знало.

Так вот, Владимир Иванович, сам будучи ЛОР-врачом, помогал, когда это было необходимо, отцу Леонтию попасть в больницу. Хотя я как-то раз, помню, очень ратовал о лечении батюшки, а Владимир Иванович рассмеялся:

– Я с 1980-х годов его возил по главным хирургам, они все руками разводили: «Мы ничего не можем сделать, – то, что он жив, это благодаря Господу, а не нам».

В 1980-х годах у батюшки был инсульт. Где-то в 2013-2014 годах произошли в один год два инфаркта. Потом, год назад, еще один инфаркт был.

Здоровье у отца Леонтия слабело, но он переживал, скорее, из-за того, что не может уже, как прежде, сам ездить к митрополиту Клименту (Капалину) в Калугу, лично поздравлять его со всеми праздниками, брать благословения.
Тогда Господь устроил так, что как раз в 2013-м году при делении митрополии образовалась Козельская епархия, и к нам был назначен епископ Никита (Ананьев). Он проявил очень деятельную заботу о батюшке, часто навещал, беседовал с ним.

– Это мой ангелочек! – просто ликовал батюшка, не нарадуясь на архиерея. – Мне его Господь послал, зная, что я уже не могу доехать до Калуги.

В свое время, когда советские власти хотели упразднить Калужскую епархию, закрыв в ней еще два из неразоренных 17-ти храмов, а оставшиеся поделив между Тульской и Смоленской епархиями, именно отца Леонтия призвал на этот форпост – в Преображенский храм в Нижних Прысках – архиепископ Ермоген (Голубев), у которого дедушка некогда иподиаконствовал. Это был 1963-й год – у власти еще лютовал Хрущев, обещавший показать по телевизору последнего попа.

На фоне постоянного стресса, когда то и дело грозились закрыть храм, у отца Леонтия развились сахарный диабет и полиневропатия. Когда были приступы, он не мог спать, всю ночь стонал. Бывало, от боли даже падал с кровати – и это доставляло очередные муки, к нему же тогда даже притронуться было невозможно: все нервные окончания воспалены и точно обнажены.

Но вот кто-то приходил его навестить, и он тут же, все забывая, весь обращался к человеку:
– Миленький, хорошенький...

Так он встречал всех! Кстати, то, что Хрущев в 1964-м году был смещен, давления на духовенство вовсе не убавило, потому что привыкшие прессовать чиновники все оставались на своих местах. Многих из них батюшка потом покрестил.

Крестил даже помощника местного уполномоченного по делам религии, от которого сам в свое время натерпелся. Хотя сам батюшка всегда пытался со своими преследователями ладить: нагрянут, а он им побольше водки да колбасы даст, и те уходили «добренькими». Потом у этого помощника случилась трагедия: жена умерла, ребенок повесился, сам он от всего этого ослеп. Стал, уже будучи стариком, приходить в храм: стоит у Распятия Господа, Которого гнал, и плачет. Батюшка его утешал, кормил его здесь, при храме, да и домой картошечки, чтобы было ему что покушать, завезет. Тот же уже был никому не нужен. Только отец Леонтий и ухаживал за ним. Потом его и отпевал.

Господь призвал к Себе батюшку в этом году на праздник иконы Божией Матери «Отрада и Утешение», на память новомучеников и исповедников Церкви Русской, 3 февраля.

Когда отец Леонтий преставился, собрались местные мужики, стали копать в храме могилу. На вторые сутки, не спавши, устали, – а наутро уже отпевание... Тогда я связался с человеком, у которого при восстановлении храма работали узбеки.

– Нет ли, – спрашиваю, – у тебя одного-двух человек помочь?

Он тут же примчался, с собой привез целую бригаду, пять-шесть узбеков, и до утра сам оставался с ними, руководя работой.

Это тоже промыслительно. Всю свою жизнь батюшка, рожденный в Узбекистане, в Фергане, проявлял заботу об узбеках.

– Нет-нет-нет, – возражал батюшка на любые нарекания к ним. – Этот народ меня выходил, я у них в домах рос, я у них грамоте учился, они меня кормили.

Потом батюшка и сам то печку, собрав при храме последний кирпич, помчится делать к какой-нибудь узбечке или выходцу из Таджикистана, чтобы те зимой не замерзли, то продуктами кому из них подсобит. И они отвечали ему взаимностью.

Когда батюшка шел по калужскому базару, то мусульмане его называли: «Русский мулла». Бежали за ним, целовали ему руки, напихивали в карманы урюк, кишмиш. А он их обнимал, спокойно говорил с ними на узбекском. Знал цитаты из Корана, приводил их, а потом плавно переходил на тему: Иса (которого они считают пророком) – это Бог. Рассказывал о Христе. Так он еще при советской власти очень многих из них покрестил.

Его подлинно христианская любовь была явной и для иноверцев
Потом рассказывал, как, навещая одну узбечку, увидел, что у нее в святом углу среди икон с краю и его фотография стоит…

– А как же? – заупорствовала та. – Ты же меня крестил!

– Погоди-погоди, меня куда-нибудь на стол поставь! – все-таки убедил ее убрать из домашнего иконостаса свой портрет батюшка.

Как же они все его любили! Когда однажды начался этот типичный при его появлении на базаре переполох, я у него спросил:

– Дедуль, а что ты им говоришь?

И он признался:

– Вот этому я сейчас сказал, что у меня узбеки в сердце чай пьют.

Его подлинно христианская любовь была явной и для иноверцев. Как метко заметил один старец: «Царство Божие надо проповедовать каждому христианину, но очень редко вслух».

«Как же я умру, деточка, я всегда с вами»

Лиля Мишина, помощница отца Леонтия:
– По субботам-воскресеньям он всегда встречал людей. Ждал автобусы. Когда к нему подходили и спрашивали: «Батюшка, как вы себя чувствуете?», отец Леонтий, у которого всегда с чувством юмора все было в порядке, улыбался:

– Я, как колхозный трактор, все пашу и пашу.

Как-то летом жара была несусветная, мы красили забор. Вдруг батюшка мне кричит:

– Бросай все, беги открывай храм!

Автобус с паломниками приехал. Я бегу – вся в краске – исполняю послушание.

Батюшка всегда всех обнимет, поцелует, каждому ласковое слово скажет.

Батюшка нас всех всегда называл «конфетками шоколадными». Скажет, мы и плавились от нежности, – точно солнышко пригреет.

– Деточки, Бог есть Любовь, – напоминал нам. – Живите с Богом. Прославляйте Бога добрыми делами.

Помню, как-то раз закончилась служба, а у него было несколько межпозвоночных грыж, так что беру его под ручку, и мы потихонечку, шаг за шагом, идем к домику.

– Лиля, – вдруг останавливается он, – беги скорее к матушке Тамаре, бери чайную ложку и мед!

Я не поняла: что случилось? Но по послушанию усадила его на лавочку, а сама бегом. Возвращаюсь, а батюшка мне указывает на ослабевшую пчелу, лежащую на дорожке:
– Сажай ее на ложку с медом.

Он не проходил мимо, кто бы ни оказался в беде.

Помню, батюшка сам разогнуться не может, а увидел, что бабочка в храме бьется в оконное стекло. Так он нашел какой-то стул, взобрался на него, чтобы снять ее и выпустить на улицу.

А однажды вышел из храма, у него спина болит, а он вдруг к земле потянулся. Я, уже наученная опытом, присмотрелась, а там перевернутый колорадский жук лапками по воздуху перебирает! Батюшка и его в травку, чтобы не раздавили, перенес и аккуратно поставил на ножки.

Он вообще ко всем и ко всему очень бережено относился. Как-то раз нам принесли пакет конфет, он нам их раздал, а потом и говорит:

– Давайте фантики мне.

Нашел какую-то коробочку, собрал в нее все обертки. У него был такой летний домик. Захожу туда, а он, весь в солнечных лучах, сидит и эту коробочку фантиками обклеивает. Когда она стала красивой, он в нее поставил свои письменные принадлежности.

Еще он очень сильно любил воробышков. Называл их «чирики». Угощал их зерном и разговаривал с ними, и они с ним о чем-то без умолку щебетали. Как только они его увидят идущим, уже садились на колышки забора и сидели ждали. Такое у него было необыкновенное взаимопонимание со всем творением Божиим.

Рядом с ним точно в раю находишься.

Когда батюшка уже уходил, я, как обычно в субботу, идя в храм, зашла к нему благословиться. Села на кроватку, он благословил меня и произносит шепотом, ему уже очень тяжело было разговаривать:

– Да-вай брю-ки, пой-дем в храм.

Он не мог без храма. Всегда стремился в церковь.

Помню, в храме общается с людьми, группа человек 40. Я была за свечным ящиком, подходит женщина, – у нее на руке много-много шрамов. Спрашиваю:

– Может быть, вам помочь записочку написать?

А она смотрит на меня, потрясенная:
– Я стояла у всех за спинами. Батюшка, если и мог видеть меня, то разве что только мою макушку, а он вдруг и говорит: «Ну-ка, иди сюда, болящий ангелочек!»

Сколько же от него любви и тепла исходит!

Мы и сейчас не чувствуем, что его нет с нами. Недавно я его просила о молитве в трудных обстоятельствах, и он не замедлил помочь. Благодарю Господа за встречу с батюшкой Леонтием и со всей его семьей!

Батюшка одной сотруднице храма вот-вот во сне явился. Та рассказывает: снится, что уезжаю в отпуск, подхожу к батюшке за благословением, он сидит, как всегда в последнее время, в колясочке, улыбается.

– Батюшка, я в отпуск уезжаю,– говорит она и по-свойски добавляет: – Вы только не умирайте без меня.

А он протягивает ей денежку:

– Это тебе на отпуск. Как же я умру, деточка, я всегда с вами.

Подготовила Ольга Орлова