Долгая дорога к Богу

Беседа с ученым-физиком Андреем Ветчинкиным (видео внизу)

Физик Андрей Ветчинкин, будучи по воспитанию и образованию рационалистом-естественником, остро ощущал неудовлетворительность эволюционизма как научной теории. А к Православию пришел, столкнувшись с явлениями, которые невозможно было объяснить и понять привычным для него рациональным способом. О чувствах и разуме, реальности злых духов и их уловках, о том, как с помощью угля можно опровергнуть эволюционизм и почему ученые, сознавая гипотетичность эволюционной теории, продолжают верить в нее как в непреложную, – беседа с ним.

Священник Георгий Максимов:
Здравствуйте! В эфире передача «Мой путь к Богу». Сегодня у нас в студии Андрей Сергеевич Ветчинкин, кандидат физико-математических наук, старший научный сотрудник. Расскажите, пожалуйста, с чего началось ваше путешествие к вере?

Андрей Ветчинкин:
Как обычно, всё начинается с детства. Я родился в старой московской семье. Семья ученых-естественников, где считалось, что вера – это личное дело каждого, но вообще-то наука сейчас уже почти всё может объяснить; а тот интуитивный опыт, который был у предыдущих поколений, вынужденно оформлялся через философские или религиозные построения – просто потому, что тысячи лет назад не было иного способа понимания. Сейчас же, учили меня, то, что раньше только смутно интуитивно угадывалось, отлично понимает и объясняет наука. Вот, например, начало Библии – Шестоднев. Там сказано, что вначале сотворил Бог свет, – и теория большого взрыва гласит, что свет появился вначале, сразу после точки сингулярности. Вот в таком ключе мне всё это объяснялось, но в глубине души я чувствовал некоторую тревогу, что чего-то самого главного не понимаю, причем эту истину надо обязательно найти, иначе я окажусь не справившимся, несостоятельным и мне когда-то потом будет очень плохо.

Где-то в классе шестом я начал поиски той первоосновы, из которой всё происходит. У меня от деда осталась Библия на церковнославянском языке, я пытался читать ее с самого начала. Прочел с первой по десятую главы книги Бытия. Дочитал и понял, что всё, что там написано, с наукой не согласуется. Можно, конечно, натягивать, но на самом деле Шестоднев совершенно не совпадает с научной парадигмой, которая к тому времени – к концу 1970-х годов – достаточно хорошо сформировалась. Потому что, во-первых, конечно, шесть дней – это шесть дней. Написано: «дней» – значит, дней. Во-вторых, по Библии действительно получается, что миру 7, 5 тысяч лет, ну, может, чуть побольше. Всё написано очень четко.

Отец Георгий:
Появление светил после появления растительности, Земли прежде Солнца.

Андрей Ветчинкин:
Да, самое главное, что сначала Господь сотворил небо и землю, а потом сотворил свет, а потом сотворил звезды. Хотя, как я тогда знал, всё было наоборот. То есть сначала были туманности, из туманностей образовались звезды. Звезды вспыхнули, там взорвались тяжелые элементы, звезды сгорели, взорвались, из их пепла потом еще раз образовались звезды второго поколения, в которых уже были тяжелые элементы типа железа. Протопланетные облака крутились вокруг звезд, и из них образовалась наша Земля, на которой потом стала возможна жизнь. Это началось 4, 5 миллиарда лет назад и продолжалось сотни миллионов лет. Так что Библию я поставил на полку. С научным мировоззрением, наоборот, всё было достаточно хорошо – в том смысле, что непротиворечиво. Конечно, были моменты, которые наука объяснить не могла.

Отец Георгий: Что именно?

Андрей Ветчинкин:
Что такое добро? Как себя вести с людьми? Здесь были большие проблемы. И поэтому когда я поступил в Московский университет, то очень интересовался психологией, с одной стороны, и историей религии и историей атеизма – с другой. Моим любимым предметом на 4-м курсе был научный атеизм. Я его сдавал, кстати, очень подробно, написал даже реферат на эту тему. И мне казалось, что вот еще немножко позанимаюсь практической психологией – и всё будет понятно. Тогда, во второй половине 1980-х, как раз возникали всякие клубы психологической направленности.

Я посещал клуб «Синтон», который потом стал оккультистским, а тогда был просто в традиции гуманистической психологии с очень рациональными объяснениями всего на свете. Там считалось, что эмоции – это нечто, что существует в нас самих, и если мы от них абстрагируемся и будем за ними наблюдать как бы со стороны, то мы сможем действовать рационально и независимо от наших эмоциональных состояний. То есть можно разотождествить себя и свои эмоции, и это, кстати сказать, после некоторых тренировок хорошо получалось. Оказалось, что можно действовать рационально. А то, как я себя чувствую, – это, в конце концов, не так уж и важно.

Чувствам я не доверял. Это вполне понятно в случае ученого. Вот, например, стакан, в нем чай. Можно потрогать: он теплый. Что такое теплота? Мы знаем, что это движение молекул жидкости. Но интуитивно чувствуем, что теплота – это особое вещество, оно называлось раньше теплородом. Вот так же интуитивное осмысление любого ощущения из моего личного опыта может на поверку оказаться объективно неверным, как в случае с теплородом. И поэтому, естественно, чувствам доверять было нельзя. И я им особо не доверял. Поэтому никакие оккультные секты, ни какие-то воздействия массовой культуры меня не трогали. И не трогают до сих пор.

Отец Георгий: То же было и в отношении религии?

Андрей Ветчинкин:
Да. Вот я прихожу в православный храм, историю религии я знаю, как устроен храм – знаю, мне там на душе тепло, хорошо, но мало ли где мне тепло и хорошо? Если я прихожу домой и сажусь у печки – мне тоже тепло и хорошо. Чувства тут не могут быть достаточным основанием для серьезных поступков. Так что я жил строго рационально.

Но при этом прежняя тревога осталась, я осознавал, что чего-то самого главного в жизни по-прежнему не понял. Тревога затягивала, требовала решения. Что ж, давайте посмотрим. Может, я не понял, что такое добро и зло? Мне в то время (середина 1990-х) нравилось течение эволюционной философии, которое в конце XIX – начале XX века было в Англии, где говорилось о том, что на протяжении исторического периода формировалась мораль, которая хороша была в прошлом, но сейчас она уже не очень подходит, потому что общество изменилось, стало гораздо цивилизованней. Давайте, предлагали философы, слегка модифицируем понятия добра и зла, сделаем их помягче и погибче, и нам будет хорошо. С помощью Спенсера и Мура удалось более-менее сформулировать, что такое хорошо и что такое плохо.

Отец Георгий: С точки зрения этой философии?

Андрей Ветчинкин:
Да. Добро, грубо говоря, – то, что хорошо для жизни. Если жизнь – это то, что развивается и усложняется, и ты делаешь так, чтобы всё становилось интереснее, более цветущим и более сложным, – это хорошо. А то, что ты делаешь в противоположном направлении, – это плохо. Более-менее это работало до тех пор, пока я не сталкивался с серьезными ситуациями. Тогда опять захватывали чувства, и эта этика на практике работала уже плохо. Но даже когда вроде всё было хорошо, оставалось то самое чувство неудовлетворенности: я, конечно, всё себе хорошо сформулировал, но при этом на самом-то деле все-таки что-то мешает жить и что-то я делаю очень неправильно. Я тогда обратился к Создателю с молитвой и сказал: «Если Ты, Создатель, есть, то создай такие условия, чтобы я понял, что Истина есть, Истина с Тобой, и притом Истина с достаточным основанием». То есть не опираясь на чувства.

Отец Георгий:
Есть такое мнение, что будто бы религия и наука не могут друг другу противоречить, потому что говорят про одно. Но вот в случае Шестоднева и религия говорит о возникновении этого нашего мира, и наука говорит именно о возникновении нашего мира, а не какого-то другого, – и говорят они разное.

Андрей Ветчинкин:
Да, есть области, где наука и религия говорят об одном и том же предмете по-разному, и, если они противоречат друг другу, значит, что-то не то либо с религией, либо с наукой. Я стал читать труды наших известных креационистов – отца Даниила Сысоева, например. Почитал – и, честно говоря, был этим не очень доволен. Не богословским обоснованием – с этим всё было нормально, а именно той частью, где отец Даниил опирался на Морриса и прочих протестантских ученых, которые пытались там чего-то…

Отец Георгий: …с научной точки зрения подтвердить.

Андрей Ветчинкин:
Да. Извините, это было просто примитивно. Например, говорилось: Луна за год удаляется от Земли на метр, следовательно, она удалится за 1 миллиард лет достаточно далеко. Но орбита Луны вообще-то может осциллировать. Вот один из примеров. Я даже ездил к отцу Даниилу, хотел об этом поговорить, но не получилось разговора. Отец Даниил был занят, потом его не стало в нашем мире – это был 2009 год. Так что я продолжал исследования на эту тему самостоятельно.

Мне помогло то, что я занимался – да и сейчас занимаюсь – каменным углем. А каменный уголь – это, грубо говоря, окаменевший обрубок дерева, который спрессовали, подействовали на него высокой температурой, и он стал тем, чем он является, – углем. Если посмотреть внимательно на кусок каменного угля, то часто можно увидеть отпечатки листьев – иногда вплоть до прожилок. Согласно научным представлениям, каменный уголь образовался в каменноугольный период – 350–290 миллионов лет назад. Уголь я изучал, сжигал, строение его знаю…

Отец Георгий: Это было сферой вашей непосредственной научной деятельности?

Андрей Ветчинкин:
Да. Так вот, я решил: давай-ка проверю практически. Как известно, в каменном угле присутствуют изотопы атомов угля 12С и 14С. 12С – стабилен, а 14С – радиоактивен с периодом полураспада 5730 лет. То есть через 5, 7 тысяч лет половина атомов превратятся в атомы другого вещества (азота). Следовательно, если бывший обрубок дерева, ныне уголь, лежал под землей 290 миллионов лет, то за такое время – даже если у нас была гора этого самого каменного угля – в ней не останется ни одного радиоактивного атома 14С1. Американцы проводили исследования, и оказалось, что в угле порядка сотни атомов из миллиона радиоактивны2. Но если предположить, что концентрация радиоактивного СО2 тогда, в древности, была такая же, как сейчас, то получается, что возраст угля порядка 50 тысяч лет. На самом деле он может меняться в зависимости от неизвестной нам концентрации 14СO2 в древней атмосфере, поэтому может быть и 5, 5 тысяч лет, и 100 тысяч лет, но здесь важен просто порядок величины – максимум десятки тысяч лет и не больше. Миллионов лет там быть не может.

«Ну хорошо, – подумал я, – а есть ли доказательства помимо каменного угля? Что, если я ошибаюсь?» Научная теория может себя защищать. Один факт еще не играет определяющей роли. Хотя, тем не менее, это очень существенно.

Оказалось, что радиоактивный углерод есть в костях динозавров, во всех окаменелостях. Мало того, в этих самых костях динозавров оказались следы ДНК, эритроцитов, которые за миллионы лет должны были развалиться3. Ну хорошо, допустим, динозавры жили всего лишь тысячи (а не миллионы) лет назад. Тогда люди должны были их видеть. И действительно, есть древние рисунки динозавров. В Камбодже храм есть, где на стене высечен динозавр4, они изображены на камнях5, встречающихся в Перу и Мексике. В Дарвиновском музее как раз была выставка этих камней. Пошел, посмотрел: действительно – вот динозавр, вот люди на них летают. Я даже обратился к смотрительнице музея: «Получается, динозавры вымерли две-три тысячи лет назад?» «Ну и что? – говорит она. – Главное – эволюция».

Строго говоря, эволюционная парадигма не является научной. С точки зрения создания научных гипотез, она является философским построением, находящимся вне науки. Наука сильна тем, что опирается на то, что можно проверить экспериментально. А то, что было 10 тысяч лет назад, экспериментально проверить нельзя – это остается гипотезой. Однако иногда наука может опровергнуть и такие гипотезы – те, которые мы не можем доказать, – если из этих гипотез вытекают следствия, противоречащие фактам. То есть из гипотезы о том, что есть эволюция, что есть миллионы лет развития Земли, следует, например, что нет никакого радиоактивного углерода в каменном угле. Но это не так. Следовательно, эта гипотеза не верна. То есть опровергать недоказуемые гипотезы иногда наука может, хотя подтверждать их не может. И это, в общем, для ученых достаточно понятно: что существуют реальные гипотезы, которые неподтверждаемы, но опровержимы. И вот гипотеза эволюции относится к таким. Хотя не все это понимают. Я не раз беседовал с учеными после того, как это понял.

Отец Георгий:
Многие ученые довольно резко реагируют, если что-то слышат насчет критики эволюции…

Андрей Ветчинкин:
Я выбирал тех, которые не резко реагируют. Самым резко реагирующим, на моей памяти, был Виталий Лазаревич Гинзбург, академик, Нобелевский лауреат и прочее. Я, правда, когда с ним общался, еще не был православным, но, тем не менее, у нас как-то случайно на конференции зашла речь о лженауке. Вот он крайне резко сказал, что ничего в принципе серьезного против эволюции быть не может. Мол, эволюционная парадигма – системна, целостна, хороша и всё объясняет. К слову, Виталий Лазаревич сам к ней руку приложил. Но если покопаться, то объясняет-то далеко не всё. И таких фактов, как, например, датировка угля, достаточно много.

Например, есть такое понятие – ледниковый период. Согласно этой концепции, которая является частью эволюционной парадигмы, якобы 10 000 лет назад ледники шли из Гренландии в сторону центральной России, поэтому под Москвой остались моренные гряды, валуны всякие и прочее… Еще в конце XIX века подсчитали6, что для того, чтобы ледник спускался откуда-то с большой высоты и тащил эти валуны, эта самая высота должна быть по всей Европе порядка 11–15 километров. Ну не бывает такой высоты! Теорию о том, что валуны принес ледник, выдумали в Швейцарии7, и работает она только тогда, когда ледник реально спускается с высоких гор. Ледники в Гренландии и Антарктиде ничего не тащат. Они просто сваливаются в море – и всё. А моренные гряды, эти валуны… – ну валуны и в Индонезии есть. Это, скорее всего, остатки большого цунами. Вот такие факты позволяют откровенно разговаривать с учеными, если хорошо их знаешь.

У меня дальние предки были старообрядцы. Поэтому историю старообрядчества я в детстве прочел – по материалам комиссии Мельникова-Печерского. И просто поражался: какое там количество сект! Приведу поговорку XIX века: «Что ни волость – то учение, что ни деревня – то течение, что ни баба – то и толк». Какое количество сект, секточек, толков, совершенно изуверских обрядов возникло только потому, что люди отошли от Церкви и стали мыслить своей головой! И при этом начали все делиться. То же происходит и у эволюционистов. Я думаю, дальше скрывать несостоятельность эволюционной парадигмы будет труднее. «Ну хорошо, – скажут, – давайте выдумаем другую парадигму. Не хватает истории Земли для того, чтобы объяснить происхождение жизни? Давайте разрабатывать теорию панспермии, что жизнь занесена с других планет, которые миллиарды лет назад образовались, что на Землю ее инопланетяне принесли». Придумать можно всё что угодно.

Отец Георгий: Некоторые что-то подобное и говорят.

Андрей Ветчинкин:
Я и сам могу напридумывать сколько угодно таких вещей, но они абсолютно легковесны, в том смысле, что не имеют фундамента, не имеют никакой опоры, кроме наших фантазий. Это абсолютно бездоказательные утверждения. К сожалению, православные апологеты как-то не всегда обладают научной дисциплиной. И поэтому они пишут либо слабые книги, либо книги с научными ошибками, которые рецензенты-эволюционисты радостно замечают: «Вот, он ошибся там и там… Поэтому вся их гипотеза неверна». А серьезных ученых, которые бы придерживались последовательных креационистских взглядов, очень немного. Я знаю лишь двух-трех человек.

Отец Георгий: Некоторые боятся афишировать свои взгляды.

Андрей Ветчинкин:
Да, я имел в виду тех, которые не боятся, которые афишируют, которые исследования провели.

Отец Георгий:
Даже академики есть, которые сами лично убедились в несостоятельности эволюционизма, но не решаются говорить это в научном кругу, поскольку не хотят стать белыми воронами.

Андрей Ветчинкин:
А вот зарубежные ученые – я с ними пытался общаться – вежливо кивали головой, но никаких особых эмоций не было.

Отец Георгий:
Один мой знакомый биохимик-креационист вел по интернету беседу с эволюционистом по поводу абиогенеза и показал, что абиогенез в принципе невозможен9. И в итоге эволюционист говорит: «Да, вы верно подметили слабость всех теорий абиогенеза. Ну, предложите тогда что-нибудь лучшее». Он говорит: «Вот лучшее: Господь сотворил». А с этим они согласиться не могут.

Андрей Ветчинкин:
Есть люди, которые всё это понимают, но это их не цепляет. «Я ничего не чувствую, а логически – давайте придумаем что-нибудь еще получше», – говорят они. Поэтому, к сожалению, тут есть проблемы, которые требуют решения.

Отец Георгий:
Андрей Сергеевич, большое спасибо за ваш рассказ, за ваше свидетельство. И дай Бог, чтобы все, кому небезразлична истина, были бы столь же принципиальны в своем пути к ней.
-------------------------------------------------­------------------------
/*Отношение числа атомов 14С к числу атомов 12С уменьшается в два раза каждые 5730 лет. После 20 полураспадов или 114 700 лет (предположим, что история земли столь продолжительна) отношение 14С к 12С уменьшается в 2^20 или примерно в 1 000 000 раз. После 1, 5 млн. лет отношение уменьшится в 21 500 000/5730 или примерно в 10^79 раз. Это значит, что при наличии вначале чистого углерода 14С, равного массе всей Земли, после 1, 5 млн. лет не должно остаться ни одного атома 14С!/

www.pravoslavie.ru/82579.html