Долгая дорога к Богу

Год назад он сделал неожиданный для многих, но только не для него самого карьерный финт: принял предложение занять пост гендиректора и генпродюсера православного телеканала «Спас». Ради этого несколько месяцев спустя он ушел из суперпопулярного и весьма скандального шоу «Прямой эфир». Как вера его изменила и что помогла понять о себе самом, Борис Корчевников рассказал журналу «Телепрограмма».

— Чем из сделанного на канале вы гордитесь?

— Мне всегда казалось, что православие – молодая религия. Не по возрасту, а по духу. Вот этот дух молодости и радости христианства на «Спасе» видят. Нам это очень важно. Мы ежедневно в прямом эфире – иногда по много часов – всматриваемся в Бога и Его замысел в актуальных событиях нашей жизни… Это попытка посмотреть на мир и нас самих с высоты голгофского Креста. Так или иначе это происходит в самых разных форматах – даже в детских, медицинских, исторических и кулинарных шоу, в программах о семейной жизни наших знаменитых соотечественников, и легендах советской культуры и истории. Мы открываемся зрителям в многочасовых интерактивах «Прямая линия. Ответ священника». Это простой и такой нужный формат: у людей, даже далеких от храма, столько вопросов церкви и батюшкам! От «я сделала аборт, как теперь жить?» до «что делать, если нашел крестик?».

На самые острые вопросы отвечаем в программе «Не верю. Разговор с атеистом». Владимир Познер, Мария Арбатова, Анатолий Вассерман, Виталий Тертьяков и простые неверующие еженедельно задают свои «неудобные» вопросы священнику. Программа стал хитом, она выходит в эфир и на радио «Комсомольская правда». Сейчас еще книга готовится к изданию. В каком-то смысле в этой программе – наш ключевой принцип: обращаться не только к людям церкви, но и к тем, кто церкви еще не очень знает, почему-то еще не верит.

На «Спасе» говорят действительно о Главном. И говорят нескучно. Звезды и простые люди – о своем личном пути к Истине. Так происходит в программе «Слово» и в авторской программе блестящего интервьюера руководителя Синодального отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Владимира Легойды «Парсуна». Эта программа под названием «Откровенный разговор с Владимиром Легойдой» тоже выходит на радио КП.

Свои программы на «Спасе» появились у многих людей, которых любит вся страна, например, у Дарьи Донцовой, Николая Валуева. О многих пока промолчу – в новом сезоне вы их увидите.

— Кто эти люди, которые вас смотрят?

— Аудитория «Спаса» по своему составу незначительно отличается от аудитории каналов «большой тройки». Но «Спас» — канал особого доверия зрителей. Кстати, видимо, поэтому к «Спасу» есть значительный интерес и у молодой аудитории, которая всегда ставит острые вопросы, сразу реагирует на неправду и фальшь.

— С вашим приходом на «Спас» в эфире стало больше популярных личностей. Понятно, что уровень веры у каждого из них разный. Кого из знаменитостей вы не позовете на канал ни за что?

— Человека, который целиком прилеплен к земле. Я уверен, что человек все равно духовное существо, даже самый последний материалист, В нем душа видна! Это может быть неразвитая мышца, но она в нем есть. И задача интервьюера эту мышцу разглядеть. Но есть люди, которым совершенно неинтересна нематериальная сторона жизни, которые понимают весь мир в масштабах своего приусадебного участка – только быт. Вот такие люди нам не дадут ту глубину, которую даже неверующие ищут на «Спасе». Мне в этом смысле убежденные горячие атеисты интереснее, я со многими переписываюсь в инстаграме, потому что они горячие могут быть, их атеизм – результат поиска ответов, но значит они и вопросы задают. А человека, которому ничего не интересно, который не ставит главных вопросов, на «Спас» мы вряд ли позовем. Были попытки – не получилось. Но таких и совсем немного на самом деле.

— Вы рассказывали, что пришли к вере в 21 год, то есть 14 лет назад. Случалось ли вам когда-либо испытывать разочарование в церкви?

— Нет, никогда. Там же столько важного для меня происходит! Чаще всего эти «разочарования» в Церкви – это попытки чего-то в себе самом оправдать. Если ты ищешь поводы разочароваться, ты их обязательно найдешь. Можно разочароваться в человеке – в батюшке, например, но не в Церкви. Но священником, как и любым человеком, во-первых и очаровываться не стоит. А во-вторых, благодать священства действует на нас независимо оттого, какой человек священник. И если ты с таким сердцем подходишь к исповеди, ты чувствуешь моментально ее эффект. Это невероятно. Казалось бы, ну сколько можно? Можно к этому привыкнуть как к чему-то обыкновенному. Но все равно ты чувствуешь, как начинается жизнь с чистого листа.

Но, если честно, священники, тех что я знаю, чего бы там ни говорили про них, люди почти идеальные: живут на нищенские деньги, от алтаря питаются чаще всего. И детей растят чаще всего больше, чем в других семьях. Начинается их день в пять-шесть утра, заканчивается чаще всего после полуночи. И сутра до ночи этот день заполнен чужой болью.

«Страшно жить, зная, что есть обиженные на меня люди»

— Вы соблюдаете посты, читаете утреннее и вечернее молитвенные правила?

— По возможности.

— И всегда получается?

— Случается, что нет времени и молитва сводится к двум словам: «Господи, благослови!». Но я учусь получать удовольствие от молитвы. Митрополит Антоний Сурожский всегда говорил, что это не тяжелое послушание и не крест. Это как бы слова: «Господи, наконец-то день закончился! Я могу немного побыть с Тобой». Как с любимым человеком, как с ребенком со своим. Когда так относишься, и жизнь вся от полуслова молитвы иначе кроится: сколько раз я без молитвы начинал день и все из рук сыплется. У каждого, конечно, свои личные отношения с Богом. Иногда один вздох перед Богом – больше, чем всенощное бдение. Можно я вам расскажу одну историю?

— Конечно.

— У меня как-то долго не получалось всегда вставать на воскресную службу. Мне хотелось быть лучшим и Богу очень нравиться и я, видимо, переживал, что не получается. Проспав в очередной раз воскресную службу, я встал и говорю: «Господи, не получается ничего!». Я говорил это в голос, как сейчас рассказываю вам. Повторял: «Что делать, чтобы все время быть с Тобой?!». И тут я услышал спокойный, совершенно ясный, прозвучавший внутри меня голос, с которым пришел мир. Он произнес одно слово: «Распяться». Ничего больше я не услышал, но в этот момент все встало на свои места. Это было указанием пути. И у каждого свой путь и Крест. И с той поры – как бы тяжело не было, я помню этот голос и Его ответ.

— «Когда мы думаем, что можем умереть, мы начинаем жить полной жизнью», — сказали вы, говоря о проблемах со здоровьем (ведущий перенес тяжелую операцию по удалению доброкачественной опухоли мозга. — Ред.). Пришлось ли вам тогда пройти через отчаяние?

— Отчаяния не было нисколько. А что отчаиваться? Да, это сорванные планы, нереализованные амбиции, это полное бессилие, уменьшение своего «Я» до размера муравья. Все, что ты считал своим «Я»: силами, умом, трезвостью, здоровьем, привлекательностью – все это обнулилось. Но вдруг открылось другое: совершенно другая глубина, по-настоящему насыщенная жизнь. Когда человек забывает про себя самого, он начинает жить другими людьми. По сути дела, Евангелие учит одной вещи: растворяться в других людях. Болезнь настолько умалила меня самого… Я там в палате думал о других – о тех, кому я причинил боль, нахамил, соблазнил по-человечески, не на тот путь подтолкнул, обидел словом. Как это ни странно, живя в нынешнем жестком мире, где каждый за себя, ты этого и не замечаешь. Но когда пытаешься посмотреть на мир из вечности (а болезнь – это чуть-чуть приоткрытая вечность), ты вдруг видишь, как страшно, когда есть на Земле люди, обиженные на тебя. Они тебя уже сейчас судят, но они тебя будут судить перед Богом после смерти. Я реально думал о тех, с кем я должен исправить свои отношения. Я вспомнил обиженных на меня, даже написал несколько SMS, когда снова смог телефон держать в руках. Ответ пришел не на все. Но пришла молитва за этих людей. Продолжаю говорить о них Богу.

— А вам приходилось осознавать, что нужно простить человека, но обида оказывается сильнее?

— Духовник Елены Образцовой, Владыка Меркурий Ростовский и Новочеркасский рассказывал, что она как-то говорила ему: «Я ненавижу одного человека. Ненавижу и ничего не могу с собой сделать. Я его вижу и меня трясет!». И он ей предложил молиться за него. Где-то через полгода ежедневной молитвы она вдруг почувствовала, что у нее наступил абсолютный мир по отношению к этому человеку. Всякий раз, когда во мне вспыхивает гнев по отношению к кому-то или это чувство «не могу простить», я быстренько смотрю на себя самого. Я-то помню, за что меня Господь простил. Думаю: Если меня простил, как я могу кого-то не простить? Но меня Господь оградил от страшных вещей. Никто на моих глазах не унижал самых дорогих мне людей, никто их не убил. Что ты скажешь человеку, который ненавидит убийцу своей дочери или матери? Как там не держать зла и ненависти? Я не знаю.

«Есть универсальный закон для каждой судьбы»

— Вышло уже больше 150 выпусков вашей программы «Судьба человека». У вас не было ощущения, что судьбы людей во многом похожи? И грабли у всех одинаковые.

— Есть удивительные но железные универсальные законы. Ты бросил в свое время жену – та, к кому ты ушел, бросит тебя. Это железный закон, и не было никогда иначе. Предавший будет предан тем, ради кого он когда-то предал человека. Предательство всегда возвращается. Я всматриваюсь в каждую судьбу человека и вижу эти универсальные законы.

— Узнавая чужие судьбы, примеряя обстоятельства их жизней на себя, что вы узнали о себе самом?

— Я, наверно, примеряю эту чужую судьбу на себя, как примеряют зрители программы. Каждая судьба — это встреча. Каждый раз, всматриваясь в другие судьбы, слушая про другие встречи, я всегда думаю и про собственную встречу… Например, мне 36 лет скоро будет, а я не женат до сих пор. Может быть, я слишком откровенен сейчас… Иногда я думаю, что пропустил свою встречу — что рядом со мной были женщины, одна из которых была моей, но я не увидел этого. Но, может, это напрасные малодушные мысли. Но всякий раз после всякой программы «Судьба человека» я задаю себе вопрос о собственной судьбе: «Какую встречу я пропустил? И случится ли еще она у меня?». Я спрашиваю героев программы, о том, как они узнали человека, который так изменил их судьбу, стал мамой пятерых детей героя, например. Спрашиваю и мне искренне важно и самому узнать эту формулу Встречи – как не пропустить этого человека.

— 9 февраля героиней «Судьбы человека» стала певица Натали, говорили о детях. И вы сказали: «Я планирую быть отцом», чем взволновали общественность. Вы имели в виду, что собираетесь вообще?

— Не помню точный контекст, но, видимо, ровно это. Мне кажется, что мужчина-то только в отцовстве и реализуется. И может уподобиться Богу. Я хочу стать папой, желательно многих детей. Но сначала надо стать мужем. Поэтому слова мои поняты неверно: никто пока не носит моего ребенка, увы, под сердцем. Но как женюсь, я вас с супругой познакомлю обязательно.

— Когда интернет взрывается сотнями сообщений о вас, что вы испытываете? Раздражение, злость, удовлетворение?

— Вообще, у меня о публичности есть одно детское воспоминание. Я рос во МХАТе – мама работала помощником Ефремова. Я дни напролет гулял по театру. Любимое место – колосники – над сценой – внизу идет спектакль, я вижу актёров, которые на виду у тысячного зала, а меня там наверху никто не видит. И мне это уютно, мне так хорошо. Как сейчас говорят, «зона комфорта». Это детское счастливое ощущение осталось со мной на всю жизнь – меня не видно, а я всех вижу! И любая публичная история для меня – это уход с этих внутренних колосников. Хотя пока профессия сложила совсем другую мою судьбу – пока публичную. Но мне это неуютно на самом деле. Спасает юмор. Особенно, когда читаешь о себе и просто вранье. Но страшно не тогда, когда о тебе клевещут. Страшно, когда эта клевета – на самом деле правда, которую ты пытался скрыть.

— Разве не проще пресечь слухи на корню одним постом в соцсети?

— Ну это значит вовлечь себя еще больше в это. Иногда надо промолчать, потому что неправда сама себя посрамит, исчезнет, забудется. Ложь – это туман. Он рассеивается сам, когда светает.

«Я не ностальгирую по «Прямому эфиру»

— Когда вы видите «Прямой эфир» Андрея Малахова, ностальгия не охватывает? Или, может, радость — оттого, что этой программы в вашей жизни уже нет?

— Я испытываю только благодарность этому периоду жизни и полученному в нем опыту. Если бы не было этих пяти лет в таком остром жанре, на острие человеческой драматургии с живыми историями, драмами людей, я бы многое сегодня, наверно, не смог. Но я не ностальгирую по «Прямому эфиру» — просто потому, что это опыт, который я уже прожил.

— Скандал — важнейшая пружина таких программ. Вам всегда было комфортно? Даже когда приходил Джигурда и разыгрывал очередной спектакль?

— Мне не всегда было комфортно… Но есть внутренние механизмы выключения себя и полного погружения в чужую историю и судьбу. Когда история – конфликт, тяжелее, потому что неизбежно эта смута приходила и в меня. Я не очень умел отгораживаться эмоционально, да и уверен, что этого делать нельзя. Иногда от совсем тяжелых эмоционально историй не можешь отойти несколько дней, иногда – были и такие! – всю оставшуюся жизнь. Но так и должно быть, наверное.

— Логично предположить, что, уйдя из проекта, вы испытали облегчение.

— Ну вряд ли облегчение. Радость и благодарность – да, испытываю. За то, что все сложилось именно так. Жизнь стала теперь намного загруженней, задачи сложнее. Но мне очень интересно сейчас.

— В июле вам исполнится 36. Что вы намерены успеть до сорока лет?

— У нас сейчас в текущем собственном производстве на «Спасе» больше 30 проектов. И это все в самой ближайшей эфирной перспективе грядущего сезона. Вот когда с этим все получится, тогда посмотрим дальше.

— Из чего для вас складывается ощущение счастья?

— Само слово – «с-часть-е» означает часть чего-то большего. Часть, которую мы можем пережить сейчас, а больше — как будто потом. Счастье – иногда это часть Бога. Только часть, потому что здесь на Земле мы не можем в полной мере Его прожить. Поэтому вообще в слове счастье – есть грустное: в нем всегда что-то до конца так и не достигнутое, но в нем же и признание, что есть что-то большее.