ИЗБА ЧИТАЛЬНЯ

Х.

Часть 1.

F) Шествие ко гробу. Прошли страшные часы Голгофы, которые оставили Иоанна одного у креста. Апостолы снова соединяются, и первое же упоминание об Иоанне опять совокупляет его с Петром, возвращается тема двоицы Петра и Иоанна. Именно описывается их шествие ко гробу. Рассказ об этом отсутствует у других евангелистов (ср. Лк. 24, 12). Мария Магдалина бежит и приходит к Симону Петру и другому ученику, которого любил Иисус. (Замечательно, что любил здесь ἐφίλει, вместо прежнего ἠγάπα. Первое, как мы знаем из рассказа о троекратном вопрошании Петра, указует на большую личную дружбу, чем второе, и здесь после верности, проявленной у креста, Иоанн, как бы нарочито удостаивается звания друга Иисусова). «И говорит им: унесли Господа из гроба и не знаем, где положили Его. Тотчас вышел Петр и другой ученик и пошли ко гробу. Они побежали оба вместе; но другой ученик бежал скорее Петра и пришел ко гробу первый. И, наклонившись, увидел лежащие пелены; но не вошел (в гроб). Вслед за ним приходит Симон Петр и входит во гроб, и видит одни пелены лежащие, и плат... Тогда вошел и другой ученик, прежде пришедший ко гробу, и увидел, и уверовал. Они, ведь, не знали еще из Писания, что Ему надлежало воскреснуть из мертвых. Итак, ученики опять возвратились к себе». (Ио. 20, 2-10).
Итак, двоица Петр и Иоанн, после сообщения Магдалины, идут ко гробу, причем дважды отмечено, как обстоятельство, очевидно, не безразличное, (а, вместе с тем, известное только очевидцу), что Иоанн пришел первым, ибо «бежал скорее» Петра, но почему то не вошел. Петр же, теперь освободившись от своего страха, проявляет обычную свою импульсивность и входит первым во гроб, и лишь за ним Иоанн. Но что поразительно: уверовал только Иоанн. Даже первенство в утверждении веры, которое явлено было Петром и дало ему обетование о «камне», здесь переходит к Иоанну. *) В этом надо видеть новую черту в сказании о первоапостолах, противоречащую
*) Любопытно, что d’Herbigny (1, 219), приводя текст Ио. 20, 2-8, прерывает его многоточием как раз перед словами об Иоанне: «и виде, и верова». И, таким образом, получается новое свидетельство в пользу общепризнанного первенства Петра: Ipse ergo discipulus dilectior priores dat partes Petro (ср. столь же тенденциозное толкование Боссюэта ib. прим.: c'est lui aussi a qui Saint Jean reserve Thonneur d'entrer le premier dans le tombeau, ou il n’etait arrive que le second, afin qu’il fut le premier temoin des marques de la resurrection (остается удивляться, что Иоанн решился даже прийти ко гробу ранее Петра, а не выждал его прибытия). Des lors il est marque que Saint Jean vit ces narques et qu’il crut. Mais on ne celebre avec distinction parmi les disciples que la foi de Pierre et non pas celle de Jean (Io. 21, 3, 7, 1).. Эта ссылка, как легко убедиться всякому, не имеет никакого отношения к прославлению веры Петра (как будто факт веры имеет меньше значения, нежели ее прославление).


или, по крайней мере, ограничивающую первенство Петра. Апостолы перед пустым гробом, в котором оставались, однако, пелены и сударь, были подвергнуты новому испытанию веры, и уж если когда-либо, то именно теперь, казалось бы естественно ожидать торжественного исповедания веры в Воскресшего. И, однако, исповедания не последовало, как не последовало и самой веры («ибо они не знали еще от Писания, что Ему надлежало воскреснуть»), смущение, которое навевалось всей обстановкой около гроба (вспомним, что даже и Магдалина говорить неведомому Садовнику: «если ты взял Его, скажи мне, где ты положил Его»), осталось не разрешенным. А возлюбленный ученик, единственно уверовавший, соблюл, очевидно, свою веру в сердце своем, как это было свойственно его созерцательной, более замкнутой в себе натуре.
G). Рыбная ловля. (Эпилог Евангелия Иоанна). Этот эпилог всецело посвящен теме двоицы Петра и Иоанна. Он состоит из двух частей: описания рыбной ловли и беседы Господа с Петром. В описании рыбной ловли мы наблюдаем ту же тонкую молчаливую параллель двух учеников. Когда утром на берегу показался Иисус, и обнаружился чудесный улов, «тогда ученик, которого любил Иисус, говорить Петру: это — Господь. Симон же Петр, услышав, что это Господ, опоясался одеждой и бросился в море», (Ио. 7). Итак, узнает Господа Иоанн и сообщает об этом Петру, и для последнего до такой степени несомненно свидетельство Иоанна (говорится прямо и без всяких оговорок: услышав, что это Господь), что он, верный своему темпераменту, бросается в море навстречу Господу. Ясновидение любви и веры, преимущество ведения и здесь остается за Иоанном, который, однако, пребывает сопряженным с Петром неким таинственным союзом. И это двуединство получает новое, притом торжественное и окончательное раскрытие в беседе во время обеда, к которой мы теперь и перейдем.
Известно, что «старец» Иоанн, переживший всех апостолов и в том числе самого Петра, пользовался совершенно исключительным авторитетом во всей восточной церкви. Могло ли быть иначе? Возлюбленный ученик Христов, сын Марии по божественному усыновлению, мученик в Риме, который остался в живых только чудесным образом, Патмосский тайнозритель и Евангелист, он быль, действительно, как бы наместником Христовым, авторитет которого не шел, разумеется, ни в какое сравнение с епископами римскими. И притом, существовало верование, что он не вкусит смерти до второго пришествия Христова, согласно прямому Его обетованию. Это неизбежно, порождало в современниках ряд недоумений, которые заострялись все в том же вопросе о первенстве среди апостолов, т. е. о двоице, об отношении Петра и Иоанна. Господь Петра при жизни его поставил князем апостольскими, вручив ему ключи, однако, Петра уже нет, а Иоанн пребывает и пребудет до конца дней. Учение о том, что Петр продолжает свое бытие в своих преемниках — римских епископах в то время явно еще отсутствует, да в противном случае еще более остро возникал бы вопрос: неужели преемники Петра на римской кафедре, могут оказаться иерархически выше самого возлюбленного ученика Христова? *). На эти-то вопросы и является ответом эпилог Евангелия Иоанна, в самом Евангелии представляющий собою как бы приложение (или post scriptum). Как известно, Евангелие заканчивается уже 20, 31, и затем, как бы за особой подписью, — Ио. 21, 24, прибавляется эпилог, вся 21 глава, содержащий рассказ о рыбной ловле.
В отношении к сомневающимся о Петре и склонным умалять его авторитет пред Иоанновым здесь твердо и решительно восстанавливается этот авторитет в уже разобранном рассказе о троекратном вопрошании: смущающему впечатлению от троекратного отречения Петра, которое так и остается нисколько не изглаженным у синоптических евангелистов, (а изустное предание, вероятно, восполнявшее этот пробел, могло уже погаснуть), здесь противопоставляется торжественное восстановление Петра в первоапостольстве.
«Старец» Иоанн восстановляет на все времена авторитет своего со-апостола. И даже, мало того, он возвеличивает его мученическую кончину, свидетельствуя, что она именно предуказана была Господом, как знак особого избрания: «коею смертью прославит Бога» (Ио. 21, 18-19). Может быть, и здесь имеется в виду успокоить недоумение иных неумеренных ревнителей, которые могли соблазниться смертью первоапо-
*) Иерусалимский патриарх Нектарий (о власти папы 1682 г.) между прочим писал, что «если бы папа был главою церкви, то первые римские епископы были бы главами еще живых апостолов, напр. Иоанна».
стола, призванного быть камнем Церкви, казалось бы, на все времена и, однако, последовавшего общему уделу, между тем, как над старцем Иоанном оказалась бессильна рука самих палачей и он чудесным образом не вкусил смерти. Тон повествования и особенная подчеркнутость того момента, что смерть Петра последовала по прямому соизволению Господа, дают почву для такого понимания. Итак, в первый своей части (Ио. 21, 15-19) рассказ этот есть совершенно определенная апология Петрова авторитета, заканчивающаяся полнейшим его восстановлением в первоапостольстве: т, сказав сие, говорит ему: иди за мной» (Ио. 21, 19). В этих словах даже более решительно и обобщающе чем в троекратном вопрошании (на которое обычно обращается преимущественное внимание), выражено это восстановление его в апостольстве, а, стало быть, и первоапостольстве. (каковые в Петре нераздельно слиты между собою). Однако, за этим тотчас же следует и часть вторая, в которой речь идет уже об отношении двоицы первоапостолов Петра и Иоанна или же о границах области Петровой. Здесь содержится ответ на волнующий умы вопрос: неужели же подвластен кому-либо, даже самому Петру, а, тем более, его преемникам — на римской, или антиохийской, или александрийской кафедре, — возлюбленный ученик Христов, «старец» Иоанн? Вслушаемся снова в слова самого текста: «Петр же, обратившись, видит идущего за ним ученика, которого любил Иисус и который на вечери, прислонившись к груди Его, сказал: Господи! кто предаст Тебя? Его увидев, Петр говорит Иисусу: Господи! а он что?» (Ио. 21, 20-21). Подчеркнутые слова, в которых содержится это пространное установление личности ученика, не является просто длиннотой или плеоназмом, вообще говоря, не необычными у четвертого евангелиста, в них выражается мотив самого этого сообщения, или же молчаливый, но настойчивый вопрос, здесь подразумеваемый. В данном случае уместен такой перифраз: Господи! ведь это ученик, которого Ты любил, которому принадлежало в ту незабвенную ночь и место рядом с Тобою, «на персях Твоих», ведь, он один только мог дерзнуть, по просьбе этого самого Петра, вопросить Тебя о предателе, и вот об этом самом возлюбленном ученике Петр спрашивает теперь, не то из дружественного любопытства, просто обрадовавшись своему прощению и восстановлению и тотчас же отдаваясь обычной своей, не всегда умеющей соблюдать меру, экспансивности, а может быть и, опираясь на это свое старейшинство среди апостолов, которому надо знать все, касающееся апостолов, в частности ранее относительно апостола Иуды, а теперь даже и возлюбленного ученика: подвластен ли ему, подлежит ли его «попечению» этот ученик? Вот вопрос, который неслышно раздается, шепотом произносится — не в тексте, но над текстом разбираемого рассказа, и прямым ответом на этот вопрос являются дальнейшие слова Господа, и притом ответом, надо это прямо и решительно сказать, отрицательным. «Иисус говорит ему: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока прииду, что тебе по того? τί πρός σε; ты по Мне гряди. И пронеслось слово сие между братиями, что ученик сей не умрет. Но Иисус не сказал ему, что не умрет, но: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока прииду, что тебе (до того)? (Ио. 21, 21-23). Это прямая ссылка на слово, уже пронесшееся между братьями, подтверждает ту мысль, что евангелист отвечает здесь на вопросы послеапостольского века, и это второе, как будто ненужное и совершенно дословное повторение ответа, данного Петру, означает его особую важность, своеобразно подчеркивает его значительность. Что же содержит этот ответ? Он гласит: какова бы ни была судьба Иоанна, Петру нет до нее дела, — Иоанн Петру не подвластен: что к тебе? Достаточно с тебя заботы о себе самом: ты по мне гряди. В примате Иоанна граница примата Петрова: не один, но два примата, два первоапостола, или, вернее, это — один примат, но двуединый, сложный. Свою малоазийскую паству Иоанн успокаивает в ее опасениях. Господь Сам оградил его область, не допустив посягнуть на нее даже первоапостолу Петру. (В качестве доказательства от противного, предположим, что отсутствовали бы только эти три слова: что к тебе? Какую бы новую точку опоры получили бы здесь для себе ревнители единого примата Петрова, которые с полным правом заключили бы, что князь апостолов «всеобщее попечение» свое, как episcopus universalis, явным образом распространяет и на любимого ученика и в этом находит поддержку Спасителя, ибо Он отвечает ему на вопрос, внушенный этой отеческой почтительностью. Однако, этого не случилось, и вопрос не то любопытства, не то «попечения» — остался без ответа).
Однако, в отношении к компетенции Петра вопрос был разрешен уже тем, что оставлен открытым относительно Иоанна, о котором хотя прямо и не говорится, что ученик тот не вкусить смерти, но во всяком случае не сказано и того, что он ее вкусит. Притом написано это было много спустя после того, как Петр мученической кончиной своей прославил Бога. И божественные слова: что к тебе уже осуществились самым делом, — тем, что Иоанн пережил Петра. Очевидно, при таком положении вопроса, какая же может быть речь, так сказать, о ликвидации земного дела Иоанна, или о подчинении его преемникам Петра? Если там, на западе, утверждается, что сам Петр живет и действует в своих преемниках, римских епископах, то здесь, на востоке, возлюбленный ученик еще не умирал, а если Господу будет угодно, то и не умрет до второго пришествия, здесь пребывает сам Иоанн Богослов. Живет ли? Этот вопрос, как для Петра, так и для читателей Евангелия Иоанна, остается как некая священная тайна об Иоанне и об его, Иоанновой, церкви.
Временами, уже не однократно, в истории церкви, — возвращается он с новою силою и как будто возвращается и теперь в наше смутное и чреватое новыми творческими возможностями время. Но разве не достаточно ответила уже на этот вопрос церковная история, включившая в свои анналы кончину Иоанна Богослова? Разве не ответила церковь, празднующая 26-е Сентября честное преставление Иоанна Богослова? Да, ответила история, но ее ответ только усугубляет тайну. Древнее предание, идущее к нам о кончине Иоанна Богослова, таинственно гласит, что, когда приблизилась сия кончина, он повелел вырыть для себя могилу и туда лег, — со словами: прими меня, земле сырая! А затем не оказалось в ней его тела. И не менее таинственным является ответ церкви, которая, с одной стороны творит память его, но в то же время такими словами ублажает эту кончину: «Апостолов верх, богословия трубу, духовного воеводу, вселенную Богу покорившаго, приидите, вернии, ублажим Иоанна приснопамятного, от земли преселяющагося и от земли не отступающаго, но живуща и ждуща страшное второе пришествие: еже неосужденно срести нам испроси, любимиче, таинниче, Христов наперстниче, любовию совершающим память твою». (Стихиры на мал. веч. на Гос. воззв., слава, самогласен).