ИЗБА ЧИТАЛЬНЯ

VII.
Часть 1.

Отношение апостолов Петра и Павла представляется, однако, совершенно специфическим, оно устанавливается из их значения в проповеди христианства, в подвиге, апостольском. Но они совершенно несопоставимы в их личном отношении к Иисусу Христу, следо-

и церкве Петре утверждение». Однако, и Павел ублажается не меньше, хотя обычно и другими словами, но иногда, странным образом, почти в тех же выражениях что и Петр: «Бысть, Христе, печать и венец апостолов Твоих, иже напоследок званный времен, тщанием же всех превзошед». «Павле — уста Господничи, основание учения». «Ты камень основания верного душам положился еси многоценен и краеуголен Спаса и Господа, Павле всеблаженне, на основании твоем, молимся, добродетелей всехвальных назидатися светлости». Но самое поучительное это, когда оба они ублажаются Церковью почти одними словами. Вот несколько примеров. Оба они именуются «богопроповедников первостоятели: оваго убо яко апостолов предначальника, оваго же яко паче иных трудившагося». «Ученики Христовы и основание церкве, истинные столпы и стены и трубы божественныя Христовых учений и страданий, верховные Петре и Павле, яко всего мира предстатели восхвалим»... «О, Петре, камене и основание, и Павле, сосуде избранный! иже и сопряженнии волы Христовы, вся привлекоша к богоразумию». (Арсениево). «Петре, верховне славных апостолов, каменю веры, и Павле чудне, святых церквей вития и светильниче. Павле, уста Господня, основание веры». (Германово). «Вышняго Иерусалима граждане, камень веры, вития церкве Христовы тройческая двоица, мира ловцы, оставльше днесь яже на земли отыдоша страданием Богу». (Иоанна монаха). «Церковного камня, всехвальнаго Петра, и поборника Павла, мирскую мрежу достойно восхвалим вернии, яко имуща ключи небесные. Твердыя и боговещанныя проповедатели, верх апостолов Твоих, Господи». «Радуйтеся, Петре и Павле, учений божественных основания незыблемы, друзи Христовы, сосуди честни». (Космы монаха). Выяснением смысла этого совместного почитания «божественной двоицы» первоверховных апостолов и следует в первую очередь заняться. Это совместное почитание двоицы Петра и Павла выражается и в установленном церковью посте, приуготовляющем верующих к празднованию их памяти (и, разумеется, нет ни малейшего основания утверждать, что пост этот относится и почитанию именно Петра).

вательно, и в их положении среди двенадцати по той простой причине, что Павел вовсе и не был одним из двенадцати, он не знал Господа на земле, он не присутствовал при исповедании Петровом и ответных словах Господа, он не участвовал в той трапезе, за которой Петру было сделано троекратное вопрошание: любишь ли Мя, и сказано ответное троекратное: паси. В известном смысле Павел не является соапостолом Петру и двенадцати, которые были призваны быть именно «свидетелями» (Лк. 24, 48; Д. А. 1, 8) Христовыми и поэтому могли сказать с Иоанном апостолом: «о том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши... о том, что видели и слышали, возвещаем вам» (Ио. 1, 1-3). Поэтому в известном смысле Павел не соотносителен Петру, и, будучи вместе с ним «первоверховным апостолом» Церкви, он не есть, однако первоапостол среди двенадцати, каким неоспоримо, по избранию Господню, является Петр.
Но есть среди двенадцати и второй первоапостол, рядом с Петром. То — Иоанн Зеведеев, Воанергес, сын громов. И об его первоапостольстве громовое свидетельство имеем мы в Новом Завете: в Евангелии Иоанна, а также в его посланиях и Апокалипсисе.
Известно, что Евангелие от Иоанна для исторической «критики» являющееся неразрешимой загадкой (ибо некому из известных истории лиц приписать этого творения), незыблемым церковным преданием приписывается Иоанну Богослову. Известно также, что и по языку, и по плану, и по содержанию оно отличается от трех остальных, «синоптических» Евангелий, причем заведомо предалагает *) и восполняет их. Будучи наиболее поздним по происхождению (на исходе I века), оно подразумевает и соответствующую историческую обстановку: отсутствие живых очевидцев жизни Спасителя, кроме самого Евангелиста («и видевый свидетельствова и истинно есть свидетельство его», Ио. 19, 35. 21, 24), мученическую кончину апостола Петра (Ио. 21, 18-19), церковно-исторические недоумения после-апостольского века: ожесточенную борьбу с гнозисом.
Автор Евангелия от Иоанна (Ио. 19, 26, 35. 21, 24) лично остается в тени и выступает из нее лишь постольку, поскольку это вызывается необходимостью повествования, при сообщении того, чего он был или теперь остается единственным очевидцем и чего, кроме него, никто сообщить не может. Тогда он выступает обычно под дорогим для его сердца обозначением: «ученик, его же любяше Иисус» (Ио. 13, 23. 19, 26. 20, 2. 21, 7, 20) или же просто «другий ученик» (1, 40. 18, 15. 20, 2, 4, 8). Отмечено, что в Евангелии от Иоанна имя самого Иоанна совсем ни разу не встречается (в Евангелии Мф. оно встречается 3 раза, Мр. — 10 раз,

*) Так в тексте. – ред.

Лк. — 7). Даже «сыновья Зеведеевы, Иаков и Иоанн», обычное у синоптиков (Мф. — 3 раза, Мр. — 10, Лк. — 5) встречается только раз (и то сокращенно, без имен: οἱ τοῦ Ζευεδέου 21, 2).*)
*) Вл. Соловьев пишет в La Russie et l’Eglise universelle, p. 154, 2: «полагая, что между ближайшими учениками Иисуса никто не имел столько прав на особенное отличие, как возлюбленный ученик Иоанн, я сосчитал, сколько же раз Евангелие и Деяния упоминают об Иоанне и сколько о Петре. И оказалось, что эти числа относятся приблизительно как 1 к 4. Петр назван 171 раз (114 в Евангелиях и 57 в Деяниях), а Иоанн лишь 46 раз (38 раз в Евангелиях, включая те случаи, когда он сам говорит о себе косвенно, и 8 в Деяниях). (Эта статистика так понравилась d’Herbigny, что двоекратно он приводить ее: и в пространном Th. de ecclesia, I, 209, 1 и в популярной L’unite dans le Christ, p. n. II). Если бы Соловьев спросил себя, какое количество упоминаний о Петре связано с проявлениями его личных свойств и слабостей, а отнюдь не с первоапостольством, если бы, далее, тем же методом он сравнил, сколько раз упоминаются имена Иуды, Ирода, Анны, Пилата сравнительно с Иоанном и уж тем более другими апостолами, он убедился бы, как мало пригодна эта статистика в качестве богословского аргумента. Но в применении к ап. Иоанну, который явно и преднамеренно себя не называет, хотя, как Евангелист, он de facto подразумевается во всех событиях, которые описывает, статистико-богословский lapsus Соловьева становится прямо разительным. И, помимо этого, разве можно высчитывать, как равнозначные отметки, такие, например, упоминания: «паки убо Петр отвержеся», Ио. 18, 27, и «Жено, се сын Твой» (Ио. 19, 26). (Ср. Johannes у Wetzer und Welte’s Kirchenlexikon, VI, 1536 сл.). A если бы подобным статистическим методом кто-нибудь вздумал мерить значение Богоматери, забывая об ее «смирении» (как и в данном случае, забывается и о смирении нареченного сына ее — апостола Иоанна), то результаты оказались бы еще более разительные. Разумеется, статистический метод представляет собою ценное орудие экзегетического анализа при соответственном применении, но в данном случае он является грубым и потому неудачным.