ИЗБА ЧИТАЛЬНЯ

V.
Итак, в Мф. 16, 17-19 мы не находим установления особой власти Петра, отличающей Петра от других апостолов и ставящего его выше их, над ними, вносящей иерархическое различие в среду двенадцати. Этого нет: вся власть обещается и затем дается всем двенадцати на равных основаниях, при неоспоримом первенстве Петра, как предстоятеля или духовного их центра. Двенадцать имеют свой чин и строй и потому имеют своего представителя, «ключаря», но не имеют внутри себя иерархии, и при отсутствии различия в ordo, нет почвы для различия и в iurisdictio *). Петр имеет не право, но лишь авторитет. В свете этого понимания основного текста, имеющего значение ключевой позиции, получают истолкование и два остальных «установительных» текста, имеющих уже преимущественно личное и биографическое отношение к Петру: Лк. 22, 31 и Ио. 21, 15-17.

*) В этом свете понимаем мы и сюда относящиеся тексты об общем и равном значении апостолов, как-то: отвечая на спор о первенстве, Господь продолжает: «но вы пребыли со Мною в напастях Моих, и Я завещаю вами, как Отец Мой царство, да ядите и пиете за трапезою Моей в царстве Моем, и сядете на престоле судить двенадцать колени Израилевых» (Лк. 22, 28-30). Уже если искать основания об обосновании власти «in utraque ecclesiae conditione, sive initiali, sive perfecta» (см. выше примечан.), то его можно находить при желании именно здесь, но в применении к двенадцати. Еще выразительнее Мф. 18, 27-28. Спрашивает от лица всех «старшина» Петр: «вот мы оставили все и последовали за Тобою; что же будет с нами? Иисус же сказали ими: истинно говорю вами, что вы, последовавшие за Мною, — в паки-бытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах, судить двенадцать колен Израилевых». — В грядущем величии и славе апостолов, на грани эонов, не делается никакого различия между апостолами (хотя вопрошение именно Петра давало бы, казалось, поводи выделить его из двенадцати). Сюда же относится и видение Тайнозрителя о граде Божием, небесном Иерусалиме, имеющем 12 врат и на них 12 ангелов, а на вратах написаны имена 12 колени сынов Израилевых, и «стены города имеют двенадцать оснований, и на них имена двенадцати апостолов Агнца» (Откров. 21, 12, 14). И эта подчеркнутая двенадцатерица небесной иерархии, ветхозаветная и новозаветная — в применении к ecclesia in conditione perfecta достаточно выразительна сама по себе и не оставляет места даже для подразумеваемаго первоиерарха среди двенадцати апостолов, как нет ему места в сопоставляемых двенадцатерицах небесной и ветхозаветной.

Начнем с Лк. 22, 31-32: «И сказал Господь: Симон! се сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу. Но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя, и ты некогда обратившись утверди братьев твоих». Самое непосредственное значение этих слов относится к угрожавшим Петру опасностям, связанным с характером Петра, его пылкостью, соединенной с незнанием себя. Прямое свидетельство об этом дается в дальнейших стихах: Петр не услышал внутренним слухом скорбного предупреждения, не осознал в себе своей слабости до ее обнаружения и, как не раз и прежде, свой темперамент, эмоциональность принимает за силу и твердость: «Он отвечал Ему: «Господи! с Тобою я готов и в темницу и на смерть идти» (Лк. 22, 33), и тогда Господь прямо предваряет его о предстоящем отречении (хотя и после этого Петр в тот момент не смутился даже и столь прямого пророчества, иначе бы он не вознамерился защищать Христа мечем). Страшная опасность и страшное испытание ожидали всех учеников, но больше всего им подвергался «старшина», ибо прямого отречения не совершил ни один из апостолов. И от гибели, от страшного удела Иуды, его сохранила молитва Христа, и дрогнувшая вера окончательно не оставила его.
И спасенный от гибели и воздвигнутый из глубины падения молитвой Христовой, Петр призывается умудренный испытанием, обратившись, утверждать братьев своих. Если толковать этот текст при свете беседы по пути в Кесарию *) во всем ее объеме, то он должен быть приведен в связь с тогдашним искушением Петра («ты мне сатана»). Петр, вначале не устоявший на камне веры, сдвигается с него и теперь и спасается лишь особой молитвенной помощью Учителя. Наученный этим испытанием смирению и твердости, он призывается утверждать братьев своих. Первый в предстоянии, но и первый в падении, он должен быть и первым в вере. Личное неразделимо переплетается с апостольским. Видеть здесь новое подтверждение «примата» возможно лишь при условии, если он ранее, где-нибудь в другом месте, уже установлен; вне этого условия придать такое значение тексту является делом экзегетического произвола. Однако, первенство Петра, понимаемое в смысле какой то его особой и исключительной роли в апостольстве, несомненно утверждается и здесь: вопреки своему падению и несмотря на него, как будто даже в силу его, ему подается помощь Христова словом и примером утверждать «братьев твоих — τοὺς άδελφούς σου» — однако, братьев, но не пасомых и не низших или подчиненных. Ни iurisdictio, ни даже infallibilitas здесь не содержатся, если они только не даны уже ранее, в другом месте. Остается третий и последний из установляющих «примат» текстов, Ио. 21, 15-17: «Когда же они обедали, Иисус говорит Симону Петру: Симоне Ионин!» (Мы уже отметили выше тот оттенок,
*) Ср. d’Herbigny, 1. с. 262, 4, параллелизмы, которые он находит vere mirandum, на самом же деле довольно натянуты и произвольны. Который вносится этим троекратным обращением к Симону Петру: Симон уже не Петр, — он пошатнулся в своем петровстве и должен быть снова возвращен к нему). «Любишь ли ты Меня — άγαπᾶς με больше нежели они?» В самом вопросе нельзя не видеть тихого укора самоуверенному Петру, который так недавно еще уверял в присутствии всех: «если и все соблазнятся о Тебе, я никогда не соблазнюсь» (Мф. 26, 33 — Мр. 14, 29 — Ио. 13, 37). Но Господь щадит своего ученика, и это паче сих в дальнейших вопросах более уже не повторяется. «(Петр) говорит Ему: так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя» φιλῶ σε, не только люблю Тебя влечением сердца, но имею Тебя как друга, — φιλῶ, больше чем ἁγαπῶ, почему и Петр с настойчивостью повторяет во все три ответа: φιλῶ σε. Между тем Спаситель и второй раз, как бы не слыша Петровского φιλῶ, спрашивает его снова: ἀγαπάς με и лишь в третий и последний раз Он удостаивает ученика вопроса: διλεῖς με, т. е. спрашивает его в таком именно тоне, какого хотел ученик. — (Иисус) говорит ему: паси овец Моих βὸσκε τὰ ἀρνία. μου. Еще говорит ему в другой раз: Симон Ионин! любишь ли ты Меня? (Петр) говорит Ему: так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси овец Моих — ποίμανε τὰ προβάτια. μου. Говорит ему в третий раз: Симон Ионин! любишь ли ты меня? Петр опечалился, что в третий раз спросил Его: любишь ли ты Меня?» Этой печалью Петра евангелист свидетельствует, что и Петром эта беседа воспринята была болезненно, как тяжелое воспоминание и как бы публичная исповедь, как публично был совершен и грех отречения. «Иисус говорит ему: паси овец Моих — βόσκε τὰ προβάτια μου. (Nota bene: паси в первом и в третьем случае βόσκε, раз в соединении с ἁρνία, другой с προβάτια, а во второй раз ποἰμαινε с προβάτια).
Что прямое и непосредственное отношение этот разговор имеет к падению Петра и его восстановлению, об этом, кажется, не может быть спора: это слишком ясно подчеркнуто и троекратностью вопроса, соответствующего троекратному отречению, и Петровским «скорбе». Какой пробел в истории ап. Петра получился бы, если бы не было этого примирения и его восстановления! Естественно, что позднейший евангелист, заведомо восполнявший уже имевшиеся в обращении синоптические евангелия, с таким тщанием остановился на этом. Но цель рассказа явно простирается дальше одного прощения и восстановления в дружбе Христу, к которой Он призвал в прощальной беседе: «вы друзья мои» (Ио. 15, 14), речь идет и о восстановлении Петра в его апостольском достоинстве и правах, причем это восстановление выражено в образной форме: паси — окормляй, управляй, βόσκε – ποίμαινε — агнцев (овечек), овец Моих. Обычно в католической литературе под ἄρνια, разумеются миряне, а под προβάτια, пастыри, т. е. епископы. Последовательность требовала бы подразумевать здесь уже и апостолов, начиная с Иоанна, как порученных управлению примата.
Однако, такое допущение явно не соответствует обстановке рассказа, где присутствовали и эти мнимые овцы, в качестве обедающих и вместе свидетелей примирения Христа со Своим апостолом. Вообще это истолкование овец, как епископов, представляется нам совершенно произвольным примышлением, опирающимся на предвзятость. Несомненно, Петр восстановляется во всем, что он имел, но не приобретает ничего нового, чего не имел. Поэтому восстановляется и примат апостола Петра в том смысле и во всем том объеме, в каком он существовал. Совершается restitutio in integrum, которая сама по себе не содержит указаний относительно этого интегрального состояния. И тексты Ио. 21, 15-17, также как Лк. 22, 33-34, получают свое значение лишь в зависимости от Мф. 16, 18-22 и в его свете.