ИЗБА ЧИТАЛЬНЯ

IV
«И я говорю тебе: ты — Петр (Πέτρος) и на сем камне — петре (πέτρα) Я создам Церковь Мою, и врата адовы не одолеют ее. И дам тебе ключи царства небесного; и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах». (Мф. 16, 18-19). Интересно, что в Евангелии Марка, имеющем наибольшую связь с Петром, эти слова отсутствуют, также как и в Евангелии Луки, Этот текст в римском богословии считается устанавливающим примат юрисдикции, т. е. прямую и непосредственную власть Петра (и его преемников на римской кафедре) над всеми апостолами (и их преемниками) (Vat. IV, 1).
По мнению d’Herbigny (общему и всему католическому богословию) exegesis textus demonstrat promisstim fuisse Petro primatum iurisdictionis (1. c. I, 247, 250). Таким образом, в его истолкование вводится основное понятие латинского богословия, имеющее решающее значение для понимания примата Петрова в западном смысле, как полноты церковной власти, plena potestas, «монархического» устройства церкви под водительством «князя апостолов» в его преемниках.
Чтобы не утерять правильной перспективы в понимании текста Мф. 16, 17-19, мы должны все время иметь в виду твердо-установленный факт, что Петр один отвечает за всех и от лица всех на вопрос, предъявленный всем. Дело, ведь, происходит не так, как в классе на уроке, где учитель предлагает вопрос всем: кто знает? и отвечает только знающий (или выскочка), а остальные не знают, и узнают только из ответа бойкого ученика. То, что отвечает Петр, знают, сознают и апостолы, это и их ответ. Выражаясь в терминах Ватиканского собора, Петр говорит здесь не ex sese, sine consensu ecclesiae, но именно sancto approbante consilИо. Происходит апостольский вселенский собор для установления камня веры при явном присутствии Главы Церкви и при явном же первостоятельстве Петра апостола. Этого факта, что здесь имеет место собор апостолов, и Господь хочет ответного определения всего лика апостольского, а вместе с тем, что главой этого лика является Петр, нельзя умалить в его значении. Неправильно отрывать Петра от прочих, чтобы противопоставить его собору, возвеличивая его за счет собора приматом власти и юрисдикции, поставляя над собором, тогда как он имеет силу и авторитет, или есть Петр, лишь в связи с собором, силою собора и от лица собора. Только в свете этого основного факта и воспринимаем мы слова Христовы: на твое исповедание, в котором ты возвестил не человеческое («не плоть и кровь») измышление, но божественное откровение, и «Аз глаголю тебе: ты еси Петр и на сем камне созижду Церковь Мою и врата адовы не одолеют ее». Между богословами востока и запада ведется давний спор о том, что означает камень — πέτρα, Петра или его веру и исповедание, причем обеими сторонами привлекаются различные экзегетические и филологические соображения. Несомненно, что фраза эта построена на игре слов, на двояком значении имени Κηφάς, Πέτρος — πέτρα, которое означает и имя Петр и камень. При этой игре слов, рассуждая формально, одинаково возможны обе перестановки подлежащего и сказуемого: Петр есть камень, на котором утверждается церковь и, наоборот, камень, т. е. вера Петра, его исповедание, и есть Петр, т. е. оно именно делает Петра Петром. Оба члена этой амфиболии имеют непререкаемое основание в Евангелии. Что свой-ство быть камнем, кифой, петрой в каком то смысле относится к Петру, это явствует из того, что это ему именно сказано, к нему обращено Господом, Который не только сказал, но и заранее предуказал это свойство в Петре, нарекши его при первой встрече этим именем. Всю силу и смысл этого священного пророческого переименования, в котором проявилось сердцеведение божественное (ихже предустави, тех и призва. Рим. 8, 30), можно понять лишь при свете рассматриваемого события: наречение и имени Петра есть пророчество о событии на пути в Кесарию Филиппову, когда это именование снова повторяется: «ты еси Петр» и как бы осуществляется чрез его веру. И однако свойство Симона быть Петром связано только с определенном его состоянием, с пребыванием его в истинной вере, которая есть вместе с тем и вера Церкви, т. е. всего апостольского лика. Как только Петр перестает быть носителем и выразителем этой веры и становится жертвой своих личных свойств или слабостей, отделяясь в личное обособление от вселенского и целокупного, он перестает быть Петром, т. е. камнем веры. Это с ослепительной яркостью показано в дальнейшей беседе Господа с учениками по пути в Кесарию Филиппову на словах Его, которые составляют необходимейший и существеннейший комментарий к ублажению Петра, прямое его продолжение и истолкование. Именно, когда Господь, продолжая речь, стал говорить о Своих страданиях, «отозвав Его, Петр начал Ему прекословить: будь милостив к Себе, Господи, да не будет этого с Тобою. Он же обратившись, сказал Петру: отойди от меня сатана! ты мне соблазн, потому что ты думаешь не о том, что божеское, но что человеческое» (Мф. 16, 22-3). Уже человеческое, т. е. то, что говорят «плоть и кровь», выражает Петр немедленно же, как только он говорит «отозвав его», следовательно от себя, своею человеческою ограниченностью. Infallibilitas, непогрешительность, способность возвещать не человеческое, не голос плоти и крови, но божественное откровение, оказалось присуще ему только действительно «ex cathedra», т. е. когда он говорил именем, в согласии, силою всего единомысленного апостольского собора, как уста его первостоятеля; но как только он действует просто ex sese, один, его постигает печальное искушение, и он уже не петра, а «сатана» *).
*) У d’Herbigny (L. с. I, 257) по этому поводу встречаем такое разяснение: At praecipue Petrus dicitur a Christo scandalum et Satanas in ipso, Mt. 16, 23. Resp.: A) Inde patet promissionem evanescere, neg.; factam esse, non propter maiorem Simonis sanctitatem aut perspicacius iudicium, sed e libera Dei electione, conc. — In munere Petrus Ecclesiam sustinet; privatim Simon potest fieri scandalo et quasi Satanas videri (здесь сделана ссылка на соответствующего содержания суждение Вл. Соловьева в La Russie et l’Eglise Universelle, p. III). В этом суждении в libera Dei electio незаметно вводится кальвинистический принцип предопределения божественным произволом, независимо от личного самоопределения для того, чтобы исповедание Петра из подвига и вдохновения веры превратить в отправление munus ex opere operato. Если и можно видеть здесь munus Петра, то только в том, что он говорит от лица апостолов, в единогласии с ними, словом, как первоапостол, а не сверх-апостол. И на каком же
Таким образом, при понимании слов Христа о Петре, как о камени Церкви, действительно нельзя исключить момента правой веры, явленной в исповедании Петровом, как нельзя исключить и личности Петра, удостоенной такого исповедания по божественному промыслу. Исповедание Петрово принадлежит не ему, но всему апостольскому лику, к которому и говорит Господь, продолжая свою беседу со всеми и отнюдь не прерывая ее (как это явствует особенно из паралл. у других синоптиков), однако, в лице Петра. Стало быть, нельзя отрицать и того, что Петр здесь является средоточием, представителем, первостоятелем апостольства, живым его центром, и в этом смысле можно сказать, что здесь — не установляется, но выявляется особая роль Петра среди апостолов, наперед предуказанная при его переименовании, а затем и непрерывно проявлявшаяся
основании (в данном случае вслед за Соловьевым) полагает d’Herbigny, что обращение Петра «да не будет этого с Тобою» (Мф. 16, 22), в скрытой форме содержащее и себе несомненную иудаистическую ересь о земном царстве Мессии (как это явствует и из всего ответа Господа: Мф. 16, 23-28) он сделал privatim, как частное лицо? Ведь это было непосредственное продолжение той самой беседы, в которой тот же Петр только что произнес свое исповедание. Не правильнее ли предположить, что Петр, действительно, подумав, что ему, как таковому, даны особые полномочия, немедленно попробовал применить свой munus уже не в связи и согласии с апостолами, но и отдельно от них, единолично: «отозвав Его, стал прекословить Ему». И в таком случае, здесь надо видеть прямое, хотя и молчаливое предостережение от ложного пути, указание, как не нужно понимать munus, полномочие Петрово.
и осуществлявшаяся в ряде мелких и повседневных событий, согласно евангельскому рассказу (см. выше). Такой примат принадлежит Петру с первого дня его апостольства, и нельзя сказать, чтобы он был установлен, как нечто новое, в данный момент. Если же придавать такое определяющее значение именно этому моменту, тогда пришлось бы прийти к абсурдному утверждению, что данный Петру примат был здесь же от него и отнят, потому что непосредственно после слов: ты еси Петр, ему было сказано: сатана! В положении Петра в отношении к другим апостолам после этого события ничто заметно не изменилось, как не может быть проведено решительного различия и между ролью Петра до вознесения, когда личное присутствие Господа, конечно, заставляло меркнуть значение Петра, и после Вознесения. Петру неизменно оставалось присуще положение и авторитет первенства, старшины апостолов. Это не есть, конечно, plena potestas или primatus iurisdictionis или власть episcopus universalis, но это есть, несомненно, примат представительства, авторитета, первенства, который при соответствующих благоприятных условиях может расшириться неограниченно, но не может быть выражен в терминах власти. Авторитет есть и власть, заключает ее в себе как некоторое последствие, но власть не есть авторитет. Primatus iurisdictionis в этом смысле содержит в себе такое же внутреннее противоречие, как и обратная формула: primus inter pares, ибо primus уже отличается от pares также как носитель власти не есть уже pri-mus, но единственный в своем роде, который существует не со всеми и среди всех, как первый, но в противопоставлении к ним. Поэтому если на одной стороне стремление к паритету приводит к фактическому уничтожению примата, как авторитета, во всей многозначительности и многозначности (исторической) этого понятия, то на другой стороне примат, несмотря на все заверения и оговорки, поглощает в себе апостольство и производное от него епископство и поэтому не есть уже примат, предполагающий вслед за первым, рядом с ним, вторых того же чина, но есть, действительно, монархия, и притом самого абсолютного типа. Монарх не есть, конечно, primus, но princeps, единственный и несравнимый. Иначе говоря, в этом смысле примат есть уже особый сан, качественно отличающийся от апостольства подобно тому, как качественно от апостолов отличается Пастыреначальник Христос. Стало быть, апостол Петр, по этой логике, есть сверх-апостол, т. е. уже не апостол. Однако, оставим богословствование о примате и обратимся к анализу евангельского текста.
Итак, если раньше беседа была со всеми апостолами, вопрос был поставлен им всем в совокупности и отвечал за всех и несомненно в согласии со всеми ап. Петр, то и ответ Спасителя в лице его был обращен и ко всем и на всем своем протяжении сохраняет двойственный характер, этой двойной обращенности — к Петру и сонму. И такой же характер имеет и наиболее личная часть ответа, именно прямое обращение Господа к Петру, где он называет его по имени, но для того, чтобы тотчас же указуя на символическое значение этого имени, перейти к тому, что должно составлять не только личное имя и личное свойство, но и общую веру и единое основание для всех апостолов, от Петра — Камня к петре — камню *), причем в личной вере Петровой указуется пример и утверждение в вере для апостолов. Потому ответную мысль Господа можно выразить в такой распространенной перифразе: «насколько ты утверждаешься в сем исповедании веры, которое является и общеапостольским, ты достоин данного тебе имени, являешься самим собою, каким восхотел тебя Бог в твоем именовании: Ты еси Петр (но насколько ты не удерживаешься на сем общеапостольском
*) Сравнительно второстепенным представляется нам тот оттенок, который вносится первоначальным арамейским текстом. В нем могло быть сказано: кифа в обоих случаях, где говорится: Πέτρος καὶ ἐν ταύτη τῆ πέτρα — Петр и на сем камени, не говоря о том, что точный арамейский текст не может быть восстановлен и, наоборот, греческий есть для нас аутентический. Даже если бы и было полное тожество слов: Петр и на сем Петре, то и это нисколько не устраняло бы преднамеренной двойственности смысла и основанной на ней игре слов. Поэтому для экзегезы это значения не имеет.
«Petrus kommt immer in der doppelten Eigenschaft: als Apostel und als Fürst der Apostel in Betracht; den Aposteln ist kein Recht ohne Petrus, Petrus aber der Vorzug des Primates ohne die Apostel ertheilt worden». (Phillips. Kirchenrecht, I. 121). Если примат не зависит от апостольства, то почему же можно утверждать апостольство Петра? Разве высшим саном не поглощается низший, как, напр., священством диаконство, и разве священник остается одновременно и в чине диакона?
исповедании и отпадаешь от него, ты не достоин имени Петра *) и можешь даже заслужить иное именование: сатана!) Итак, по общему смыслу текста, «Петр — петра, камень», прежде всего и непосредственнее всего относится к Петру, как личному носителю и средоточию стихии петровства, но и столь же необходимо и ко всем апостолам (а в лице их всей церкви) на-
*) Заслуживает внимания, что после отречения Петра, в троекратном вопрошании его Господом, он зовется уже не Петр, но Симон вар-Ионин (Ио. 21, 15-17) — его прежнее, личное имя до переименования. Параллель можно провести и дальше: как в Мф. 16, 17-18 Господь обращается к Петру: «блажен ты, Симоне, вар-Иона», и лишь далее торжественно подтверждает данное ему при признании именование: ты еси Петр, — так здесь, после отречения, Господь делает как бы не существующим это переименование, снимает его, возвращая Петра к положению до этого именования. Этот молчаливый словесный жест можно изъяснить так: после того, как ты не устоял на камне, не явил себя петром, и Я не называю тебя Петром, но только по-прежнему: Симоне вар-Иона. Другими словами, это именно то и означает, что быть Петром не munus, который не может прерываться и, до известной степени, не зависит от личных свойств его носителя, но состояние, которое, напротив, может прерываться и прерывалось в жизни Петра, по прямому свидетельству самого Господа. Но подобный же, хотя, конечно, уже не столь выразительный пример ослабления в Петре его петровства имеем в известном случае столкновения с ап. Павлом по поводу иудействования, когда он, вместе с другими, повинен был в «лицемерии» и «не прямо поступал по истине евангельской» (Гал. 2, 11-15). При этом опять образ действия Петра обособляет его от прочего апостольства, связанного постановлением иерусалимского собора, каковое имело обязательную силу и для Петра: говоря современным языком, Петр принял, так сказать, личную, не обще-апостольскую тактику в обращении с язычниками, за что и был обличен апостолом Павлом.
сколько и они утверждаются в той же стихии петровства, и в этом смысле камень есть вера и исповедание всей апостольской Церкви, «яко ты еси Христос, Сын Бога Живаго». И этот двоякий — и общий и личный смысл — подтверждается дальнейшим текстом, обетованиями Спасителя, данными Петру. И эти обетования, которые непосредственно и лично относятся именно к Петру, вместе с ним и в лице его даны всему апостольству, вместе с его иерархическими преемниками. Это обетование касается власти вязать и решить. В общей форме оно выражено образно в обетовании Петру ключей Царства, причем эта власть ключей сопровождается властью решить и вязать, вернее в ней она именно и состоит. Прежде всего, надо установить, что власть вязать и решить, непосредственно обещанная одному Петру, в действительности в лице его относится ко всем апостолам, как это совершенно ясно в дальнейшем повествовании... Именно, обетование вязать и решить дословно повторено всем апостолам на этот раз без всякого выделения Петра, в скором времени после настоящей беседы, вовремя пребывания в Галилее после Преображения. Ученики обратились к Иисусу с вопросом о том, кто больше в царстве небесном? Мысль о «примате», очевидно, соблазняла и тревожила их, может быть как преломившееся впечатление от беседы на пути в Кесарию. Ведение тайн Царствия Божья туго и не без препятствий входило в умы учеников, чем и обясняются их неоднократные смущения по поводу первенства (ср. Мф. 20, 20-21, 24-27; Мр. 10, 35-44. 22. 24-26) *).
В своем ответе Господь отвергает самую постановку вопроса о старшинстве и земной власти («кто умалится, как это дитя, тот и больше в царстве небесном», Мф. 18, 4), таким образом установлял лишь одну власть и старшинство — смирение, при ко-
*) В католической апологетике даже и в этом усматривается косвенпое подтверждение примата: De aliquo primo Apostoli debebant sponte cogitare. Nam ubique tunc forma gubernii fuit monarchia; in ipsa synagoga, prae Synedrii collegio, Pontifex eminebat religiose et etiam civiliter. Christus ergo debuisset clarissime proponere aequi- litarismum, si illum intendisset (111). At qui commendat sane humilitatem ne supra ceteros extolli velint (Mt. 18, 1-4, — Mc. 9, 33, Lc. 9, 46-48), at non paritatem. Immo, revera disputantibus de primo. Christus — a) non negat aliquem fore primum. Si tamen non intenderet aliquem primum hierarcham instituere, multo simplicius diceret: Yos omnes pares eritis. Ne occasio quidem orta esset disputandi, si Christus paritatem innovisset... Sic ipse Petrum extollit, ut inde ceteri fiant invidi (!!!) (d’Herbigny, I, 213).
Не проще ли обратиться к цитируемым евангельским текстам, чтобы убедиться, что Господь со скорбью и осуждением (а вовсе не с молчаливым, или хотя бы косвенным признанием) относился к вопросу о первенстве, а также иногда и сами ученики, как это было в случае с Иаковом и Иоанном и матерью их, просившими о первенстве (Мф. 20, 24. Мр. 10, 41). Странная мысль о том, что Господь возбуждал зависть в учениках выделением Петра, не соответствует действительности. Правда, ученики еще обятые иудаистическими представлениями о мессии, соблазнялись мыслями о первенстве, хотя нигде нет указаний, чтобы эти чувства вызывались именно соревнованием к Петру, да для него и не было ровно никакого основания, ибо все, что было обещано Петру, было обещано и им. Действительно могло бы возбуждать ревность положение другого ученика, «его же любляше Иисус» — Иоанна, но и этого не было.
тором умолкают самые мысли о власти и праве. Развивая далее ту же мысль, но в отрицательной форме, именно остерегая от всяческого презрения к «малым сим» (а вместе и самопревозношения), Господь — внешне неожиданно, но внутренне вполне мотивированно, переходит к учению о Церкви, которой одной лишь принадлежит сила и власть требовать послушания под угрозой духовного отсечения. И власть этого отсечения действительно, как munus или ordo, как сан, Господь торжественно («амин глаголю вам») вручает апостолам, без всякого выделения из них кого бы то ни было, причем дословно воспроизводится обетование, данное Петру: «что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе.» (Мф. 18, 18). В этом мы видим прямое и аутентичное подтверждение того, что сказанное Петру относилось в его лице и ко всем апостолам, и речь идет не о власти примата, но о власти апостолата, в его «соборности». И именно этот момент, сила и основа Церкви в соборности, в многоединстве, а не во власти, определенно указуется в продолжение слов Христа о Церкви: «паки амин глаголю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то чего бы ни попросили, будет им от Отца Небесного. Ибо где двое или трое собраны во Имя Мое, там и Я посреде их» (Мф. 18, 9-20). Собранность во Имени Его, соборность, многоединство по образу Св. Троицы (яко же Ты во Мне и Аз в Тебе) — вот сила Церкви, ее природа или естество. На основании сказанного повествование в 18 гл. Матфея мы считаем прямым внутренним развитием и продолжением рассказанного в 16 главе. Но особенно замечательно, что в наиболее позднем Евангелии Иоанна, столь отличающемся по плану, повторено, если не дословно, то по смыслу, это же самое обетование, но как уже исполняющееся: «как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас. Сказав это, дунул и говорит им: примите Духа Святого. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся» (Ио. 20, 21-23). Здесь нет никакого выделения Петра, а между тем исполняется обетование, данное, казалось бы, непосредственно ему *). И нет этого выделения, самого даже упоминания о нем при торжественном послании учеников на проповедание всей твари по воскресении и перед вознесением: Мф. 28, 18-20, Мр. 16, 15-19, Лк. 24, 48-50, Д. Ап. 18. 2, 1-4. Нет и никаких указаний, чтобы Петр получил какую-нибудь единственную власть примата, в отличие от других апостолов: обетование, данное ему было исполнено с точностью, но для всех. Однако, остается еще обетование, данное лично Петру и не повторенное другим апостолом: «и дам тебе ключи Царства». По поводу этой метафоры производится внимательная экзегеза, устанавливающая значение вручения ключей
*) См. напр., у d’Herbigny, I, 252-3: Petrus eas tenebit pro Regno in utraque eius conditione, sive initiali (i. et Ixclesia militante), sive perfecta». Последнее есть преувеличение, ведущее к явным несообразностям (в частности ставящее Петра превыше Богоматери и ангелов им. роли «викария Христа».)
«ключарю», как знак высшего авторитета *). Естественно, возбуждается вопрос: содержит ли в себе этот образ какое либо нарочитое, к одному Петру относящееся, обетование, или же он выражает лишь общую мысль о власти иерархии, не ограниченной областью земного бытия, но простирающейся в мир иной, в «небеса», в вечную жизнь? Для отделения этой части обетования Спасителя от другой его части, исполненной в отношении ко всем апостолам, нет иных оснований, кроме того, что остается не повторенным в отношении к прочим апостолам, но оно остается и неисполненным в отношении к Петру, по крайней мере, нет на это никаких указаний. А это заставляет думать, что оно и не является отдельным обетованием, содержащим в себе специально права примата, а, следовательно, в той же мере, относится ко всем апостолам. Potestas clavium принадлежит всему апостольскому лику, но непосредственно ключи вручаются ключарю, как первоапостолу **).
*) Неудачным нам представляется поэтому и соображение Вл. Соловьева (1. с. 121), которое воспроизводит и d’Herbigny, (1. с. 252): quand on parle des clefs, il faudrait dire fermer et ouvrir et non lier et delier... Имеет значение, особенно при нагромождении образов, которое мы в данном случае имеем, их общий смысл, а не точность соблюдения метафоры в подробностях. Во всяком случае, само по себе, не подкрепленное другими, это соображение решающего значения не имеет.
**) Поэтому неправ d’Herbigny (I, 253), говоря, что hic (Mt. 16, 19) datur soli Petro id, quod dein toti collegio, includendo Petrum. Minime vero extensio 18, 18 derogabit privilegio alterius concesus». Петру не дается, но лишь обещается то же, что обещается 18, 18 и всем апостолам (которым раньше это было обещано в лице Петра, а не Petro soli, как это явствует из всего контекста). На этом основании нельзя согласиться и с дальнейшим: a) Ipsa in Evangelio repetitio textus, qui sub utraque forma alibi deficit, magis significat distinctionem historicam utriusque collectionis: eadem potestas datur, sed hinc uni, illinc collegio (не datur, но promittitur!), b) Magis ex utroque Lextis patet Petrum signulariter pro se etiam solum, ea quae ceteris collective (совершенно произвольное утверждение); ceteros vero non recipere nisi in quantum et Petrus includatur in eorum collective (вывод из предыдущего). c) Immo, qui per se solum eam habeant, Petrus exercere eam possit supra cunctos a se distinctos, etiam ergo supra ceteros Apostolos. (Это произвольное утверждение, несогласуемое с контекстом Евангельского рассказа, опирается на допущенное уравнение настоящего и будущего времени: dabitur и datur). А отсюда уже невозбранно делается и последний вывод: «At ut patet (!), non collegium supra Petrum hoc etiam collegium supra aliud membrum nisi ex auctoritate et delegatione Petri, ae reservata semper etiam tunc ultima appellatione et sententia ad Petrum solum».