ИЗБА ЧИТАЛЬНЯ

Статья Н. Лосского.
Нравственная личность Толстого.

Часть 1.
Наружность Л. Н. Толстого чисто русская, и душа у него подлинно русская. Для изучения психологии русского народа его сочинения и особенно история его жизни дают богатый материал. Из этого огромного материала здесь будет рассмотрена только нравственная личность Л. Н., и то лишь со стороны отношения Л. Н. к свободе. Прослеживая проявления этой стороны личности Толстого, можно заметить, что хотя внешняя история его жизни и творчества делится на два на первый взгляд резко различные периода, внутренняя жизнь его не содержала в себе разрыва или истерического распада, а составляла органическое единое целое, закончившееся правильным решением одной из труднейших задач человеческой жизни: основное глубочайшее стремление, руководившее первым периодом жизни Л. Н. Толстого, превратилось во втором периоде в новое, еще более высокое, стремление, не отменявшее задачу первой половины его жизни, а впервые давшее ей высшее возможное для человека осуществление.

Вся жизнь Толстого есть типично русское выражение органической потребности во внутренней свободе души. Потребность эта присуща большинству русских людей. Ошибаются те, кто, ссылаясь на отсталость России в проведении в жизнь начал гражданской и политической свободы и на деспотический характер русского правительства, считают русских народом-рабом. Несмотря на все жестокости, насилия и несправедливости, которые терпит ежедневно русский народ, без сомнения, любовь к свободе в нем громадна, но в сочетании с другими свойствами народа из самой этой любви к свободе вытекают такие черты характера, которые лишают народ силы во внешней борьбе и побуждают его искать удовлетворения потребности свободы в совершенно иных формах, чем это делают, напр., англичане. Любовь к свободе есть вместе с тем ненависть к насилию. Представим себе человека, который так возненавидел насилие, что не только страдает, подвергаясь ему, но и сам не способен применить его к другим лицам даже для защиты своей свободы. Положим, далее, этот человек ясно усматривает, что, кроме рабства внешнего, цепей, тюрем, воспрещений собраний, союзов и т. п., есть еще рабство более глубокое, внутреннее, состоящее в механизировании души, подчинении ее привычкам, выработке не разумных принципов, а мертвого автоматизма. Такой человек пойдет преимущественно по пути развития внутренней свободы и проявит мало умения осуществлять ее вовне, в устройстве государственной жизни.
Из таких людей, мягких, терпеливых и неспособных к резкой защите своих прав, состоит в большинстве русский народ. В таком обществе на низших ступенях его развития, при неорганизованности его, власть неизбежно попадает в руки наиболее наглых и злых. Отсюда становится понятным следующее парадоксальное явление: наше государство — самое деспотическое в Европе, между тем как наше общество, быть может, самое свободное в мире. С этим не трудно согласиться, наблюдая у нас отношения между родителями и детьми, между учениками и учителями, между студентами и профессорами, между мужчиною и женщиною; это сказывается в отношениях нашего общества к браку, к сословным различиям, к милитаризму и всякому бряцанию оружием, к формам и темам искусства, к научным теориям; это сказывается даже в мелочах, напр., в отношении к формам одежды, к формам вежливости и т. п. Быть может, в нас заложено стремление к такой безмерной свободе, которая осуществима только на высочайших ступенях культуры, не постигнутых еще человечеством, и деспотические формы нашего государства играют роль защитного приспособления, временно предохраняющего общество от соблазнов, непреодолимых для неокрепшего малокультурного сознания.
Однако возвратимся к Л. Н. Толстому. Жизнь его, как сказано выше, есть образец правильного решения проблемы свободы. Сначала и до конца Толстой проявляется как существо, не выносящее никаких пут, особенно внутренних. Свободолюбие есть органическое свойство его души, столь глубокое, столь основное, что оно входит, как элемент, во все его интересы и во все даваемые им решения проблем. В условиях человеческой жизни, бесконечно малой части бесконечно большого мира, осуществление свободы принадлежит к числу труднейших задач, поэтому тот, кто остро чувствует потребность свободы, ежеминутно испытывает страдания от столкновений с миром, то чувствуя себя угнетаемым, то сознавая себя угнетателем. Жизнь Л. Н. Толстого была полна этими страданиями до тех пор, пока во втором периоде ее он не нашел начала более высокого, чем свобода, приносящего с собою, между прочим, и свободу. Посмотрим сначала, в какой форме обнаруживал Л. Н. Толстой жажду свободы, потом — какие страдания она внесла в его жизнь и, наконец, какой он нашел способ освободиться от них.
Первое воспоминание Л. Н. Толстого из самого раннего детства относится к пеленанию: «я связан; мне хочется выпростать руки, и я не могу этого сделать, и я кричу и плачу, и мне самому неприятен мой крик; но я не могу остановиться...» «это было первое и самое сильное мое впечатление жизни. И памятны мне не крик мой, не страдания, не сложность, противоречивость впечатления. Мне хочется свободы, она никому не мешает, и я, кому сила нужна, я слаб, а они сильны»1). К раннему детству относятся также воспоминания о посещении какого-то родственника, гусара князя Волконского. «Он хотел приласкать меня и посадил на колени и, как часто это бывает, продолжая разговаривать со старшими, держал меня. Я рвался, но он только крепче придерживал меня. Это продолжалось минуты две. Но это чувство пленения, несвободы, насилия до такой степени возмутило меня, что я вдруг начал рваться, плакать и биться»2). Угроза розгою со стороны гувернера Thomas за какой-то ничтожный проступок вызвала в ребенке Толстом «ужасное чувство негодования и возмущения и отвращения не только к Thomas, но и к тому насилию, которое он хотел употребить надо мною. Едва ли этот случай не был причиною того ужаса и отвращения перед всякого рода насилием, которое испытываю всю свою жизнь»3)
Уже в восемнадцатилетнем возрасте он рассуждает о том, как человек может стать независимым от общества. «Общество есть часть мира. Надо разум согласовать с миром, с целым, познавая законы его, и тогда можно стать независимым от части, от общества»4).
С детства он проявлял склонность идти наперекор принятым формам общежития. Например, говорят, что, будучи ребенком, он, «входил в залу и кланялся задом, откидывая голову назад и шаркая». По словам М. Н. Толстой, сестры Л. Н., «он всегда отличался ориги нальностью, переходившей нередко в самодурство». Она рассказывает, как в 1860 году, когда они жили во Франции в Hyères, Л. Н. был приглашен на вечер к княгине Дундуковой-Корсаковой. «Там собралось все высшее общество и главным clou этого вечера должен был бытьЛ.Н., и, как нарочно, он долго не приходил. Общество стало уже унывать, у хозяйки истощился уже весь запас занимания общества и она с грустью думала о своем soirée manquée, но, наконец, уже очень поздно, доложили о приезде графа Толстого. Хозяйка и гости оживились, и каково же было их удивление, когда в гостиную вошел Л. Н. в дорожной одежде и в деревянных сабо. Он совершал какую-то длинную прогулку, с этой прогулки, не заходя домой, явился прямо на вечер и стал всех уверять, что деревянные сабо, самая лучшая, самая удобная обувь и что он всем советует ею обзавестись. Ему и тогда уже все прощалось, и вечер из-за этого стал еще более интересным»

___________________

1) Собр. соч. графа Л. Н. Толстого. Изд. 11, ч. XII. Первые воспоминания, стр. 449 с.

2) Бирюков. П. Н. Толстой, 1, стр. 90.

3) Там же, стр. 95.

4) Там же, стр. 143.