Миссия протоиерея Павла Адельгейма.

В основе соборности Церкви лежит дух свободного общения. «Где два или трие соберутся во имя Мое, ту есмь посреде их» [152]. Греческое «екклезия» означает «собрание». Греческое «кафолики» в славянском тексте Символа переведено словом «соборность». В обоих случаях славянский текст подчёркивает общинный характер церковной жизни, отражающий первохристианский опыт: «Они постоянно пребывали в учении апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитве... Все же верующие были вместе и имели всё общее... и каждый день единодушно пребывали в храме и, преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца, хваля Бога и находясь в любви у всего народа» [153].

Дух соборного общения соединяет христиан задачами и проблемами, требующими совместного обсуждения, соучастия в общей молитве, покаянии, благодарении и любви за божественной Евхаристией, общего изволения в принятии решений: «Изволися Духу Святому и нам» [154].

Общение приносит не только радость. Оно требует подвига вплоть до самоотвержения и самопожертвования. Здоровое общение требует самоограничения и воздержания, терпения и смирения, внимания к себе и к другому — ближнему, взаимного уважения, прощения и доверия. Высшую и совершенную форму общения, которая вырастает из этих подвигов, мы называем «любовь».

«Пребываяй в любви, в Боге пребывает и Бог в нём» [155].

Такую задачу ставит заповедь Божия: «Возлюби ближнего». Призыв пребывать в любви к ближним многократно повторён в Ветхом и Новом Заветах. Церковь призвана осуществлять общение любви в практике своей жизни, уподобляя её внутрибожественному бытию святой Троицы.

Призыв к миру и взаимной любви постоянно звучит за Божественной Литургией: «Возлюбим Друг Друга, чтобы в единомыслии исповедать св. Троицу». Не может быть единомыслия там, где нет любви. Свидетельствуя осуществление любви вокруг св. Престола, епископ и клирики целуют друг друга со словами «Христос посреди нас есть и будет».

Это интимное выражение любви в церковной практике редко бывает согрето подлинным чувством. Касаясь друг друга бородой, мы демонстрируем поцелуй, сохраняя при этом взаимное безразличие, а то и неприязнь. Поцелуй — опасный жест. Его избрал Иуда знаком предательства. «Приближаются ко Мне люди сии усты своими и устами чтут Меня: сердце же их далеко отстоит от Меня. Всуе же чтут Мя» [156] — предостерегает Христос от самообольщения. Трудно стяжать любовь — основу соборного общения. Гораздо проще подменить её формальными словами и знаками, что мы и делаем на практике.

Любовь означает достижение идеала, осуществление неосуществимого призыва «будите убо вы совершени, якоже Отец ваш небесный совершен есть» [157]. Любовь вводит нас в область Божественной жизни. Она должна расцвести в каждой евхаристической общине, чтобы осуществиться во вселенской полноте Церкви. Увы! В практике епархиальной жизни любовь не процвела. Она затерялась и растворилась в словах взаимных поучений и обличений.

Единство местно-конкретной церкви остаётся задачей, которая в каждой епархии решается в той мере, в какой она способна осуществлять любовь.

Соборность свидетельствует полноту благодати и целостность истины, явленные в Церкви. Соборность является качеством, выражающим содержание христианской истины и способ свидетельства об истине, полнота которой всегда открыта Церкви, ибо «Церковь есть столп и утверждение истины» (1 Тим. 3, 15). В исповедании истины открывается "καφολικι” Церкви, полнота её ипостасной собранности, которую Символ Веры называет соборностью.

«Слово "καφολικι” в понятии двух великих служителей Слова Божия, посланных Грецией к славянам, происходило от «ката» и «олон»...» — пишет А. Хомяков. Оно буквально обозначает понятие «по всему». Однако св. Кирилл и Мефодий перевели «кафолики» не расплывчатым словом «общий», а конкретным словом «соборный», включающим понятия «общий» и «вселенский», но не ограниченное этими понятиями.

«Я считаю необходимым отметить этимологический смысл слова "соборность". Славянский текст Символа Веры очень удачно передает прилагательное греческого оригинала "кафолический" словом "соборный". Хомяков произвел от него неологизм "соборность", совершенно совпадающий с идеей кафоличности, которую он развил в своем труде о Церкви. Но так как славянский корень "собор" значит "собрание" и, в частности, "собор", "синод", то производные "соборный", "соборность" для русского уха приобрели новый нюанс, что отнюдь не означает, что они утеряли от этого свое прямое значение, значение "кафолический", "кафоличность"» (Лосский В. О третьем свойстве Церкви // ЖМП. 1968. № 8. С. 72). Термины «кафолическая» и «вселенская» не выражает тождественные понятия. Для обозначения «вселенной» греки, по свидетельству В. Лосского, употребляли первоначально другое слово — «экумена». «Прилагательное экуменикос (вселенский) стало определением Византийской империи, «империи вселенской». Церковь часто пользовалась термином "экуменикос". Он давался как почетный титул епископам двух столиц империй — Рима и позднее "нового Рима" — Константинополя» (Лосский В. О третьем свойстве Церкви // ЖМП. 1968. № 8. С. 72).

«Кафоликос» не тождественно «экуменикос», хотя позднее его употребляли в этом значении. Это разные понятия, которые можно употребить в одинаковом значении. Необходимо правильно соотнести не столько слова, сколько обозначаемые ими понятия. При этом неизбежно происходит некоторая трансформация понятий. Буквальный перевод часто оказывается неудачным. Мы видим неуклюжесть буквального перевода в богослужебных текстах. Калька греческих канонов на славянском языке утрачивает ясность, становясь почти недоступной для понимания. «Сушу глубородительную землю солнце нашествова иногда...» (Ирмос канона Сретению). Буквальный перевод не обеспечивает ясность мысли, не гарантирует ее точность.

Сочетаемость двух языков, даже столь родственных, как греческий и славянский, требует не только лингвистических познаний, но ещё и богословского проникновения в глубину понятий, каждое из которых на своём языке обладает и ясностью, и точностью, и поэтичностью, бледнеющими и исчезающими в переводе. Проблема перевода как раз и заключается в том, что калька получается не аутентичной. На новом языке понятие приобретает новый акцент, обогащая слово неожиданным значением. Если «кафолики» акцентировало универсальность Церкви, охватывая Землю вширь, открывая широту и долготу Церкви, то «соборность» сообщает Церкви новое измерение — глубину и высоту, «чтобы вы, укоренённые и утверждённые в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что широта, и долгота, и глубина, и высота, и уразуметь превосходящую разумение любовь Христову, дабы вам исполниться всею полнотою Божиею» (Еф. 3, 18-19).

Соборность определяет внутрисущностное бытие Церкви — полноту благодати и целостность истины, в ней явленные. «Соборность есть качество богооткровенной истины, дарованной Церкви. Это свойственный Церкви способ познания истины, благодаря которому истина становится достоверной для всей Церкви, и для Церкви в целом и для каждой из малейших её частиц.

Вот отчего обязанность защищать истину лежит на каждом члене Церкви, как на епископе, так и на мирянине, хотя епископы ответственны за неё в первую очередь в силу принадлежащей им власти.

Мирянину даже вменяется в обязанность противиться епископу, который предаёт истину и не хранит верность христианскому Преданию. Ибо соборность — это не абстрактный универсализм доктрины, предписанный иерархией, а живое Предание, всегда хранимое повсюду и всеми. Утверждать обратное означало бы смешивать соборность с апостоличностью, с данной апостолам и их преемникам властью вязать и решить, судить и определять, но тогда теряет свою силу внутренняя достоверность истины. Предание, охраняемое каждым, заменяется подчинением внешнему принципу» (Лосский В. О третьем свойстве Церкви // ЖМП. 1968. № 8. С. 72).

От «соборности» происходит «Собор» — орган Тела Христова, выражающий его самосознание. Не только епископ, но и каждый клирик и мирянин причастны жизни и самосознанию Церкви. Они выражают их каждый в свою меру в своём служении. Первый Собор собрался в 51 г. в Иерусалиме. Это был Апостольский собор. Церковь нашла замечательный способ решать свои проблемы в живом общении. Все недоумения можно разрешить, глядя в глаза друг другу. Благоговейная память сохраняет заботу апостолов «не возлагать никакого бремени кроме необходимого» на свою паству и формулу их богочеловеческого согласия «изволися Духу Святому и нам» [158], которое легло в основу последующих соборов.

Эпоха соборов началась спустя триста лет. Она расцвела точностью богословской мысли и подвигом созерцательной жизни.

Вселенские и Поместные соборы стяжали богатства богословия и богослужения, сформировали канонические нормы христианской жизни, семьи, аскетики. Каждая Поместная церковь выявила национальные и культурные особенности своего бытия и соотнесла их на соборах с традициями Вселенского Православия, свидетельствуя единство и согласие.

В 8 веке закончилась эпоха Вселенских Соборов. С тех пор самым авторитетным органом церковного самосознания сделались соборы Поместных церквей.

В 17 веке Православная Российская Церковь была обезглавлена. Триста лет она жила без патриарха и без соборов, лишённая законного возглавления. В 1917-18 г. собрался долгожданный и великолепно подготовленный Священный собор.

В течение года он провёл глубокие реформы церковного устройства и епархиальной практики. Собор обсудил и реформировал каноническую и богослужебную практику, возродил забытые традиции древней Церкви, восстановил основы её соборного устройства. Реформы Священного Собора не внесли в церковную жизнь никаких новшеств.

Собор очистил церковные традиции от застаревших заблуждений и прочих издержек синодального периода. Реформы Собора возвратили Церковь к её древним нормам. Эти реформы тем более авторитетны, что все участники Собора засвидетельствовали свою верность Православию исповеднической жизнью и мученической кончиной. Массовую канонизацию этих мучеников и исповедников Поместными соборами, состоявшимися в конце 20-го века, следует рассматривать как церковную рецепцию соборных решений 1917-18 г.

После Второй мировой войны состоялись ещё четыре Поместных Собора РПЦ. Они занимались текущими делами и насущными проблемами. По составу и деяниям они не приобрели авторитета, подобного Священному Собору 1917-18 г.:

1. Поместный собор 1945 г. избрал святейшего патриарха Алексия, издал «Положение об управлении РПЦ».

2. Поместный собор 1971 г. избрал святейшего патриарха Пимена и утвердил решения Архиерейского собора 1961 г. об отказе епископата от имущественных прав и передаче мирянам права на управление церковным имуществом.

3. Поместный собор 1988 г. отметил юбилей, 1000-летие крещения Руси, и принял «Устав об управлении РПЦ» 88 г.

4. Поместный собор 1990 г. избрал святейшего патриарха Алексия II на место усопшего патриарха и канонизировал исповедников, мучеников и праведников 20-го века.

Устав церкви, определяющий основы её организационной структуры, принципы управления и характер взаимоотношений епископа, клира и мирян, неоднократно пересматривался Русской Православной Церковью за период с 1917 по 2000 год. К настоящему времени мы имеем четыре редакции Устава: 1917 г., 1945 г., 1988 г. и 2000 г. Появилась возможность сравнить эти Уставы между собой, чтобы увидеть, какие пути и тенденции в развитии церковной жизни выбирает Русская Православная Церковь.

Примечания

152. Мф. 18, 20.

153. Деян. 2, 40, 44, 46-47.

154. Деян. 15, 28.

155. 1 Иоанн 4, 16.

156. Мф. 15, 8-9.

157. Мф. 5, 48.

158. Деян. 15, 28.