В день Жен - Мироносиц принято говорить о половых различиях, о специфике женского служения Богу в Церкви, о Промысле Божием, который запустил с низу и до обозримого нами верха ось полового разделения, начиная с «плюсиков» и «минусиков» элементарных частиц, и далее то же среди растений, животных, людей, заканчивая огромными гравитационными, магнитными и др. полями Вселенной. Но, для микромира я слишком большой и толстый, а для макромира, я слишком маленький и мелкий. Поэтому я хотел бы с моими читателями поделиться своим земным опытом первой любви.
Эрос, как влечение к тому что приятно, что возбуждает интерес, чувства, желания, заложен в каждую клеточку нашей сущности. Мы живем и движемся сексуальной энергией и на самом высоком уровне она превращается в полыхающую пламенем любви несгораемую купину любовного, жертвенного влечения к Богу. Но, что бы взойти на эту вершину нужно начать путь с самого низу, с той пред-лежащей плоскости мира в которой мы себя находим в начале пути. Поэтому я начну с самого детства….
Я любил в детском возрасте «заниматься любовью» с утра и до вечера. Начиналось это занятие каждый день по-разному. Если я вставал на каникулах очень рано, а поводом могла быть только рыбалка, я брал заранее приготовленные с вечера снасти и шел через поле, вниз, к небольшой речушке которая имела милозвучное наименование Гайчур. Первым моим любовным опытом была она…роса. Летом, пока еще не взошло солнце, ее изумрудные капельки были похожи на царственные брильянты, которые налитым чистым блеском колыхались на кончиках листьев травы и деревьев. Я брал в руки обувь и с огромным наслаждением шел по этому леденящему покрову обжигающий сладкой прохлады. Как же это было приятно… Я иногда специально волочил ноги по траве, скользя по ее поверхности, чтобы почувствовать эту сладость погружения в нежные и приветливее реки зеленого влажного бархата.
На реке низко стелется туман, жабы возмущенно прыгают в воду, камыш тихим шелестом желал мне удачной рыбалки. Я нанизываю червяка и закидываю удочку. Ранний покой как будто только и ждал пока я займу свое царственное место на пеньке. И после этого тишина начинает говорить…Сначала густые багровые лучи восходящего солнца выводят рисунки водяных узоров. Река нежно отвечает тихой рябью на воде и шелестом камышей. Как только солнечные лучи касаются верхушек деревьев вступает хор птичьего многоголосия. Все наполняется лирикой первых минут нового дня. Я чувствую себя королем вокруг которого огромная свита слуг совершают своей променад. Рыбы похоже тоже замерли глядя с реки на эту картину. Так что я могу безмятежно и свободно наблюдать за чудом Божьего мира не отвлекаясь на поплавок, который как часовой замер на речной глади боясь хоть каким-то неуклюжим движением нарушить торжественность первого акта любви.
А далее….весь день любовные утешения. Вернувшись домой так ничего и не поймав, я выпиваю пол литры свежего парного молока. Я пил его не просто так, это было особое удовольствие. Я брал большой ломоть свежего белого хлеба, макал его в широкую железную кружку с молоком и потом этот пропитанный мякиш обильно посыпал сахаром. Допивая свой королевский завтрак я вытирался тыльной стороной ладони и счастливый шел искать новых любовных утешений. Благо они были везде.
Во первых это велосипед. На нем можно было ездить без рук, его можно было подымать резким движением передним колесом вверх, или с разгону тормозить, на ходу разворачиваясь на сто восемьдесят градусов. Вообще жить с велосипедом я начал давно... Сначала я его осваивал как самокат. Становился на педаль правой ногой, а левой пытался отталкиваться. Чуть позже я освоил езду под рамой, выворачивая позвоночник букой «зю». Это было очень неудобно, но я сопел, терпел и уперто ездил. Как только стал позволять рост я поехал на раме, периодически запрыгивая на седло и двигаясь по инерции, поскольку мои ноги до педалей еще не доставали. Я уверен что мои ноги стали быстро расти потому что понимали - надо было как то доставать до педалей. И как только это произошло, я понял что у меня есть своей конь. На нем я был индейцем и чувствовал себя как Чингачгук Большой Змей. Запрыгивал я на велик только на скаку, как Д’Артаньян на свою лошадь, когда спасался от гвардейцев кардинала.
Я чувствовал что велосипед это часть моего организма поэтому управлял им не сколько руками, а сколько всем своим существом. Ходил пешком я только по дому и по двору дома. Во всех остальных случаях я предпочитал езду, вернее скачки на велосипеде. Самым любимым местом скачек была узкая извилистая дорожка вьющаяся между деревьев вдоль реки, через заросли кустарников. Я развивал на ней такую скорость, что от резких поворотов и торможений велосипед начинал ржать и храпеть как боевая лошадь. Начинал он ржать скрипом сиденья, потом руля, потом восьмерками колес, а потом захрипев на прощанье визгом посыпавшихся подшипников говорил мне со стоном: «Все, мой бледнолицей брат, я больше не могу" и сдыхал как загнанная лошадь.
На какое-то время я становился безлошадным ковбоем, но в моем распоряжении был огромный мир. Поскольку лошадь сдохла, я мог теперь позволить себе стать Маугли и найти самое высокое и труднодоступное для лазания дерево. Как правило это был дуб, старая шелковица, или орех. Залезть было тяжело, но не сложно. А вот слазить оттуда это была уже совершенно иная, очень рискованная задача. Наверх я залетал как обезьяна, а вот вниз приходись ноги вытягивать как хобот слона и носочками нащупывать куда можно было бы стать. А это не всегда удавалось. Поэтому травмы и шрамы постепенно украшали тело гордого сына племени Могикан.
Когда мне удавалось спустится с вершин мира на землю, я находил новые способы любовных утешений. Они были разбросаны вокруг меня в изобилии. Например простая горячая полуденная пыль. Как было приятно ее буцать голыми ногами. А подбрасывать вверх, какая красота! Я завороженно смотрел как облако пыли феерично разбивается о поверхность земли, оставляя в воздухе загадочный облачный рисунок. После такого представления я был похож на шахтера, который только что отработал сверхурочную смену и выдал на гору несколько тон угля. Нужно было идти в речку купаться.
Это еще одна сногсшибательная водяная радость. Начиналась она с крутого берега, где крайне необходимо было прыгнуть так, что бы в полете я был похож на эмбрион в животе матери. Т.е. голова резко склонена вниз, колени касаются подбородка, а пятки прижаты к ягодницам. Вот такой гирей я должен был бухнуться в воду, что бы почувствовать над своей головой громкое блюмкающие приветствие родного Гайчура. Я нырял, считал сколько смогу пробыть под водой без воздуха, на какое максимальное расстояние пронырну, достану ли пятками дна на самом глубоком месте… Я со всей тщательностью делал все необходимые замеры без которых моя водяная жизнь Ихтиандра потеряла бы всякий смысл. Только синий цвет губ, мурашки по коже, и клацающие от холода зубы, понуждали меня покинуть эту лабораторию. Протянувшись на траве и вбирая в себя солнечное электричество я постепенно из синего становился розовым, и снова возвращался в родную прерию, где меня с нетерпением ждало еще сколько любовных утешений...