Конец земного пути Иоанна Кронштадтского в описании И.Н. Орнатского (1909 г.)
7 часов 40 минут утра, 20 декабря 1908 года, в Кронштадте скончался на 80-м году от рождения настоятель Андреевского собора, митрофорный протоиерей и член Святейшего Синода Иоанн Ильич Сергиев (Кронштадтский). Отпевание и погребение высокочтимоro пастыря, согласно его завещанию, состоялось в С.-Петербургском Иоанновском женском монастыре, который основан и благоустроен отцом Иоанном.

Все знавшие почившего привыкли видеть его не по летам бодрым и живым, не знавшим покоя на службе Богу и ближнему, но года три назад он заболел. Хотя болезнь причиняла много страданий, однако Батюшка не изменял своему правилу — ежедневно совершал богослужение, причащаясь Святых Христовых Тайн. Только в последние дни своей жизни он не мог совершать литургии и причащался на дому. В последний раз он отслужил литургию в Андреевском соборе 9 декабря. В этом соединении со Христом он всегда находил себе отраду и утешение среди тяжких трудов и болезни. В последние годы были периоды, в которые он не принимал никакой пищи. «Только и живу причастием Святых Тайн», — говорил он всем посетителям. Вместо всяких лекарств Батюшка пользовался святой водою из источника преподобного Серафима, Саровского чудотворца.

В последние три дня болезнь приняла особенно тяжелый характер. 17 декабря он пожелал быть на воздухе и поехал покататься в экипаже случайного извозчика, который привычек Батюшки не знал, катал его очень долго, и Батюшка простудился. Болезнь осложнилась. На другой день он почувствовал сильную слабость и 19 декабря утром уже не мог выйти в переднюю, чтобы встретить священника со Святыми Дарами, как делал это ежедневно, и причастился только Святой Крови. Весь этот день пастырь-мученик находился как бы в забытьи, с закрытыми глазами, оставаясь почти все время в кресле. По временам были слышны его стоны, которые говорили присутствующим о тяжких страданиях. Однако сознание было ясным у Батюшки до конца. Последнее свое распоряжение он сделал 19 декабря в 8 часов вечера. Настоятельница Иоанновского женского монастыря игуменья Ангелина, проведшая при Батюшке весь этот день, просила у него благословения освятить храм-усыпальницу, который был давно готов, но не освящен. На эту просьбу Батюшка ответил: «Да, да, освятить», — и поднял руку в знак благословения. Игуменья, приняв благословение, уехала в монастырь готовиться к освящению. (Освящение храма было совершено 21 декабря благочинным монастыря архимандритом Макарием с причтом монастыря.)
По просьбе престарелой и больной супруги отца Иоанна Елизаветы Константиновны в квартире Батюшки остался на ночь священник Иоанн Орнатский, а также Р. Г. Шемякина (сродники почившего), которые вместе со слугами Батюшки не отходили от него всю ночь. Но они не могли облегчить страдальца. От всякой врачебной помощи Батюшка решительно отказался, и после 8 часов только два раза согласился принять по несколько капель святой воды. В 10 часов Батюшка выразил желание встать с кресла. Его подняли и помогли лечь в постель, но через несколько минут он опять пожелал встать и оставался в кресле до часу ночи в том же положении, как прежде. Где были в это время мысли страдальца-пастыря, неизвестно. Вероятнее всего, он молился в последний раз тою умною молитвою, которой любил отдаваться в то время, когда, измученный целодневными трудами, возвращался в Кронштадт в вагоне и на пароходе.

Во втором часу ночи Батюшка дрожащею рукою сделал знак, что он желает встать. Его опять подняли; на этот раз ноги отказались служить ему. Болящего уложили в постель. Вместе с тем, видя тяжелое его положение, просили ранее обыкновенного времени совершить литургию, которая и началась в 3 часа утра, а около 4-х часов священник Иоанн Аржановский, заменявший болящего духовника Батюшки, и соборный священник Николай Петровский прибыли со Святыми Дарами. Батюшка в последний раз причастился Святой Крови. После Причастия он сам утер уста свои и некоторое время был совершенно спокоен, потом произнес последние слова: «Душно мне, душно», — и знаками просил освободиться от лишней одежды, будучи в теплом подряснике. Просьба была исполнена. Вскоре Батюшка впал в забытье. Дыханье было спокойное, но становилось тише и тише. Священник Орнатский стал читать канон на исход души, а затем отходную, и когда подошел к одру умирающего, он лежал неподвижно с руками, сложенными на груди; едва заметны были последние вздохи, и великий пастырь совершенно спокойно предал Богу дух свой. Глаза, доселе закрытые, чуть-чуть приоткрылись, и из них показались чистые как хрусталь слезинки. Это были последние слезы великого молитвенника-страдальца. Стало очевидно, что праведная душа его перешла в тот мир, где нет болезни, печали и воздыхания, но жизнь бесконечная (кондак из службы по усопшим).

Рыдания и слезы, доселе сдерживаемые, вырвались у очевидцев великого таинства смерти, и весть о ней с быстротою молнии стала передаваться из уст в уста.

Первым прибыл к одру почившего ключарь Андреевского собора протоиерей А.Попов, сам заболевший в этот день воспалением легких, и другие члены причта Андреевского собора. Все они вместе со священниками Орнатским и Аржановским совершили положенное для священников по уставу Церкви помазание елеем всего тела почившего, причем дивились крайнему истощению страдальца; желудка как будто совсем не было — одни косточки.
После помазания в Бозе почивший одет был во все священные одежды, им самим для этого предназначенные; на главу возложена митра, как победный венец. Лик почившего принял величавый и спокойный вид, и весь он, одетый в полное священническое белое облачение, и в белой митре, напоминал собою светлого Ангела.

Верим и надеемся, что Господь принял ангельскую душу верного раба Своего в светлые обители Свои и что православная Русь будет иметь в нем молитвенника и предстателя у Престола Господня.

После облачения почивший на руках священнослужителей, в предшествии клира, перенесен был с ложа смерти в другую комнату, где и отслужена была тотчас же первая панихида. В то же время торжественно-печально загудел колокол Андреевского собора, извещая жителей Кронштадта о великой, невознаградимой утрате. О кончине высокочтимого пастыря было немедленно сообщено по телеграфу в Царское Село, в Гатчину, митрополиту С.-Петербургскому Антонию и обер-прокурору Святейшего Синода. На всеподданнейшем докладе последнего о кончине протоиерея Иоанна Ильича Сергиева Государю Императору благоугодно было 21 декабря собственноручно начертать: «Со всеми почитавшими усопшего протоиерея отца Иоанна оплакиваю кончину его». От имени Их Императорских Величеств Государынь Императриц Марии Феодоровны и Александры Феодоровны на гроб почившего были возложены венки.

С соизволения Высокопреосвященнейшего митрополита Антония в Кронштадт отправился Преосвященный Кирилл, епископ Гдовский, о чем просил его сам Батюшка пред своей кончиной. Преосвященный Кирилл прибыл в Кронштадт 20 декабря около 5 часов дня. Приехав прямо в квартиру отца Иоанна, он совершил третью панихиду. Вторая была отслужена в час дня в присутствии Главного начальника г. Кронштадта генерала Артамонова, главного командира Кронштатского порта контрадмирала Григоровича и других начальствующих лиц.

Вечером тело почившего было положено в дубовый гроб и отслужена панихида Преосвященным Кириллом, при участии местного духовенства.
В тот же день весь Петербург уже знал о кончине Батюшки. Немедленно во всех почти церквах начались служения панихид.

Ранее других церквей получено было печальное известие в Иоанновском монастыре. Тотчас все сестры собрались в церковь, и их рыданиями сопровождалось все служение панихиды.

Утром 21 декабря на Балтийском вокзале несметные толпы народа брали билеты, устремляясь в Кронштадт. Никаких разговоров слышно не было; все ехали молча, изредка, перекидываясь отрывочными замечаниями. Создалось особое, благоговейное настроение. До самых сумерек поезда подвозили все новых и новых паломников. В Ораниенбауме спрос на извозчиков был огромный. Кибитки, дровни, сани тянулись по льду черной вереницей целый день.

В 9 часов утра на квартире почившего совершили последнюю панихиду. На панихиду собрались представители местной администрации и многое множество почитателей. Небольшая квартира далеко не могла вместить всех собравшихся. После панихиды гроб на руках духовенства был вынесен из квартиры. На дворе его приняли на руки главный начальник Кронштадта генерал-лейтенант Артамонов, кронштадтский военный губернатор контр-адмирал Григорович, комендант крепости, городской голова, соборный староста Я.К. Марков и другие лица. Под печальный перезвон колоколов собора процессия, в предшествии икон и хоругвей, направилась по Андреевской улице к Андреевскому собору. Вдоль улицы стояли сухопутные войска шпалерами, с трудом сдерживая многотысячную толпу. Окна, заборы и даже крыши домов были усеяны народом, жаждавшим взглянуть на перенесение тела высокочтимого пастыря.

Когда печальная процессия приблизилась к Андреевскому собору, гроб опять взяло на руки духовенство во главе с Преосвященным Кириллом и внесло в церковь, украшенную тропическими растениями.

Собор был переполнен, но тысячи народа толпились еще на площади и Николаевском проспекте. Началась литургия, которую совершал Преосвященный Кирилл при участии многочисленного духовенства. После литургии служили панихиду. Трогательное впечатление производила эта панихида. Рыдания народа, порою заглушавшие возгласы священнослужителей, производили потрясающее впечатление. После панихиды началось прощание с почившим пастырем. В собор впускали по очереди. Длинная очередь стоит у правого бокового входа в собор, куда пропускают только по двое. Выходят с левой стороны. Приходилось в очереди стоять целыми часами. В самом соборе панихида идет за панихидой.

Гроб стоит на высоком помосте. Ярко горят свечи вокруг него. Лицо почившего закрыто воздухом, как это делается у всех умерших священников; видны только исхудавшие руки, к которым сегодня приложились многие тысячи народа. В правой руке небольшой позлащенный крест.

В 7 часов вечера начался парастас (заупокойная всенощная), который продолжался до 11 -го часа ночи. Всю ночь с 21 на 22 декабря до 6 часов утра собор был открыт. И всю ночь народ беспрерывно шел для прощания с почившим. У большинства на глазах слезы. Слышатся сдавленные рыдания и возгласы: «Закатилось наше солнышко! На кого покинул нас, отец родной? Кто придет на помощь нам, сирым, немощным!»

В 6 часов утра 22 декабря Андреевский собор закрыли, и впуск желавших проститься с Батюшкою был прекращен. Сегодня предстоял длинный путь — перевезение тела почившего пастыря в С.-Петербургский Иоанновский женский монастырь.

В 7 часов началась литургия. К окончанию литургии весь собор, площадь пред ним и прилегающие улицы оцеплены войсками. За чертой оцепления народ густыми массами виднелся по улицам, в окнах домов, по крышам, заборам и деревьям. Петербургские ворота, через которые ведет морская дорога в Ораниенбаум, в 9 часов утра закрыты, всякое движение по льду легковых экипажей и саней прекращено в 10 часов утра, а с 11-ти и движение пешеходов.

Полицейские чины озабоченно суетятся возле собора; шеренги войск стоят на площади; народ притих и терпеливо ждет выноса гроба на площадь. Всю эту картину ярко освещает холодное зимнее солнце.

Священник собора отец Павел Виноградов произнес простое, но сердечное и трогательное надгробное слово. «Мы ничем другим не можем отблагодарить нашего дорогого усопшего, как земным поклоном», — закончил он свою речь. Почти вся церковь после этих слов опустилась на колени. Епископ Кирилл в своем слове охарактеризовал отца Иоанна как личность, окруженную ореолом небывалой славы. Трудно передать все, что происходило в соборе. Возгласы духовенства и пение певчих часто прерывались рыданиями. Временами в соборе слышен глухой гул.

Ровно в 11 часов 30 минут утра начался вынос тела из собора. Дубовый гроб был обнесен крестным ходом вокруг собора и под перезвон колоколов установлен на колесницу. Военные оркестры играли «Коль славен». В рядах войск были знамена. Для участия в процессии собрались хоругвеносцы из всех кронштадтских церквей. Во главе процессии шли драгуны с знаменем и хором музыки. Далее следовали певчие, духовенство, колесница с телом почившего и начальствующие лица во главе с генерал-лейтенантом Артамоновым. Шествие замыкала рота 94-го Енисейского полка и народ в числе по крайней мере 20 тысяч людей обоего пола. У Морского собора, у церкви Богоявления и возле часовни у Петербургских ворот, выстроенной в память адмирала Макарова, были совершены литии. По всей дороге через город стояли войска шпалерами. Лютеранская церковь на берегу моря почтила память дорогого покойника продолжительным погребальным звоном.

Далее предстоял путь через море. По приказу Главного начальника Кронштадта всем желавшим проводить усопшего по морю предписано следовать рядами друг от друга не менее как на два шага, в виду непрочности льда.

На всем морском пути устроили пять спасательных станций, а через обнаруженные на льду трещины соорудили особые мостики. Епископ Кирилл с некоторыми священнослужителями проехал вперед в Ораниенбаум, чтобы там встретить процессию на вокзале. Весь путь пройден менее чем в три часа. Погребальное пение и звуки «Коль славен» не смолкали ни на одно мгновенье. В Ораниенбауме процессию ожидали и стар и млад, богатый и бедный, словом, все население. Местное духовенство, во главе с Преосвященным Кириллом, отправилось крестным ходом на встречу процессии на берег моря. По всему Ораниенбауму раздался перезвон колоколов. Гроб внесли на платформу и поставили в траурный вагон специального поезда.
Началась краткая лития. Платформа огласилась рыданиями ораниенбаумцев. В 4 часа поезд тронулся. Многие на коленях крестились вслед уходящему поезду.

Приближаясь к каждой станции, поезд замедлял ход, но не останавливался. На всех станциях была масса народа, встречавшего последнее путешествие дорогого Батюшки по Балтийской дороге, по которой он за всю свою жизнь совершил множество поездок.

Около 5 часов дня траурный поезд прибыл в Петербург.

Полна скорбного умиления и величественной печали была процессия перевезения тела отца Иоанна с Балтийского вокзала в Иоанновский женский монастырь, на место упокоения.

По Обводному каналу и по всему Измайловскому проспекту уже с трех часов шпалерами стояли тысячи народа.

В парадных комнатах вокзала собралось духовенство. Здесь облачились в белые ризы Высокопреосвященный Сергий, архиепископ Финляндский, епископ Архангельский Михей и епископ Нарвский Никандр, архимандриты: Феофан, ректор Духовной академии, и Вениамин, ректор семинарии, благочинный Иоанновского монастыря архимандрит Макарий, специально прибывший из Москвы настоятель Патриаршего Антиохийского подворья архимандрит Игнатий, председатель Общества религиозно-нравственного просвещения протоиерей Ф. Орнатский и настоятели или представители от всех столичных приходов. К вокзалу же прибыли исаакиевские хоругвеносцы с хоругвями, были хоругви от приходских церквей, от Иоанновского монастыря и освященное отцом Иоанном знамя-хоругвь от «Союза русского народа». По всему пути похоронного шествия до монастыря движение по улицам было прекращено.

Когда поезд остановился под сводами Балтийского вокзала, из салон-вагона вышел Преосвященный Кирилл и сопровождавшие тело священники и присоединились к встречающим. Сонмом епископов и священников перед открытым траурным вагоном совершена лития. Пел хор певчих Семеновского полка.

На руках духовенства дубовый гроб был вынесен из вагона и поставлен на печальную с серебряным балдахином, увенчанным митрою, колесницу.
Лишь только печальное шествие двинулось с вокзала, как пронесся в воздухе печальный удар колокола; народ на площади начал креститься, раздались рыдания, которые перешли в обший плач, когда печальное шествие выступило на площадь.

Процессию открыл отряд конной полиции, что было необходимо ввиду громадного стечения народа. Затем несли хоругви, шли певчие, духовенство парами и упомянутые архипастыри; далее следовала печальная колесница, окруженная хоругвями. За колесницей шел С.-Петербургский градоначальник Д.В. Драчевский и бывший Главный начальник Кронштадта, ныне командующий войсками Киевского округа генерал-адъютант Н.И. Иванов. Из среды певчих и духовенства всю дорогу слышались трогательные напевы канона «Помощник и Покровитель бысть мне во спасение». Шедший за гробом народ образовал несколько хоров, которые пели «Святый Боже», «Вечную память» и другие духовные песнопения.

Увидели колесницу стоящие по пути шествия, на площадях и тротуарах, неисчислимые толпы народа, услышали пение, и воздух оглашается плачем, и так громок был иногда этот плач, что прорывался сквозь мощное пение, заставлял дрожать голоса поющих. Чувствовалось, что голоса эти достигают неба и что достойнейшему пастырю действительно будет вечная память. Так народ провожал пастыря, который был сам народной добротой, народной совестью, народной верой. Пока будут подобные пастыри, будет и вера в России.

Не бывало еще, кажется, похорон с такой огромной, плачущей толпой из людей всевозможных званий, начиная от простолюдина до высших сановников.
Из Воскресенской церкви Общества религиозно-нравственного просвещения, что у Варшавского вокзала, вышли священники храмов Общества с крестным ходом; председатель совета совершил литию, и священники присоединились к процессии. У Измайловского собора Святой Троицы, у Вознесенской церкви перезванивали колокола, выходило духовенство с хоругвями и совершались литии. У Исаакиевского собора во главе многочисленного духовенства с хором исаакиевских певчих вышел для служение литии маститый настоятель митрофорный протоиерей И.А. Соболев. Затем процессия направилась, по особому повелению Государя Императора, по набережной Невы мимо Зимнего дворца. Благодаря этому Высочайшему повелению процессии необходимо было следовать мимо здания Святейшего Синода и остановиться пред ним на краткое время для служения литии. Здесь нам вспомнилось предуказание Батюшки на эту остановку, сделанное им за три недели до кончины. Батюшку приехали навестить его давние усердные почитатели купцы В.П. Кругов и А.А. Забелин. В беседе с ними Батюшка, между прочим, говорил: «Ведь в монастыре-то меня очень ждут и сестры хотят причаститься. Ну, да к празднику-то (Рождества Христова) я соберусь, только причастить, пожалуй, не придется. Просят меня также побывать и в Святейшем Синоде. Побываю и там, хотя на полчаса или на несколько минут. Только ведь я там никогда не бывал, не знаю, как войти; а впрочем, покажут».

Эти предсказание действительно исполнилось. Позднее Батюшка еще точнее предсказал день своей кончины. 18 декабря, как бы забывшись, он спросил игуменью Ангелину: «Которое сегодня число?» Она ответила: «Восемнадцатое». — «Значит, еше два дня», — сказал в раздумье Батюшка. Незадолго до смерти он разослал всем почтальонам, рассыльным и т. п. людям, исполнявшим его поручения, праздничные на Рождество Христово. «А то и вовсе не получат», — прибавил он.

Но возвратимся к описанию похоронного шествия.

По набережной Невы процессия следовала до Троицкого моста, на котором не было народа. За мостом у древнейшего столичного собора Святой Троицы также совершалась лития. Шествие направилось по Каменноостровскому проспекту. Поредевшие на набережной, здесь снова скопились массы народа. Десятки тысяч народа — десятки тысяч слез. По пути в нескольких местах на Каменноостровском были отслужены литии, присоединились хоругви от Матвеевской церкви и Института принцессы Ольденбургской.

Шедшие впереди гроба четыре архиерея весь путь совершали без отдыха.

Лишь только процессия стала подходить к Карповскому мосту и была уже недалеко от монастыря, многие ясно видели, как с небосклона быстро упала звезда. Ее путь был как раз по направлению к монастырской обители. «Это душа Батюшки слетела с неба», — проговорила какая-то бедная женщина. В народе случай обсуждали на разные лады — в падении звезды видели небесное знамение.

В 8 часов 30 минут вечера прибыла к монастырю печальная процессия при печальном перезвоне монастырских колоколов.

Иоанновский монастырь в это время представлял из себя вид маленькой крепости. Вся набережная Карповки была очищена от публики и экипажей.
Только по билетам пропускали в церковь, которая еще задолго до прибытия погребальной процессии наполнилась молящимися.

При входе в церковь стояли все сестры обители во главе с настоятельницей игуменьей Ангелиной, а также духовенство. Все вышли встретить дорогого покровителя и молитвенника, прибывшего в свою обитель к празднику Рождества Христова, но уже бездыханным и безгласным. На руках духовенства, в предшествии сестер, поющих «Помощник и Покровитель», гроб был внесен в большой соборный храм и установлен посреди храма на катафалке, обтянутом белым глазетом. Кругом у колонн стояли живые растения. С большим трудом гроб был поставлен на место; все устремились прикладываться. Немало пришлось употребить усилий, чтобы водворить порядок.

Что могло бы произойти сейчас и во время отпевания при разрешении доступа в церковь всем желающим? Очевидно для всякого. Поэтому-то монастырская администрация со стесненным сердцем должна была решительно запретить впуск в церковь лиц, не имеющих билетов. На это распоряжение несправедливо роптали. Говорят, отчего не пропускали даже духовенство? Но если бы в день погребения пропускать всех желающих, То несомненно одно только духовенство могло бы переполнить храм. Вот почему многие тысячи не могли быть допущены в эти дни в монастырский храм.
В 9 часов вечера в соборном храме начался парастас, который служил епископ Архангельский Михей, духовный сын и усердный почитатель Батюшки. В служении участвовало до 40 священников и диаконов. Величественно и трогательно было это богослужение, особенно в те минуты, когда пели все священнослужители, собравшиеся вкупе движением горячей любви и усердного почитания к новопреставленному отцу протоиерею Иоанну.

В 12 часов ночи окончилось богослужение, и тотчас начался впуск по очереди всех желающих проститься с дорогим Батюшкою.

Первыми подходили сестры, обливаясь горючими слезами. Можно ли изобразить их душевное состояние при этом последнем целовании? Они прощались с тем, кто был им ближе отца родного. Он принял их в обитель. Большинство жили в бедности и в суровой обстановке. Батюшка их пригрел, во всем помогал, учил их, руководил, питал телесно и духовно...

После сестер подходили миряне. Много прошло их, целуя истощенную десницу досточтимого пастыря, но еще более осталось таких, которым не удалось исполнить страстного желания — проститься с Батюшкой. В 6 часов доступ ко гробу был прекращен. В это время в церкви-усыпальнице началась ранняя литургия, которую совершал архимандрит Игнатий, при участии многих других священников. В соборном храме необходимо было прибраться и приготовиться к литургии и отпеванию.

Около гроба всю ночь продолжалось чтение Святого Евангелия и непрерывно служились панихиды. Многие, приложившись к руке Батюшки, зажигали свечу, которую уносили себе на память.

В 8 часов 30 минут утра начался благовест к поздней литургии. Из архипастырей первым прибыл Кирилл, епископ Гдовский. Вскоре прибыли: Сергий, архиепископ Финляндский, Михей, епископ Архангельский, ректор С.-Петербургской духовной академии архимандрит Феофан, ректор семинарии архимандрит Вениамин, митрофорные протоиереи А.А. Дернов и Ф.Н. Орнатский и другие священнослужители, назначенные владыкою митрополитом для служения литургии, в числе 12-ти архимандритов, протоиереев и священников. В 9 часов прибыл Высокопреосвященнейший Антоний, митрополит С.-Петербургский и Ладожский, и началась Божественная литургия, на которой присутствовали: товарищ оберпрокурора Святейшего Синода тайный советник Рогович, управляющий канцелярией Святейшего Синода СП. Григоровский, С.-Петербургский градоначальник Д.В. Драчевский, тайный советник В.Н. Мамонтов, генерал-лейтенант граф Н.Ф. Гейден с супругою и много других высокопоставленных лиц, представителей купечества и людей разных званий.

Через несколько минут после начала богослужения в храм неожиданно, словно знаменуя победу света над тьмою, проглянуло солнце и ярко осветило своими лучами гроб и стоящих около почившего. В конце литургии, по благословению владыки митрополита, известный проповедник протоиерей Философ Орнатский вдохновенно произнес следующую речь:

— Дорогие братья!

Умер дорогой наш Батюшка отец Иоанн.

А мы-то думали, что еще долго-долго будет он жить. Ведь кого любишь, тому желаешь долгой жизни. Тем более что мы не привыкли его видеть старым, больным. Он и в 75 лет был всегда бодр и юн духом.

Вот он, бывало, быстро всходит по лестнице и еще в дверях дома громко приветствует всех своим свежим, резким голосом: «Здравствуйте, друзья мои; здравствуй, мамочка; здравствуйте, детушки; няня, здравствуй».

И, входя во внутренние комнаты, одного погладит, другого потреплет, иного поцелует и всех благословляет.

А потом подходит к заранее приготовленному столику для молитвы и освящения воды, и когда молится, не только просит Господа, а иногда требует об исполнении просьбы, ради великой голгофской Жертвы Сына Божия, и молится часто своими словами.

Когда же кончит молитву, то начинают подходить к нему присутствующие, чтобы поведать ему, и непременно на ушко, о чем-то важном, чего вслух и сказать нельзя. И на кого он взглянет строго, другому улыбнется, иного побьет по больному месту, кому и денег даст, не считая их. И все отходят от него ободренные, успокоенные, обласканные.

И дни, месяцы счастливая семья вспоминает потом о посещении отца Иоанна, о том, что и кому он сказал, как посмотрел, что сделал.
И вот умер отец Иоанн. И везде, где ни скажут эти три слова — умер отец Иоанн, везде поймут, кто умер. Умер вот он, бездыханно предлежащий пред нами пастырь, отец Иоанн Кронштадтский. Ибо везде знали его и всюду чтилось имя его, и в городах, и в селах, и в столицах, и в самых глухих углах нашей родины. Даже за границей знали нашего великого пастыря и почитали его. Когда смертельно болел в Крыму Государь Император Александр III и отец Иоанн был вызван к нему, тогда все газеты мира писали и о нашем знаменитом молитвеннике и чудотворце. Потом отец Иоанн получал много писем на всех языках из разных государств Европы и даже Америки. Вот писал ему один мальчик из Швеции: «Я слышал, что ты лечишь людей молитвою, моя мама сошла с ума и лежит в больнице; мне скучно без мамы. Помолись, чтобы моя мама выздоровела». Молодые из Америки писали, что они очень счастливы и просят отца Иоанна помолиться, чтобы и впредь им жить так же счастливо. Из Германии просили прислать освященной отцом Иоанном воды или масла, просили и денег. Присылали свои волосы, прося благословить их, и выражали веру, что его благословение распространится и на все их существо...

Что же это за явление — отец Иоанн в конце XIX — начале XX века, во времена безбожия и безверия? Как объяснить его происхождение и дивный подвиг его жизни?

Для верующих ответ на эти вопросы так же прост, как объяснение Пресвятою Девой Марией Ее величия: «Призрел Господь на смирение рабы Своея» и «сотворил Мне величие Сильный». Также точно и величие отца Иоанна есть дело Божией благодати, пребывавшей на нем со дня его рождения.
Вспомните некоторые случаи из его жизни. Вот он родился болезненным, хилым. Его наскоро окрестили, опасаясь, что умрет, а он дожил до 80 лет.
Вот он в духовном училище захворал смертельно. Врач советовал ему в пост есть скоромное. Но мать не согласилась, и он не нарушил закона церковного о посте. Ныне этому случаю не придадут значения, но вспомните, не так ли строго блюли закон о посте и пророк Даниил, сохраненный Богом от челюстей львиных, и его три друга, спасенные в разжженной печи вавилонской.

Вот он в Академии, юноша богобоязненный, скромный, чистый, самоуглубленный. Первая книга, которую он приобретает на заработанные им первые деньги, была «Беседы святого Златоуста на Евангелие от Матфея». И он, уединившись в аудитории, читает их с восторгом, как бы живого представляет себе великого христианского проповедника и рукоплещет ему.

Вот он окончил курс и решается принять священный сан. И ему, никогда ранее не видевшему Кронштадтского Андреевского собора, представляется он в видении, в ясных очертаниях. В этот собор поставляется он пастырем, с ним не разлучается в течение 53-х лет, здесь совершает он свой трудный пастырский подвиг.

Какими началами руководится в своем пастырском служении отец Иоанн? Прежде всего, живою пламенною верою в Бога. Его вера не есть лишь дело ума, нет! Она переполняет его сердце, объемлет все его существо, он живет ею каждый миг, во всяком положении. Он зрит пред собою, в себе и в людях Бога Благого, Милосердого, Спасающего. Вот Он подает тебе спасающую десницу, наказует тебя и милует, питает, одевает, животворит. Не может Он, — думал и верил отец Иоанн горячо, — не отозваться на моление Своих нежно любимых детей!

Этою верою жил и дышал, горел отец Иоанн, в особенности при совершении им «мироспасительной», как он выражался, литургии. Тут он преображался, делался светлым, радостным. Он сознавал и чувствовал, что совершает Жертву, спасительную для всего мира. Когда пели «Распныйся, Христе Боже, смертию смерть поправый», он стремительно брал с престола святой крест и многократно лобызал его.
vk.com/@ioannovskiy_monastyr-konec-zemnogo-puti-ioanna-kronshtadtskogo-v-opisanii-in-or