Мне хочется поразмышлять здесь о трех стихотворениях двух русских поэтов - Пастернака и Арсения Тарковского. В одном из этих стихотворений тема Преображения озвучена явно, "эксплицитно", а в других - между строк, между слов.

Начнем со знаменитого:

Борис Пастернак. Преображение

Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.

Оно покрыло жаркой охрою
Соседний лес, дома посёлка,
Мою постель, подушку мокрую,
И край стены за книжной полкой.

Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.

Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по старому,
Преображение Господне.

Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная, как знаменье,
К себе приковывает взоры.

И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Нагой, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.

С притихшими его вершинами
Соседствовало небо важно,
И голосами петушиными
Перекликалась даль протяжно.

В лесу казённой землемершею
Стояла смерть среди погоста,
Смотря в лицо мое умершее,
Чтоб вырыть яму мне по росту.

Был всеми ощутим физически
Спокойный голос чей-то рядом.
То прежний голос мой провидческий
Звучал, не тронутый распадом:

«Прощай, лазурь преображенская
И золото второго Спаса
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.

Прощайте, годы безвременщины,
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я — поле твоего сражения.

Прощай, размах крыла расправленный,
Полета вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство».

Интересно, что, в отличие от других стихов из "Доктора Живаго", где появляются евангельские мотивы (скажем, "На Страстной", где описан чин Погребения), здесь нет никаких чисто "церковных" ассоциаций праздника, о котором речь - Преображения. "Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня..." Вспомнил случайно. Нет храма, нет богослужения, несмотря на похороны - и Фаворский "свет без пламени" узнается не в церковной службе и не в личном мистическом опыте, как у исихастов, а в природе: "осень, яркая как знаменье, к себе приковывает взоры". Состояние природы неуловимо меняется (как - непонятно, но взгляд ПРИКОВАН и ищет причину этой перемены), оно становится ЗНАКОМ и ЗНАМЕНИЕМ. Как известно, греческое слово "знамения" (семейон), которым в Евангелие обозначены чудеса Христа, означает, что какое-то действие имеет значение не только в самом себе, но указывает на то, что стоит за ним и больше его. "Хромые ходят, слепые прозревают, мертвые воскресают" - и все это свидетельствует об одном: "приблизилось Царствие Божие".

Вспоминаются строки акафиста "Слава Богу за все" митр. Трифона (Туркестанова):Господи, как хорошо гостить у Тебя: благоухающий ветер, горы, простертые в небо, воды, как беспредельные зеркала, отражающие золото лучей и легкость облаков. Вся природа таинственно шепчется, вся полна ласки, и птицы и звери носят печать Твоей любви. Благословенна мать-земля с ее скоротекущей красотой, пробуждающей тоску по вечной отчизне, где в нетленной красоте звучит: Аллилуия! Красота земной природы - и свидетельство, и отблеск рая, и призыв устремляться к красоте нетленной и неувядающей. А вот прямо относящееся к нашей теме:
"Отчего вся природа улыбается во дни праздников? Отчего тогда в сердце разливается дивная легкость, ни с чем земным не сравнимая, и самый воздух алтаря и храма становится светоносным? Это веяние благодати Твоей, это отблеск Фаворского света; тогда и небо и земля хвалебно поют: Аллилуия!

Но у Пастернака не природа указывает на иное, трансцендентное, выходящее за ее пределы, а скорее наоборот: тематика Преображения оттеняет ЗЕМНУЮ красоту природы. "Вечной отчизны", Неба здесь нет. Свет, нисходящий с Фавора, только подчеркивает ПРОЩАЛЬНУЮ, как лебединая песнь, красоту Земли. "Лазурь преображенская" рифмуется ни с чем иным, как с последней "лаской женскою", призванной смягчить "горечь рокового часа". Поэт прощается с Землей "и всем, что на ней" - и не уходит в Небо, во всяком случае об этом ничего не сказано. Мы слышим лишь "голос провидческий", "не тронутый распадом".

Поиск бессмертия в поэзии - мотив еще Пушкинский (а до него - античный).

"Нет, весь я не умру, душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит..."

Интересно, что если взгляд Пушкина в его "Памятнике" традиционно обращен к будущему, сулящему поэту бессмертие благодаря памяти потомков, то Пастернак в этом своеобразном завещании обращен в ПРОШЛОЕ. Лирический герой обозревает все самое прекрасное, что наполняло его жизнь: "размах крыла расправленный, полета вольное упорство...". И прощание поэта с Землей (по контрасту с "казенной землемершею"-смертью) озарено пронзительными всполохами Фаворского света - света ТВАРНОГО. Свет-смерть. Фаворский Свет у Пастернака становится прощальным и погребальным светом осени.

А вот - Арсений Тарковский

В последний месяц осени, на склоне
Суровой жизни,
Исполненный печали, я вошел
В безлиственный и безымянный лес.
Он был по край омыт молочно-белым
Стеклом тумана. По седым ветвям
Стекали слезы чистые, какими
Одни деревья плачут накануне
Всеобесцвечивающей зимы.
И тут случилось чудо: на закате
Забрезжила из тучи синева,
И яркий луч пробился, как в июне,
Как птичьей песни легкое копье,
Из дней грядущих в прошлое мое.
И плакали деревья накануне
Благих трудов и праздничных щедрот
Счастливых бурь, клубящихся в лазури,
И повели синицы хоровод,
Как будто руки по клавиатуре
Шли от земли до самых верхних нот.

В стихотворении нет ни слова о празднике Преображения, но то, что происходит, то, что описано, можно назвать именно этим словом. Подобно уставшему Данте ("земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу"), но уже на склоне жизни (снова мотив прощания!), лирический герой Тарковского оказывается в царстве наступающей смерти, онемения, на похоронах природы: "деревья плачут накануне / всеобесцвечивающей зимы". Для певцов ЧУДА ПРИРОДЫ, какими были и Пастернак, и Тарковский, обесцветить ее - значит убить. Но вот ЧУДО ЛУЧА, пробившегося из-под тучи, все вокруг ПРЕОБРАЖАЕТ. Вроде бы это чудо не "трансцендентное", казалось бы, оно не является тем самым ЗНАКОМ, указывающим на превосходящую его реальность. Все ограничено земными гранями. Но инаковость этому чуду придает преодоление времени: "Как птичьей песни легкое копье, /Из дней грядущих в прошлое мое".

Мы видим, по словам О.А.Седаковой, сказанным о другом великом поэте - Мандельштаме - "вертикальный срез": копье луча пронзает время, помогая "избыть" его "бремя" (мечта Мандельштама и его образ бессмертия). Луч оказывается мостом, соединяющим противоположные концы: грядущее и прошлое: мостом в Вечность. Возникает даже впечатление некоего мини-страшного Суда: время "сворачивается, свившись в свиток", подобно небу в Апокалипсисе. Кстати, современные исследователи исихастской традиции именно так - одномоментным ПРОРЫВОМ за рамки времени - описывают опыт чистой молитвы и восхищения к Богу... (см. статьи П. Сержантова о проблеме времени в исихастской антропологии).
И хотя о Фаворском Свете здесь ни строчки, но кажется - именно он озаряет ИЗНУТРИ лес, бури в лазури, синиц...
ОТКРОВЕНИЕ через ОБЫДЕННОЕ. Впрочем, для Тарковского уж что-что, а природа никогда не обыденна. Он смотрит на нее глазами ребенка - или Бога в дни творения, когда все "хорошо весьма". Чистота и свежесть взгляда, освобожденного от "греха"... Если попытаться осмыслить это богословски, то ведь возвращение к первозданности опыта как раз и становится возможным благодаря Свету Преображения, который, с момента Воплощения Христова, непостижимо соединен со всей земной материей...
Еще ярче запечатлено это ощущение в следующем стихотворении:

Жизнь, жизнь

Предчувствиям не верю, и примет
Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда
Я не бегу. На свете смерти нет:
Бессмертны все. Бессмертно все. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье косяком.

Игра рифм: "явь, свет на этом свете", которому противоположна, хоть и созвучна "смерть". Ее нет не только на ТОМ, но и на ЭТОМ свете, и нет благодаря тому, что уже здесь и теперь на свете присутствует Свет. "Морской берег" напоминает ТОТ, другой берег, куда герои Античности переправляются через реку Стикс. У Тарковского же оказывается, что мы все уже ТАМ - не "будем", а уже ЕСТЬ, находимся.

Конечно, это уже совсем вольное прочтение, но сети могут напомнить и евангельских рыбаков, которыми, по словам тропаря Пятидесятницы, Господь "уловил вселенную". Уловил - и сделал бессмертной...

Так отразился "свет без пламени" в стихотворениях двух поэтов-лириков, тончайшим образом ощущавших Вечность в тварном мире... Герой Пастернака захвачен СМЕРТЬЮ, Тарковского - пленен ЖИЗНЬЮ, торжествует жизнь. И вся природа становится храмом и богослужением. У Пастернака Преображение и Фаворский свет названы своими именами, но блеск их прощальный - как естественная красота увядающей природы; у Тарковского нет ничего о Преображении, но все пронизано Светом. И это естественно, ведь, по словам богословов, Свет сей безвидно и на всяком месте "вся исполняет". Но различить его способен лишь взгляд поэта или святого...