АЛЛИЛУЙЯ

Иоанн Златоуст.

4: 9.

Итак, чем оправдаешься в том, что не владеешь природою?

Какое можешь представить благовидное извинение в том, что из льва делаешь человека, а о себе не заботишься, когда из человека делаешься львом; ему сообщаешь свойства выше его природы, а в себе не сохраняешь и естественных?

Диких зверей стараешься довести до одинакового с нами благородства, а себя самого низвергаешь с царского престола, и доходишь до зверского неистовства?

Представь себе, если хочешь, что и гнев есть зверь, и сколько другие стараются над обучением львов, столько покажи старания над собою, и необузданный ум свой соделай тихим и кротким; ведь гнев имеет столь страшные зубы и когти, что истребит все, если не укротишь его.

Даже лев и ехидна не могут терзать внутренностей с такою жестокостью, как гнев непрестанно терзает железными когтями.

Он не только вредит телу, но расстраивает самое здравие души, поедая, терзая, раздробляя всю силу ее, и делая ее ни к чему неспособною.

У кого внутри завелись черви, тот не может дышать, потому что все внутренности его изъедены.

Как же мы можем породить что-нибудь благородное, нося внутри себя такого змия, – разумею гнев, – снедающего внутренности наши?

Каким образом избавимся от этой язвы?

Если будем употреблять питие, которое может умертвить внутренних червей и змей.

Но какое питие, спросишь, имеет такую силу?

Честная кровь Христова, если с упованием приемлется.

Она может уврачевать всякую болезнь.

Затем, внимательное слушание божественных Писаний, и присоединяемая к тому милостыня.

Всеми этими средствами могут быть умерщвлены страсти, расслабляющие нашу душу.

И тогда только будем жить, а теперь мы ничем не лучше мертвых.

Когда живы страсти, нам невозможно жить, но необходимо должно погибнуть.

Если не успеем умертвить их здесь, то они умертвят нас там.

Вернее же сказать, еще здесь прежде той смерти подвергнут нас жесточайшему наказанию.

Каждая из этих страстей жестока, мучительна, ненасытна, и каждый день поедая нас, ничем не удовлетворяется.

Зубы их – зубы львиные, и даже страшнее львиных.

Когда лев сыт, тотчас оставляет попавшееся ему тело.

А страсти никогда не насыщаются и не отстают, доколе уловленного ими человека не увлекут к дьяволу.

Такова сила страстей, что они требуют от пленников своих такого же рабства, в какое предался Христу Павел, презиравший для Него и геенну и царство.

Тот, кто впадает в плотскую ли любовь, или сребролюбие, или честолюбие, начинает уже смеяться над геенною и презирать царство, только бы исполнить ему волю тех страстей.

Итак, поверим Павлу в том, что он столько любил Христа.

Когда есть люди в такой же степени раболепствующие страстям, что же невероятного в любви Павловой?

Потому и слабее наша любовь ко Христу, что вся наша сила истощается на любовь порочную, и мы хищники, сребролюбцы, рабы суетной славы.

А что может быть ничтожнее этой славы?

Если сделаешься и в тысячу раз знатнее, ничем не лучше будешь людей неизвестных.

Напротив, чрез это самое сделаешься даже бесчестнее.

Когда те, которые тебя прославляют и выставляют знаменитым, смеются над тобою за то самое, что ты желаешь от них славы, то твое усердие не произведет ли противного твоему желанию?