СКВОЗЬ ВЕКА

БАЛЕРИНА - БАБА ЛЁЛЯ

«Вжик, вжик, вжик…» - ранним утром коса поёт звонче. Баба Лёля, широко раскидывая ноги, пританцовывая, идёт впереди.

Я вижу лишь её сутулую спину да большие мужские руки. «Вжик, вжик, вжик», - в ровный валок ложится метличка. Я с любопытством жду, когда же она остановится, передохнёт. «Вжик, вжик, вжик…» - качается впереди её тень. Я приехал на недельку отдохнуть к бабе Лёле, но разве усидишь без дела, если старуха до зари на косьбу поднялась, вылёживаться - со стыда пропадёшь.

Утро ясное, утро свежее. «Вжик, вжик», - и кажется не коса - росинки звенят. Я прибавляю ход, но старуха не уступает. Двужильная.

- Баба Лёля, какой тебе год?

- Как? - баба Лёля, наконец, приостанавливается.

- Какой тебе годок? - кричу я.

- Да ты не ори, я чай при памяти. Годок спрашуешь? Я ещё на ребят поглядываю, - смеётся она, утирая широким рукавом рубахи пот. - В войну двадцать пять было…

Снова поёт своё «вжик, вжик» коса - ложится трава. Баба Лёля умеет разговаривать, не отрываясь от дела.

- Я в войну такой неумёхой была - срам, - не оборачиваясь, говорит она. - За Васей сроду ничего не знала - всё он. Вася со двора - хоть помирай, ни чего не ладится. Трое детей не дают шагу ступить. Батька твой старшим был - ему пять, а энти… Взяла Васину косу, пошла в сад. Елозю-елозю - нет дела.

Что ни махну, то в землю «носом» воткнусь, то на пень налечу. Я реветь во весь рот. Вот он дядя Устин: «Чего кричишь?» - «Да вот Вася ушёл… Воюет, а у меня дома коса разлаженная». Взял дядя Устин косу, махнул - трава так и легла. «Э-э, то ты, девка, разлаженная… она тебе не по росту…» Я пуще реветь. «Не кричи, я налажу». Пристроил ручку по мне. Взялась - легче получается, а сил нет. Вот дядя следом ходит и учит. Ему тогда девятый десяток шёл. Пособлять - никудышний, спасибо, совет даёт: «Ты, Лёля, на бугорок не коси, не потянешь, ты под бугорок, да под ветер. Под ветер трава сама под косу клонится. На пяточку жми, на пяточку». И пошла я косарить.

«Ручками» не ходила - все кулигами танцевала. Здесь кулижку выхвачу, там, потом что останется - добиваю. Бывало, попервах самое худшее валю. Бью, бью - вот уж сил нет, а тут пыреёк остался, а как кто выхватит? - нет, давай дальше бить. И так покуда не упаду с ног. Вот опять коса разладилась, ручка сломалась - опять реву. Как новую не прилаживаю - нет дела. К дяде Устину.

«Ну, что у тебя?» - «Ручка не гнётся. Какую ни гну - все ломаются». - «А ты из чего гнёшь?» - «Из вербы, как Вася». - «А где вербу берёшь?» - «Где ж, тут же, за садом». - «То не та верба, Вася из толоватки гнул». Принесла то ловатку, приладила ручку. Косить - опять беда, коса притупилась, не берёт.

Как не бью бруском - не берёт. Давай до Устина. Взял тот молоточек, сел к коваленьке. «Тюк, тюк», а сам уж по косе не попадает, Бог весть куда лупит.

«Дядя, ты, чай, разучился?» - «Что там разучился, я не вижу её, холеру». Что не видит глазами - признаёт, а не слышит - тут обижается, в оскорбленье глухим слыть. Бывало, кричу-кричу ему - не докличешься. «Дядя, ты чи глухой?» - «Чего? А-а. Чё там глухой - не глухой. Я не пойму только». Беру молоток, давай сама тюкать. Дядя Устин за плечом кряхтит: «На мягкую траву вверх оттягивай, на целинку - к низу…» Вот и косы сама научилась оттягивать. Всё через руки прошло, пока детей поднимала. Васе на фронт пишу: «Не убивайся там, Вася. Я сено уже накосила, а значит, слава Богу, с детишками переживём». Потом как спужаюсь: вдруг как не поверит, что накосила сама. Ещё придумает там чего, и дописываю: «Сено косила под приглядом дяди Устина». А с дяди Устина какой приглядчик… За ним са мим кабы кто смотрел, того и гляди в своем двору заблудится.

Я - хороший косарь, меня с мальства баба Лёля учила - стыдно плохо косить, но не перестаю удивляться ей, откуда в ней эта сила, двужильная выносливость.

- Баба Лёля, ты у меня как балерина, шучу я.

- Что такое говоришь, Сашка?

- Как балерина, говорю. Учёные подсчитали, что балерина приравни вается по нагрузке к косарю. Ты б у меня всех плисецких переплясала.

- Ну ты, Сашка, скажешь такое… - улыбается пустым ртом баба Лёля. - Тоже, балерина… - но самой сравнение нравится.

На просторе солнце и ветер быстро сгоняют росу. Скоро заиграла брон зовым блеском метличка.

- Ну что, баба Лёля, коси, коса, пока роса, роса долой и мы домой. Пошли?

- Щас пойдём, Саша, щас, - обещает старуха. - Вот ещё до той яблоньки дойдём.

Вот и яблонька.

- Пошли, баба Лёля?

Солнце печёт, в тягость косьба, хочется в речку прыгнуть.

- Да ты иди, Сашка, иди, а я щас. Вот тут по вишнечку пройду. По виш нечку в тенёчке травка мягкая, и без росы косится.

«Вжик, вжик, вжик…» - разве ж оставишь старуху. «Рипь, рипь», - по пискивает у меня рассохшаяся ручка.

- Ты б салом её смазал, что она у тебя южжит, как телега, - посмеивает ся баба Лёля. Ей ещё до шуток.

Сенокосы здесь вольные, коси что хочешь, а баба Лёля за метличку берётся.

- Баба Лёля, давай пырей валить.

- Пыреи подождут, а метличка ещё неделю перестоит и пропала.

- Так покосят же пыреи за неделю!

- Ну покосят, так что ж - всё не захватишь.

- Далась тебе эта метличка, - ворчу я. - На пыреях и руки б свежие были, и сена б навалили…

- Так пропадёт же метличка, - детским растерянным взглядом смотрит на меня старуха.

- Баба Лёля, тебя надо в Красную книгу занести.

- Это чего?

- Единственный экземпляр в своём роде. Не дай Бог помрёшь - больше таких не сыщешь.

Она у меня на самом деле чудачка. Косит-косит, потом станет. Цветок какой-нибудь попадётся, давай его обкашивать, да траву вокруг оббирать.

- Баба Лёля, ты не женьшень нашла?

- Да нешто у нас он водится? Цветок… пусть себе…

Не успею я как следует накупаться - баба Лёля с вилами бежит.

- Ты чего, баба Лёля?

- Вон марь наплывает, не дай Бог, дождь, - ворошить надо.

- Это марь от жары. Не будет дождя, - заверяю я.

- Ну не будет, и слава Богу, а пойдёт, не завернёшь. Он всегда, скоко помню, ни тогда, когда просют, а когда косят.

Своё поворошим, только домой правиться - чьи-то пыреи лежат, не ворошённые, снизу уж подпревать начали. Баба Лёля давай их ворошить.

- Баба Лёля - это ж не наше.

- Что ж, что не наше - пропадёт.

Хозяин застанет:

- Ты чего тут делаешь, бабка? Чего влезла в чужое?

- Так пропадёт…

- Тебе-то что до этого?

- Жалко, сгинет.

Недалече от нас мужики. До обеда косят, потом сядут в холодке, бабы ворошат - они выпивают.

- Надо ж какое здоровье! - восхищается баба Лёля. - Я после таких трудов и есть не могу, не то что пить…

- Пить, бабка, не есть - жевать не надо, - смеются мужики.

Вечером чуть живой сижу за столом. Баба Лёля кормит меня молодой картошкой и тёплым молоком.

- И охота тебе, баба Лёля, колотиться с этой коровой? Продала б её и отдыхала.

- Как же, ты ж вот приехал…

- Что ж… недельку побуду… Мог бы и у соседей купить.

- Да я уж и не могу, чтоб не мордоваться, - признается старуха. - Уморился?

- Да ну. Так…

- Вот такая история, - веселеют глаза старухи. - Идёт молодой казак сено косить, а старый на арбе с возом едет. «А ну, дед, прими с дороги, а то щас перепряну». Возвращается под вечер с косьбы - старый верёвки по дороге разложил. «Дед, убери верёвки, не переступлю». Укладайся, Сашка, пораньше.

Пройдёт отпуск, но ещё долго будут ломить натруженные руки, а отойдёт новая Троица, прижарит июньское солнце и меня снова потянет в далекий мой край, к бабе Лёле, где на старой грушине висит, дожидаясь меня, коса.

- Поеду к своей балерине, - говорю я.

- Зачем тебе это сено?.. - ворчит жена.

- Как же, там бабка совсем загнётся.

- Загнётся… она ещё троих, как ты, загнёт. Отдохнул бы, балерун.

- Вот и отдохну там.

Не так давно, когда я готовился в дорогу, мне сообщили, что баба Лёля умерла. «Надо ж такое придумать, совсем не болела, утром еще косила, а вечером померла».

Я приезжаю в хутор, отбиваю бабкину косу и иду косить.

«Вжик, вжик, вжик», - ложится в валки трава.

- Кому косишь, Саня, корову завёл? - окликают меня.

- Так просто кошу, никому… Может завтра и не придётся уж. Если хотите - забирайте.

«Чудненький, в бабку, видать, пошёл», - говорят про меня в хуторе. А мне радостно.
Александр МОЖАЕВ (Хутор Можаевка, Ростовская обл.)