Спасаемся в миру

Иеродиакон Савватий (Брус)

Словно маленький Принц. (Примерно, сотню лет спустя).

Пролог.

Эту историю поведал мне наш соотечественник, который, быть может, и поныне проживает где-то на территории Урала. Я не имею возможности более точно указать место его жительства вовсе не потому, что это является некой закрытой информацией. Нет. Все намного проще и, одновременно, сложней. Во-первых, он никогда не давал мне точного адреса, а спрашивать я не желал, так как не хотел оттолкнуть его назойливым любопытством. Во-вторых, время его появления непредсказуемо. Он никогда не ставил в известность заранее и, как я понимаю сейчас, сам не был осведомлен о нем. Вся его жизнь, с некоторого времени, являлась цепью самых невероятных событий. Впрочем, об этом несколько позже.
Я сказал, что он, быть может, проживает где-то на территории Урала, и это не оговорка. Сергей Новиков, как представился мне этот человек, может находиться где угодно пределах видимого и невидимого мироздания. И я даю вам слово, что в том случае, если вы решите потратить время на продолжение чтения, вам, непременно, станет понятен столь обширный круг мест, где он может находиться.
Наша первая встреча произошла через несколько месяцев после знаменательной, февральской встречи иезуита Франциска, именуемого римским понтификом, и человека, который претендует на титул папы московского. Напомню, что придворная челядь сразу же стала преподносить ее, как “встречу тысячелетия.” Несколько самонадеянно, на мой, непросвещенный взгляд, но у богатых свои причуды.
Вскоре, после той самой встречи, которая, если следовать Святоотеческому Православному учению, ни в коем случае не могла состояться в том формате, в каком она, все же, свершилась, мною была написана небольшая статья. Она называлась, если не ошибаюсь: “К Православному народу…”. По-видимому, ознакомившись с ней, Сергей Новиков увидел во мне единомышленника, так сказать – родственную душу, и решил обратиться ко мне с просьбой изложить его историю на бумаге.
Что я, надо сказать, с не малым чувством удовлетворения и делаю.
Почему я взялся за предложенную работу? Тому есть две причины. Первая: мы, действительно единомышленники. И вторая: о случившемся должны узнать.
Я ни на йоту не изменяю ничего, из доверенного мне Сергеем. Единственная цель, которой я стараюсь достичь – это, пользуясь дарованными мне Господом Богом способностями, придать рассказу Сергея Новикова удобную, для чтения форму. И, кстати, именно по причине Божиих даров, я не могу умолчать ни о чем.
Прошу прощения у читателей за неудобство, но я могу продолжать повествование только после очередной встречи с господином Новиковым. Поэтому скорость освящение событий зависит не столько от моего усердия, сколько от частоты встреч с Сергеем.
Еще раз прошу простить меня и начнем, с помощью Божией…

Глава первая.

Я проснулся…
И, в тот же миг, принял вид безмятежно спящего человека…
Глаз не раскрыл – лишь слегка затрепетали ресницы, но тому виною могло быть дуновение легкого ветерка, который, неведомо какими путями, просочился сквозь плотно запертые двери и окна. Было тихо, и если бы рядом, предположим, пролетел комар, то я бы смог услыхать тонкий зуммер его полета.
Тревожное ожидание обозначилось в воздухе: бестелесным маревом оно парило надо мною и, наконец, незримым крылом коснулось сердца, заставив сердечную мышцу затрепетать и ускорить ритм сокращений. Смутное предчувствие необъяснимого присутствия рядом чего-то, разумом непостижимого просто потому, что постичь его не имелось возможности в принципе, - напрягало.
Быть может, сказано несколько заумно, но именно так я переживал данный момент.
Ни добавить, ни убавить…
Непосредственной угрозы не ощущалось…
Но что-то было не так.
Во-первых – воздух.
Он был сух и горяч.
Почему я не открывал глаз?! Ответ прост – я боялся. Самым банальным образом. Неизвестность всегда вызывает, мягко говоря, некоторые опасения. Даже в том случае, если неизвестное, пусть и опасно, но все же понятно, так как принадлежит к нашему миру. Сейчас же все было иначе. Я чувствовал,- уж не знаю какими фибрами своей души,- ту тонкую грань, которая отделяет мир, доступный нашим чувствам, от мира запредельного. И благо, если бы это была та реальность, которую верующие люди называют миром горним! Но, увы - существование горнего, предполагает и наличие дольнего, и это обстоятельство, поверьте, не внушало мне радужных надежд.
Я верил в Бога, но не вел праведного образа жизни. Я не мог причислить себя даже к числу кающихся грешников, ибо покаяние мое не имело плода, и посему оказалось бы безответным, стань я перед Судом Божиим. Неудивительно, что нежданная и негаданная, внезапная словно молния мысль о возможности того, что принято называть неизбежным концом, повергла меня в панику…
И в состояние тихого ужаса…
Тихого потому, что я боялся даже вздохнуть, чтобы не запустить, ненароком, в действие необратимый механизм перехода в вечность.
И вдруг я услышал чей-то тоненький голосок. Он сказал:
-- Пожалуйста… Нарисуй мне барашка!
-- А? …
-- Нарисуй мне барашка…
Дежавю…
Где-то я уже это читал, видел, слышал…
Экзюпери…
Конечно… Антуан де Сент- Экзюпери…
“Маленький Принц…”
Сказать, что я был удивлен – значит не сказать ничего. Ошалев от неожиданности я распахнул глаза так широко, что солнечный свет, - необычайно яркий, надо сказать,- резанул по сетчатке глаз, словно бритвой. Веки сомкнулись столь же быстро, как и раскрылись долей секунды ранее, но я успел увидеть то, чего следуя несовершенной человеческой логике, никак не должен был увидеть.
- - Стоп, - сказал я себе,- успокой дыхание, подумай и вспомни о том, что было несколько часов назад… Это – мираж… Ночной бред ума, который пришел в полное недоумение от невероятной череды, казалось бы невозможных событий, тем не менее имевших место быть в течение последних, нескольких сумасшедших дней.
Благо, что моя галлюцинация была не буйной, - она не давала о себе знать ни единым звуком, и я мог, на какое-то время, отдаться во власть воспоминаний. Молчал и обладатель тоненького голоска, - маленький принц, - как стал именовать его я по аналогии с симпатичным героем небезызвестной и, очень серьезной, сказки. И я был благодарен ему за молчание – гость моего разума дарил мне время, чтобы прийти в себя...
Воспоминания вернулись, и я словно в повторе, вновь увидел, что окружающий мир стал другим.
Причем, необратимо другим…
Изменения были неприметными на первый взгляд, казалось даже, что все осталось прежним,- привычный мир был, есть и будет - но нет: перемены, почти неуловимые, были, однако, настолько основательны, что сомнений не оставалось – назад не вернуться.
Мир, который я знал - канул в Лету…
Окончательно и бесповоротно…
Нарушена основа, ось, на которой он стоял и был тем, чем он был: местом обитания потомков Адама и Евы, где несмотря на лицемерие, жестокость, буйство нравов и похоть, привнесенные в него “князем мира сего”, тем не менее, - в лазурной высоте небес сиял Крест Христов. Его чистое сияние, Его свет, заливавший землю потоками Любви, Милосердия и Сострадания ко всему творению Божию заставлял корчится и ползать долу земли сатанинскую грязь и восторгал ввысь, к Пречистому Источнику Жертвенной Любви, сердца и души человеческие.
Наш мир живет только до тех пор, пока есть спасающиеся. И лишь ради немногих верных Бог удерживает его в Своих ладонях.
Я – не пророк, но думается ненамного ошибусь, допустив предположение, что сейчас мир покатился туда, куда повлек человека вирус греха: к неизбежному концу. Как скоро он наступит – знает лишь Бог, а пока мир весело, с песнями и плясками у алтарей некогда Православных Храмов, неудержимо несется к краю бездонной пропасти…
Увы… Увы…
Хотя нет! Слава Богу за все… На пороге земного дома - времена, давно предсказанные; наступил день, подлинное значение которого, лишь немногие поняли верно…
И напрасно…
Потому что шел февраля двенадцатый день 2016 года от Рождества Христова.
И потому так трудно подобрать слова.
Конечно, они есть – куда же им деться –то? Используя русский язык, - даже в его современном, весьма захламленном состоянии, - можно живописать все, что душе угодно: любое событие, где бы оно не произошло, - в сверхмалом ли, в сверх великом ли,- и всякое явление, какою бы гаммой красок не расписал Всевышний его красоту. Словарный запас столь обширен и красочен, что не существует картины, в видимом мироздании, чью сущность не смог бы передать словами великий и могучий русский язык. И тем ни менее…
Как трудно подобрать слова…
Конечно, они есть, но все, как-то, не в духе времени, не в духе лживой “любви всех и ко всем”.
И они – не толерантные…
Господи, помилуй… Слово-то не наше, не родное… И оставляет после себя нехорошее послевкусие… Это - как сладкий, слегка терпкий “Кагор”, да заесть соленым огурцом.
Второй реформатор на истерзанную головушку многострадальной России. А незадолго перед ним куражился, недоброй памяти Майкл Горби,- потому Майкл, и потому Горби, что по духу таков,- тот, который был первым и последним президентом СССР, и оставил после себя массу нерешенных проблем, воспоминания о “плюрализме мнений” и катастрофические последствия “реформ тысячелетия…”
Сейчас имеем – “встречу тысячелетия…”
“Чем мельче человек душою, тем громче мнит он о себе…”, - не помню, кто сказал, но красиво. И, главное – верно.
Воспоминания вернулись, и я словно в повторе, вновь увидел, что окружающий мир стал другим. И вспомнил тогда, что об этом думал засыпая, а значит и проснуться должен был в своей постели…
Но вдруг услышал тоненький голосок. И он сказал:
-- Пожалуйста… Нарисуй мне барашка!
Дежавю…
Песчаный бархан, приютивший мое бренное тело, горделиво возносил ввысь пологую вершину. Она колебалась и, то и дело, меняла очертания, опоясанная трепетным, дрожащим маревом горячего воздуха, этакой призрачной дымкой, которая окутывала бесконечную песчаную гряду. Солнце палило нещадно, а она разбегалась по обе стороны от меня почти идеальной прямой линией так далеко, что казалась бесконечной. А до вершины – ползти и ползти.
Я был рад, что мне туда не надо.
Хотя, мне ничего не надо было и в стороне прямо противоположной – ничто не радовало глаз и здесь. Даже просто зацепиться взглядом, остановиться на чем-либо, хоть как-то выделяющемся на совершенно плоской поверхности, было невозможно: кругом простиралась, выжженная безжалостным солнцем, сплошь в трещинах, почти бесплодная равнина. Что-то такое там пробивалось из земли, но в ботанике я не силен. И было это “что-то” настолько чахлым, слабеньким…
Нет. Говорить о нем не имело смыла. И нужно ли?!
Да, все выглядело именно так, как и должно было быть в какой-нибудь Калахари или пустыне Намиб, но хоть убейте – не имею ни малейшего представления о том, как, кто и, главное - зачем, - перенес меня из уютной постели в эту далекую и, не самую подходящую, для жизни местность.
Что-то где-то пошло не так.
Или наоборот: пошло так, как кому-то нужно было.
Глупо думать, что человек властен над своею жизнью, или хоть какими –либо, более ли менее, значительными, событиями в ней. За нами лишь выбор – Свет или Тьма…
Помните, как у Булгакова? Ах, как же актуален его роман в наше смутное время! Именно там, душка Берлиоз, сидя на скамеечке у Патриарших Прудов, предполагал председательствовать, вечерком, на заседании МАССОЛИТА… И как истово верил он в незыблемость этого события, но увы – Аннушка уже разлила масло, и некто неизвестный, управился с его жизнью так радикально, что русская девушка-комсомолка взяла, да и отрезала голову тезке знаменитого композитора…
И не говорите мне, что Булгаков – масон! Оставьте: он не масонистей тех, кто дает братское целование главному масону планеты, - римскому понтифику, - тех, кто таскается по синагогам, благословляет песни и пляски, в некогда Православных Храмах и намерен переписать Библию на свой лад…
К сожалению, человеческая память очень коротка. Мы склонны забывать уроки прошлого, и живем так, будто, действительно, являемся управителями своей жизни, или, по меньшей мере, намереваемся прожить на Земле не одно тысячелетие. Не всегда, конечно, развязка бывает столь кровавой, зато гротеска, порой, хоть отбавляй. Например, бывает так: пусть и не МАССОЛИТА, но чего-то там, всего лишь, председатель, и вдруг, - бац, - и решает написать” благовестие”, скажем, от Гриши. Имя не важно,- суть не в нем, - можно сказать и от Володи или Меркурия. Беда в том, что потерян страх перед неизбежной встречей с Тем, о Ком дерзаем составлять литературные портреты…
К чему пишу все это?! К тому, что случайностей не бывает, и в это место управил себя, отнюдь, не я. Реальность данного мгновения менялась, буквально, на глазах. Нет – мрачный пейзаж пустыни остался незыблем, но” маленький принц” Экзюпери исчез. Или очень повзрослел за считанные мгновения. Изменения коснулись не только возраста: в нескольких шагах от меня стоял не мальчик с обличием ангелочка, - таким, каким его изображают на католических картинках, - а юная девушка, нет, скорее – молодая женщина. И все в ней было хорошо, кроме одного: таких, обычно, называют женщинами-вамп.
Она была изумительно красива, но не земной красотой, и первый же взгляд на неё, многократно усилил чувство смятения и тревожного ожидания, которое не покидало меня с момента моего, не поддающегося объяснению посредством логических построений, абсолютно, не правильного пробуждения. Черты её лица неуловимо менялись. Струились, словно вода и переливались, впрочем, как и вся она: будто сотканная стихиями воды и воздуха, из неведомых энергий. Не представлялось возможным захватить какое-либо определенное мгновение, чтобы дать достоверное описание ее облику. Счет шел даже не на секунды, а на недоступные разуму единицы измерения времени, о которых человечество никогда не будет иметь полного представления. Неуловимо быстро менялся разрез и цвет глаз, изгиб губ и форма носа; она не просто двигалась, а будто перетекала из одного положения в другое и понять, как это происходит- я не мог.
Почти полное совершенство – вот в чем заключалась её сущность. Практически идеальная правильность каждой черточки неуловимо меняющихся образов, не бездушных, но одухотворенных!
Как печален тот неоспоримый факт, что ее духовность имела, ярко выраженный, даже на атеистически-материальном уровне, отрицательный заряд: это было видно даже мне,- весьма неискушенному в духовной сфере человеку, - она не была привязана к земле плотью и кровью, но и Небу не принадлежала. Абсолютная, за малым недостающим, красота форм присущая ей, привносила в подсознание ощущение не чистоты, а тревоги и смятения чувств, чего не может быть у совершенного творения Божия. И заключительный штрих портрета, который, увы, я оказался не в силах достоверно написать – это улыбка Джоконды на безукоризненных ликах скандинавских валькирий…
Она рассмеялась и, соединился в одно целое поток текучих энергий, до сего времени окружавших фигуру этого внешне прекрасного и многоликого в своей темной сущности создания, в образе молодой женщины. Хотя, что я говорю - отроду ей было, вероятно, не менее семи с половиной, тысяч лет…И это в том случае, если дни сотворения мира, считать днями в нашем понимании, а не целыми эпохами…
Она стояла передо мной, обретшая плоть или, скорее, видимость плоти. Затихли вдали последние отголоски ее смеха. Он так ласкал слух, что невольно приходили на ум рассказы о том, как ангел тьмы, зачастую, приходит в наш мир, облекшись одеждами Света.
И услыхал я тихий шелест, который производили крылья, укладываясь за ее спиной. Я не видел, но понимал где-то на уровне подсознания, что цвет их был темнее воронова крыла.
Что чувствовал я?
Взгляд Пустоты, дыхание Бездны и тяжесть Тьмы… Непосильной ношей навалились на хрупкие плечи моего внутреннего человека эти, далеко не абстрактные сущности; душа трепетала испуганной птицей в объятиях безысходности, доведенной до состояния абсолютной величины, и я понял в тот миг, что же стоит за словами, Данте Алигьери, которые он поместил над вратами ада:” Оставь надежду, всяк сюда входящий.”
Признаюсь – мне стало страшно. Страшно по-настоящему, страшно так как, не было никогда… Страшно до одури. И не знаю, каким образом все переменилось. Вероятно, мой Ангел-Хранитель вложил мне в сердце слова святых отцов о том, что врага не следует бояться, ибо без воли Божией ни один волос не упадет с головы… Все мои внутренности ходили ходуном, но все же, я спросил почти спокойно:
-- А был ли мальчик?
-- Нет, - ответила она, - но мне подумалось, что в его присутствии, твое пробуждение будет более комфортным.
-- Это не может быть комфортным.
--Пройдет. Но я приятно удивлена, - она внимательно посмотрела на меня, и я увидел, что глаза ее были синими, но кардинально разных оттенков: от лазурного в правом, до исчерна-фиолетового в левом, – твои соплеменники, при встречах с нами, ведут себя, куда как более экзальтированно.
-- Это нормально. – ответил я, усиленно бравируя, хотя сердце встревоженно трепетало где-то в районе пяток, - На Земле, с недавних пор, витает запах серы… Пообвык уже. И все же – кто ты?
-- Решил расставить точки над” i”? – усмехнулась она. – Твое право. Да не смотри так обреченно! – добавила она. – Не все так плохо. Мне рассказывали о том, что ты просил у Творца веру… Ха-ха… Какой пустяк, и того не получил… От меня получишь в дар неизмеримо больше… Ты станешь обладателем абсолютного, непререкаемого знания, ибо я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо! А могу, - незнакомка, явно, насмехалась, - выдать и в переводе Пастернака.
-- Ни к чему… Догадался уже… Ты – бес.
-- Ну зачем же так вульгарно и грубо. Сказать можно иначе – темный ангел… Красиво…
-- А суть - все та же. – я с трудом перевел дыхание, ибо давно уже понял, кто стоит передо мною: она, оно или быть может – он.
Затем спросил:
– Имя –то у тебя есть? Или, только, порядковый номер?
Она рассмеялась мне в лицо:
-- Дружочек, это вы со дня на день, с номерками щеголять будете… Да-да… Словно скот, ведомый на бойню подставным козлом в овечьих ризах…
Она замолкла, но затем, видимо решила ответить на мой вопрос:
-- Имя мне – Легион, но можешь называть Делией Вито… Это, в настоящий момент, мое имя для тебя.
-- Хм. Делия – это имя-прозвище богини Артемиды? Так? – спросил я.
-- Да.
-- Ну, с этим все ясно, но Вито, если не ошибаюсь – это символ надежности?
-- Тебя что-то смущает? – усмехнулась Делия.
-- Скорее да, чем нет. А как же быть с лукавым духом?
-- Не смеши,- отмахнулась она, - мало ли у вас на Земле тех, кому по сану положено быть прямыми, как стрела, но в лицемерии превосходящих самого Вельзевула?!
Мне не оставалось ничего другого, как молча согласиться с ней.
Что я и сделал.
Затем спросил:
-- Зачем я здесь? От меня ты что хочешь?
-- Что можешь дать мне ты, бессильная и никчемная тварь. – ответила Делия, делая упор на второй половине фразы, и такая откровенная убежденность в собственном превосходстве звучала в ее словах, что поневоле захотелось стать меньше ростом и забиться в какую-либо щель.
Она выудила из пространства многомерия складной стульчик, - у меня же создалось впечатление, что он просто появился из ничего,- присела на него и продолжила:
-- Не строй заведомо неверных умозаключений, смертный. И опусти себя с вершины мироздания. Все вы,- имею ввиду весь род человеческий и тебя в том числе,- не более, чем говорящие макаки. И зачем Он создал вас, если джунгли и так полны обезьян! Воистину – пути Господни неисповедимы… Что же касается тебя, то всему виною скука. Причина лишь в этом, но поверь, - скучать, отныне, не придется и тебе. Ты нужен мне для забавы, потому и тоску гнать будем сообща. Но, думается, - добавила она, обозначив легкую улыбку, - что и после того, как мы расстанемся, тебе еще долго будет весело…
Сказано многозначительно… И взгляд, брошенный ею, как бы вскользь, соответствовал словам. Весьма…
Не радует меня, право, подобная безаппеляционность…
Молчала она. Молчал и я. А что, собственно, оставалось мне делать? Только лишь плыть по течению. Это был тот случай, когда от меня не зависело ничего.
Вероятно, то, о чем я хотел узнать в следующий миг, она легко прочла на моем лице, которое, похоже, было для нее открытой книгой.
-- Хочешь узнать, почему ты? – спросила Делия.
Я кивнул головой.
-- Все просто,- ответила она,- Есть “малое стадо”. Это те говорящие макаки, которые, к великому моему сожалению, являются овечками Пастыря… Они хоть и овцы, но в то же время, они - воины Божии. Да-да… Именно так. Таких, сейчас, немного. И к ним не подойти. Разве что – для битвы. Причем, с открытым забралом, потому как достойны уважения.
Есть другие, которые, тоже, называют себя овцами, но, по сути – бараны, увлекаемые в пропасть… Они забыли, что поклонятся нужно Господу Богу своему, и сотворили себе кумиров: кто из золота и власти, - тех я понять, еще, могу, - а кто из того же праха земного, из которого созданы и сами. Впрочем, не так давно, о них я уже упоминала: не интересны и скучны… К тому же, - итак наши, а тащить сюда самих кумиров ваших – мне не с руки: во-первых – заняты они на службе у моего князя, а главное – ну кому, скажи, приятно общаться с предателями?!
Обобщая скажу: много вас, идущих в пропасть… Всех разновидностей и не сосчитать…
-- И все же, почему я?!
-- А-а-а… Вот тут-то и переходим к моему интересу в этом деле.
И в этот миг, она подарила мне улыбку. Наверняка, ей казалось, что она мила, - да, впрочем, так оно и было, - ее улыбка, столь же прелестная, сколь коварная, дурманила и, вне всякого сомнения, способна была увлечь за собою в бездну. (Что, думается, за прошедшие, от сотворения мира тысячелетия, случалось не раз и не десять). Но в моем случае, - и я знал это точно,- подобная цель не стояла: как ни грустно это признавать, но я – никто, и звать меня – никак. Посему и обольщать мою, ничем не выдающуюся персону, практически, не имело смысла.
Делия не дала мне углубиться в размышления на тему моего места в мироздании и конкретно определила его с позиции своего видения ситуации. Хотя, впрочем, я был вынужден согласиться с тем, что ее оценка, весьма, недалека от истины.
-- Ты, в своем роде, довольно занятная особь. – сказала она. - Не уникальная, конечно, но для меня представляешь некий интерес. Ты видишь откровенную и наглую ложь, которой вас беззастенчиво пичкают люди в “светлых ризах”; ты удалился от нее и не желаешь пачкаться о ту грязь, каковой вас посыпают, словно пеплом, под видом покаяния; ты даже возносишь, в глубине своего сердца, тайные молитвы к Создателю об “отступившия от веры Православныя”, но ведешь себя словно амеба, простейшая, одноклеточная тварь, позабыв, что ты создан по образу Творца. Тьфу! Смотреть противно! – в сердцах, конечно, если бы имела сердце, воскликнула Делия. – Это же надо дожить до того времени, когда бесу приходится учить “образ Божий”, как нужно поклоняться Всевышнему. Учить тому, что трусость – это один из самых страшных пороков; учить тому, что истинная Любовь – это всегда жертва; учить тому, что радость о Боге – это не песни и пляски в Божием Храме, да ещё - задом к Алтарю и Престолу…
Она замолчала, на мгновение, затем взглянула мне прямо глаза и добавила, акцентируя внимание на каждом слове:
-- Нам стыдно за вас, и я понимаю теперь, почему Денница хочет погубить весь род человеческий. Вы не способны оценить Жертву, которую принесли за ваше спасение… Вы не должны жить, потому что недостойны Бытия…
Я был ошарашен, подавлен и уничижен гневной тирадой демона. Мне преподали урок, и я был безответен. Тот, о ком я был научен как о безмерно гордом, чрезвычайно надменном, жестоком, нечеловечески могущественном, лживом и погрязшем во всевозможных нечистотах и грехах существе; тот, о ком меня учили, как о не имеющем никаких моральных устоев, для которого существует только две приоритетных цели: служение своему вождю и удовлетворение личных желаний – тот, вдруг, предстал предо мною в облике творения Божьего, намного более порядочного и честного, чем все “святейшие”, “блаженнейшие” и прочие “…еннейшие” “наместники Творца” на планете вместе взятые.
Не говоря уже о нас – простых смертных…
Под таким ракурсом я себя никогда не рассматривал. Что-то жалобно заскулило в моей душе, - может, это была совесть, - Делия была права.
Но только где-то и в чем-то… Потому, как я – человек маленький! Моя вина если и присутствует, - ну, наверное, присутствует, - то совсем чуть-чуть. Есть умные головы, в конце-то концов! Они всю жизнь свою положили на Алтарь служения Богу. Отказались, так сказать, от всего, что приносит радость и удовольствие, от маленьких утех и невинных шалостей; не нужен им ни почет, ни власть, ни богатство; все их сокровище там, где и сердце их – на небесах, - ну или так принято думать, не знаю, - вот пусть головы и ломают, пусть и ведут… А моё дело маленькое: целуй ручки, да ставь свечки. Умиляйся, одним словом.
Я так увлекся построением самооправдательных схем, что вовсе позабыл о присутствии посланника ада. Делия же сидела, вальяжно развалившись в кресле, которое заменило собой складной походный с стульчик, и с откровенно-ехидной ухмылкой наблюдала за изменениями на моем лице.
-- Поздравляю, - сказала она, - вижу, что оправдался.
-- А говорят, что вы мысли не читаете…
-- Мы и не читаем. Да и зачем?! У вас всегда одно: я – не я и лошадь не моя… Помнишь, как все было:
“… И сказал(Бог): кто сказал тебе, что ты наг? Не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть?
Адам сказал: жена, которую ты дал мне, она дала мне от дерева, и я ел.
И сказал Господь Бог жене: что ты это сделала?
Жена сказала: змей обольстил меня, и я ела”.
-- Книга “Бытие.”
-- Да, - добавила Делия, - глава третья, стихи 11, 12, 13… Вы – предсказуемы…
-- Согласен, - ответил я, - человек всегда ищет себе оправдания. Мы, действительно, предсказуемы, в этом плане. Но сейчас – другое! Кто я такой?! Есть священники, епископы, патриархи, в конце концов?! Они же по воле Божией поставлены!
-- Или по попущению Божию… - остановила меня Делия. – Разницу понимаешь?! Что же касается тебя, то ты человек, который утверждает, что верует в Бога, верит Богу и слушается Бога. Это и есть ответ на твой горестный вопль: кто я такой?! Нельзя служить двум господам…
Пауза…
Она была короткой. Делия поняла причину моего молчания: на ее слова ответить мне было нечем. Она лишь кивнула головой и продолжила:
-- Добавлю пару слов, чтобы внести полную ясность. Вы имеете почти три сотни голов, так сказать, архипастырей, о коих даже говорить не хочу. Из них только один, где–то на задворках, возвысил свой голос и назвал вещи своими именами. Если не ошибаюсь, то именно он, поставил самому креативному православному нунцию и, по совместительству, богослову-писателю-кинорежиссеру-фотомодели, и просто кумиру дамочек бальзаковского возраста окончательный диагноз, как слуге антихриста. Кстати, как лицо, посвященное во многие тайны Бытия, которые недоступны вам по удивительному Промыслу Божию, могу засвидетельствовать о правильности диагноза.
Кроме того, в наличии имеются порядка пятнадцати тысяч, скажем так – трудового священства. Большая часть из них поступила по слову одного моего знакомого иеромонаха, - цитирую сей перл священнической мысли: “как гармошка сыграет – так мы и спляшем.” Свидетельствую – пляшут. Да ты и сам не пальцем деланный, все видишь. Так?
Я мог только пожать плечами. Если кто-то хочет возразить, то поговорите со своим персональным демоном – он всегда за вашим левым плечом…
-- Вижу, что согласен, - продолжала, тем временем Делия, - Тогда закончу. Хотя, впрочем, пора окончательно закрывать экскурс в среду священства, так называемого, “толерантного мирового православия.” Кстати, не напомнишь мне то место из Священного Писания, где Христос говорит о толерантном отношении к мамоне? Нет? Так я и думала.
Итак, последнее: есть еще одна разновидность клириков - это “совестливые” иереи… Они все понимают. Среди своих, они шепотом говорят о том, что ересь – это все-таки ересь. Говорят, что самый главный не прав, и даже не боятся признаться себе в том, что он активно участвует в построении царства антихриста.
И они решительно против. Где-то в душе. Очень глубоко. Они страдают из-за своего молчаливого согласия на новое распятие Христа, но ведая о том, что идут по стопам иудейских первосвященников Каиафы и Анны, почему-то убеждены в несении ими Креста Христова. Они, видите ли, ужасно страждут, из послушания исполняя злую волю своего” великого господина.”
Меня забавляет их уверенность: ведь то, что лежит у них на плечах – сродни ноше нацистских преступников. Те, тоже, говорили, что они – солдаты и обязаны выполнять приказы. И убивали, проливая, глубоко в душе, потоки слез. Правда, слыхала, что в Нюрнберге это обстоятельство им не сильно помогло…
Ну и под занавес: нацисты убивали тело… Эти убивают душу…
Даже я не хотела бы поменяться с ними местами…
Делия замолчала и прислушалось к чему-то далекому. Мои органы чувств не воспринимали это далекое, но для нее оно было близким и понятным. И оно позвало…
-- Отдохни от меня, смертный. –сказала она. - Пища для размышлений тебе хватит на некоторое время. Дела, знаешь ли…
Делия уже позабыла обо мне. Плоть, которая, по сути, плотью и не была, начала меняться, принимая призрачные очертания. Я успел спросить, указывая на пустыню:
-- Мне-то как отсюда выбираться?
И услышал на пределе слышимости, ее тихий шепот, а может и мысль: “помогут.”
Не сильный хлопок, словно вылетела пробка из бутылки шампанского и лишь резкий запах серы остался в воспоминание о моей беседе с настоящим бесом…

несколько слов от автора: после того как автор, иеродиакон Савватий(Брус), -имя в миру Сергей Васильевич Брус, -покинул монастырь РПЦ МП из-за ереси поразившей её, финансовое положение автора, не позволяет не то, чтобы опубликовать повесть, первая глава которой находится перед Вашими глазами, но даже и просто продуктивно работать над ее завершением. Для тех, кто имеет желание и возможность оказать финансовую помощь в работе, даю реквизиты: карта сбербанка VISA на имя SERGEY BRUS № 4276 3200 1334 8819. Любая помощь будет принята с благодарностью.
иеродиакон Савватий ( Брус). эл. почта: savvatij.bruce@gmail.com