ИЗБА ЧИТАЛЬНЯ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Иосиф, выданный женщиной, решил сдаться римлянам.
Речь его к товарищам, удерживавшим его от этого намерения.
Разговор его с Веспасианом, когда он был приведен к нему,
и как Веспасиан с ним поступил.

1. Римляне же, будучи сами ожесточены против Иосифа и зная, кроме того, что взятия
его в плен сильно желал также и полководец, придававший этому чуть ли не решающее зна-
чение для войны, разыскивали его повсюду, как между мертвыми, так и во всяких потаен-
ных уголках города. Но Иосиф, вслед за взятием города, точно сопутствуемый провидением, пробрался сквозь ряды неприятеля и вскочил в глубокую цистерну, сообщавшуюся в одну сторону с незаметной снаружи просторной пещерой, где он нашел сорок знатных людей, снабженных припасами на более или менее продолжительное время. Днем он скрывался здесь, так как все кругом было занято неприятелем; по ночам же он выходил наружу, чтобы отыскать путь к бегству, и выслеживал стражу; но так как именно из-за него все кругом охранялось солдатами и тайное бегство было немыслимо, то он спускался назад в пещеру. Два дня он оставался таким образом ненайденным; на третий же день, когда была взята в плен находившаяся с ними женщина, он был выдан ею римлянам. Веспасиан немедленно поспешил послать двух трибунов, Павлина и Галликана, чтобы те, обещая ему безопасность, склонили его к выходу из пещеры.

2. Они пришли, упрашивали его, ручались ему за жизнь, но не могли его убедить. Не крот-
кая манера этих послов, а опасения перед тем, что, по всей вероятности, должно было его
ожидать за причиненное им римлянам зло, сделали его подозрительным: он боялся, что его
вызывают только для казни. Наконец, Веспасиан отправил к нему третьего посла в лице близкого знакомого Иосифа и давнего его друта, трибуна Никанора. Последний явился и рассказал, как кротко римляне обращаются с побежденными и как он, Иосиф, вследствие выказанной им храбрости, вызывает у военачальников больше удивления, чем ненависти; полководец зовет его к себе не для казни - ведь завладеть им он мог бы, если он даже не выйдет, - но он предпочитаетдаровать ему жизнь как храброму воину. Никогда, прибавил он, Веспасиан для коварных целей не послал бы к нему друга, чтобы прикрыть постыдное добродетелью, вероломство дружбой; да сам он, Никанор, никогда не согласился бы прийти для того, чтобы обмануть друга.

3. Так как и после просьб Никанора Иосиф все еще оставался нерешительным, то солдаты,
придя в ярость, приготовились уже бросить огонь в пещеру; но начальник их удержал, по-
тому что считал для себя делом чести захватить Иосифа в свои руки живым, В то время, когда Никанор так настойчиво упрашивал, а солдаты так заметно угрожали, в памяти Иосифа выступали ночные сны, в которых Бог открыл ему предстоящие бедствия иудеев и будущую судьбу римских императоров. Иосиф понимал толкование снов и умел отгадывать значение того, что открывается божеством в загадочной форме; вместе же с тем он, как священник и происходивший от священнического рода, был хорошо посвящен в предсказания священных книг. Охваченный как раз в тот час божественным вдохновением и объятый воспоминанием о недавних страшных сновидениях, он обратился с тихой молитвой к всевышнему и так сказал в своей молитве: <<Так как Ты решил смирить род иудеев, который Ты создал, так как все счастье перешло теперь к римлянам, а мою душу Ты избрал для откровения будущего, то я добровольно предлагаю свою руку римлянам и остаюсь жить. Тебя же я призываю в свидетели, что иду к ним не как изменник, а как Твой посланник>>.

4. После этого он выразил Никанору свое согласие. Но когда скрывавшиеся вместе с ним
иудеи заметили, что он уступил просьбам римдян, все они тесно обступили его и восклик-
нули: <<Тяжело будут вопиять против тебя отеческие законы, дарованные нам самим Богом, который создал иудеям души, смерть презирающие! Ты желаешь жить, Иосиф, и ре-
шаешься смотреть на свет божий, сделавшись рабом? Как скоро забыл ты себя самого! Сколько по твоему призыву умерло за свободу! Слава храбрости, которая тебя окружала, была, таким образом, ложью; ложью была также и слава о твоей мудрости, если ты надеешься на милость тех, с которыми ты так упорно боролся, и если ты, будь даже эта милость не сомнительна, соглашаешься принять ее из их рук! Однако если ты, ослепленный счастьем римлян, забываешь сам себя, то мы должны заботиться о славе отечества. Мы предлагаем тебе нашу руку и наш меч: хочешь умереть добровольно, то умрешь ты, как вождь иудеев; если же недобровольно, то умрешь, как изменник!>> С этими словами они
обнажили мечи и грозили заколоть его в случае, если он сдастся римлянам.

5. Боясь насилия над собой, но убежденный вместе с тем, что он совершит измену против
божественного повеления, если умрет до возвещения сделанных ему откровений, Иосиф
в своем безысходном положении пытался урезонить их доводами разума. <<Зачем, друзья
мои, - обратился он к ним, - мы так кровожадны к самим себе? Или почему мы хотим разо-
рвать тесную связь между телом и душой? Говорят, что я сделался иным - верно! Но это и римляне хорошо знают. Прекрасно умереть на поле битвы, - но умереть, как солдат на войне, т. е. от рук победителя. Если бы я бежал от меча римлян, то я действительно заслужил бы быть умерщвленным собственным мечом, собственными руками; но если у них является желание спасти врага, то тем естественнее мы должны пощадить себя. Было бы безумно, чтобы мы сами причинили себе то, из-за чего мы боремся с ними. Хорошо умереть за свободу - это утверждаю и я, но сражаясь и от рук тех, которые хотят отнять ее у нас. Но теперь ведь они ни в бой не вступают с нами, ни жизни не хотят ас лишить. Одинаково труслив как тот, который не хочет умереть, когда нужно, так и тот, который хочет умереть, когда не нужно. Что собственно удерживает нас от того, чтобы выйти к римлянам? Не правда ли, боязнь перед смертью? Как же мы непременно хотим причинить себе то, чего мы только опасаемся со стороны врагов? - Нет, говорит другой, мы боимся рабства. - Да, теперь-то мы, конечно, вполне свободны! - Герою подобает самому умертвить себя, говорит третий. - Нет, наоборот, это худшая трусость: я, по крайней мере, считаю того кормчего очень трусливым, который, боясь бури, до разгара стихии потопляет свое судно. И кроме того, самоубийство противоречит природе всего живущего, и - это преступление перед Богом, нашим творцом. Нет ни одного животного, которое бы умирало преднамеренно
и убивая самого себя. Ибо таков уже всесильный эакон природы, что каждому врождено желание жить. Потому мы и называем врагом того, который открыто хочет нас лишить жизни, и мстимь тому, который посягает на нее тайно. И не сознаете ли вы, что человек навлекает на себя божий гнев, если он преступно отвергает его дары? От него мы получили наше бытие - ему мы и должны предоставить его прекращение. Наше тело смертно и сотворено из бренной материи; но в нем живет душа, которая бессмертна и составляет частицу божества. Если кто растрачивает или плохо охраняет имущество, вверенное ему другим человеком, то он считается недобросовестным и вероломным; но если кто вве-
ренное ему самим Богом добро насильно вырываетиз своего собственного тела - можетли он надеяться, что избежит кары того, которого он оскорбил? Считается законным наказывать беглых слуг, если даже они бросают жестоких господ; а мы не считаем грехом бежать от Бога - лучшего господина? Разве вы не знаете, что те, которые отходят от земной жизни естественной смертью, отдавая Богу его дар, когда он сам приходит за получением его, что те люди удостаиваются вечной славы, прочности рода, потомства, а их души остаются чистыми и безгрешными и обретут святейшее место на небесах, откуда они по прошествии веков вновь переселятся в непорочные тела; но души тех, которые безумно наложили на себя руки, попадают в самое мрачное подземное царство, а Бог, отец их, карает этих тяжких преступников еще в их потомках. Он ненавидит это преступление, и мудрейший законодатель наложил на него наказание. У нас самоубийцы должны быть оставлены непогребенными до заката солнца, в то время, когда мы считаем своей обязанностью
хоронить даже врагов наших. У других народов принято по закону таким мертвецам отрезать правую руку, которой они лишили себя жизни, чтобы этим показать, что как их тело было чуждо душе, так и рука не должна принадлежать телу. А потому, друзья, следует быть благоразумным и не присовокуплять к человеческому несчастыо еще грех перед нашим творцом. Если мы желаем жить, то мы сами должны заботиться о своей жизни, и нас нисколько не должно стеснять принятие пощады от тех, которым мы выказали свою доблесть столь многочисленными подвигами. Если же предпочитаем умереть, - хорошо, пусть это совершится через победителей. Я не перейду в ряды неприятеля, чтобы сде-
латься изменником самому себе; ведь я был бы огда безумнее настоящих перебежчиков, ибо последние имеют целью спасти свою жизнь, между тем как я шел бы на собственную гибель. Я, однако, желаю себе коварной измены со стороны римлян, потому что если, вопреки их честному слову, я буду казнен, то умру с радостью: это вероломство будет для меня лучшим утешением, чем даже победа.

6. Многое в этом духе говорил Иосиф с целью отклонить своих товарищей от самоубийства.
Но отчаяние сделало их глухими ко всяким вразумлениям; они уже давно посвятили себя смерти, а потому только ожесточались против него. С обнаженными мечами они кинулись на него со всех сторон, называли его трусом, и каждый из них был готов заколоть его на месте. Он же, окликнув одного по имени, окинув взором другого полководца, третьего схватив за руку, четвертого урезонив просьбами, сумел в своем горестном положении, обуреваемый разными чувствами, кажд, ый раз отражать от себя смертельный удар,
поворачиваясь, подобно зверю в клетке, то к тому, то к другому, намеревавшемуся напасть на него. Так как они и в своей крайней беде все еще чтили в нем полководца, то руки у них опустились, кинжалы упали, и многие, которые только что бросались на него с мечами, сами вложили их обратно в ножны.

7. И в этом положении Иосифа не покинуло его благоразумие: в надежде на милость божью
он решил рискнуть своей жизнью и сказал: <<Раз решено умереть, так давайте предоставим жребию решить, кто кого должен убивать. Тот, на кого падет жребий, умрет от рук ближайшего за ним, и таким образом мы все по очереди примем смерть один отдругого и избегнем необходимости сами убивать себя; будет, конечно, несправедливо, если после того, как другие уже умрут, один раздумает и останется в живых>>. Этим предложением он вновь возвратил себе их доверие; уговорив других, он сам также участвовал с ними в жребии. Каждый, на кого пал жребий, по очереди добровольно дал себя заколоть другому, последовавшему за ним товарищу, так как вскоре за тем должен был умереть также и полководец, а смерть вместе с Иосифом казалась им лучше жизни. По счастливой слу-
чайности, а может быть, по божественному предопределению, остался последним именно Иосиф еще с одним. А так как он не хотел ни самому быть убитым по жребию, ни запятнать свои руки кровью соотечественника, то он убедил и последнего сдаться римлянам и сохранить себе жизнь.

8. Спасенный таким образом из борьбы с римлянами и своими собственными людьми,
он был приведен Никанором к Веспасиану. Все римляне устремились туда, чтобы видеть его; вокруг полководца все засуетилось и зашумело; одни ликовали по поводу его пленения, другие выкрикивали угрозы, третьи пробивались через толпу, чтобы ближе рассмотреть его, более отдаленные кричали: <<Казнить врага!>> Стоявшие поближе вспоминали о его подвигах и изумлялись происшедшей с ним перемене; среди начальников не было ни одного, который бы, если и был ожесточен против него прежде, не смягчился бы тогда его видом. Тит в особенности, по благородству своему, проникся сочувствием к его долготерпению в несчастье и сожалением к его возрасту. Воспоминание о недавних ге-
ройских подвигах Иосифа и вид его в руках неприятеля навели его на размышления о силе
судьбы, о быстрой переменчивости счастья на войне и непостоянстве всего, что наполняет
жизнь человеческую. Это настроение и сострадание к Иосифу сообщилось от него боль-
шинству присутствовавших. Тит также больше всех хлопотал перед своим отцом о спасении Иосифа. Веспасиан приказал содержать его под стражей, но обращаться с ним с большим вниманием и намеревался в будущем отправить его к Нерону.

9. Когда Иосиф это услышал, он выразил желание поговорить с Веспасианом наедине. Последний приказал всем присутствующим удалиться, за исключением сына своего Тита
и двух друзей. Иосиф тогда начал: <<Ты думаешь, Веспасиан, что во мне ты приобрел только лишь военнопленника; но я пришел к тебе как провозвестник важнейших событий. Если бы я не был послан Богом, то я бы уже знал, чего требует от меня закон иудеев и какая смерть подобает полководцам. Ты хочешь послать меня к Нерону? Зачем? Разве долго еще его преемники удержатся на престоле до тебя? Нет, ты, Веспасиан, будешь царем и властителем, - ты и вот этот, твой сын! Прикажи теперь еще крепче заковать меня и охранять меня для тебя; потому что ты, Цезарь, будешь не только моим повелителем, но и властелином над землей и морем и всем родом человеческим. Я же прошу только об усилении надзора надо мной, дабы ты мог казнить меня, если окажется, что я попусту говорил именем Бога>>. Веспасиан, как казалось, первое мгновение недоверчиво отнесся к этим словам, считая их за увертку со стороны Иосифа для спасения себе жизни, но мало-помалу им овладело доверие, так как Бог возбудил в нем мысль о царстве и указал
ему еще другими знамениями, что скипетр перейдет к нему При этом он узнал, как безоши-
бочно еще раньше Иосиф предсказывал будущее. Ибо один из друзей полководца, при-
сутствовавший при этом тайном разговоре, выразил удивление по поводу того, что Иосиф, если все сказанное им не праздная болтовня, направленная лишь к тому, чтобы умилостивить врага, предвидел раньше падение Иотапаты и свое собственное пленение. <<Совершенно верно, - возразил на это Иосиф, - я предсказывал иотапатцам, что они по истечении 47 дней попадут в руки неприятеля, а я сам живым буду пленен римлянами>>. Веспасиан проверил это показание через находившихся у него пленников и нашел его правдивым; тогда он начал уже верить в касавшееся его собственной личности пророчество. Оставив Иосифа хотя под арестом и в цепях, он все-таки подарил ему великолепную одежду, разные другие драгоценности и продолжал милостиво и ласково обращаться с ним. Оказанию ему этих почестей в значительной степени содействовал Тит.