ЕлицыМедиа

Почему бизнесмен решил восстановить храм в Бутырской тюрьме.

В Бутырской тюрьме завершилась многолетняя реставрация православного Покровского храма, построенного знаменитым архитектором Матвеем Казаковым в конце XVIII века. Еще десять лет назад церковь находилась в ужасном состоянии и мало чем отличалась от окружающих ее тюремных блоков, одним из которых она и была в советские годы. Храм восстановили на средства частного лица, бизнесмена Алексея Шмидта. Он рассказал о своем выборе, о вере, о внутренних переменах, которые происходят с людьми в неволе, и о том, что испытывает человек, покидая Бутырский тюремный замок.

— Почему вы решили заняться восстановлением храма в Бутырке? Согласитесь, весьма специфическое место.

— Все началось на дне рождения известного актера Эммануила Виторгана, куда был приглашен начальник этой тюрьмы Сергей Вениаминович Телятников. Мы с ним там познакомились. Я не знал, кто он по должности. Сидели за одним столом, общались. Это был 2013 год.

Разговорились, и он пригласил меня на экскурсию в Бутырскую тюрьму. Я был удивлен, насколько это интеллигентный человек, крайне начитанный, очень много знающий о тюремной системе, и не только российской, но и мировой, потому что много общается с зарубежными коллегами.

Во время экскурсии Телятников привел меня в храм, который тогда находился в ужасном состоянии, и сказал, что у него есть мечта его восстановить. Эту церковь 250 лет назад знаменитый архитектор Матвей Казаков построил вслед за возведением самого Бутырского тюремного замка.

Потом он мне показал старые записи о том, сколько людей в 1930-е годы, во время Большого террора, прошли через Бутырку, скольких увезли на Бутовский полигон. И я тогда сказал, что постараюсь помочь. Не с целью замолить мои или чьи-то еще грехи, но в память об этих безвинно погибших людях. Я поделился этой идеей со своим другом Давидом Якобашвили (бизнесмен, сооснователь компании «Вимм-Билль-Данн»), и он ее поддержал и активно участвовал на всех этапах.

— Репрессии 1930-х коснулись вашей семьи?

— Моей не коснулись, но очень серьезно повлияли на семьи моих знакомых, моих друзей. Это трагедия, страшное преступление, жертвой которого стала элита страны — люди, воспитанные еще в кадетских корпусах, имевшие четкое представление о чести и достоинстве. Множество талантливых людей, передовых специалистов сгноили в тюрьмах и лагерях. Не только интеллигенцию, но и опытных военных, да и простых людей, крепко стоявших на земле, хранивших веру отцов.

— Двадцать лет назад говорили, что данные о жертвах террора занижены, теперь же все чаще твердят обратное. Те, кто славит Сталина как выдающегося государственного деятеля, утверждают, что рассказы о ГУЛАГе — это мифы. Что вы думаете об этом?

Думаю, что цифры по жертвам репрессий занижены. Террор был куда масштабнее, чем мы себе представляем. Тех, кто сегодня превозносит Сталина, я считаю крайне недалекими людьми. Происходило уничтожение собственного народа, и относиться к этому следует именно таким образом, без попытки что-то приукрасить и кого-то обелить задним числом.

— Однако тюремный храм — это не мемориал, им будут пользоваться нынешние арестанты, а не жертвы террора и их родственники.

— Отчасти я руководствовался желанием помочь каждому человеку, попавшему в тюрьму. Он не может выйти, ему часто не у кого просить помощи. Даже те, кто не верил в Бога на воле, пытаются найти его в заключении. Теперь у них есть еще и возможность прийти на службу. Многим посещение храма очень помогает.

— Чем именно?

— Происходили порой какие-то события, которые вполне можно считать чудесными. Несколько человек из хозотряда (хозяйственными работами в СИЗО занимаются осужденные, отбывающие наказание на территории тюрьмы), посещавшие службы и помогавшие при строительстве, стали превращаться из маргиналов в нормальных людей, а потом получили условно-досрочное освобождение, хоть и не просили об этом. Парень один ни во что не верил и был по-своему сдвинутым, но стал ходить в храм и со временем стал алтарником — помощником священника на службах, таким, знаете, набожным послушником. Все это мы видели во время реставрации. Видели, как результаты нашей работы воздействуют на людей — такое реальное перевоспитание или исправление человека.

— Вы же взрослый, опытный человек. Вы и правда верите, что такие люди могут меняться, перевоспитываться?

— Человек, конечно же, может измениться. Это происходит либо одномоментно, либо очень долго. Он к этому идет, сталкиваясь с какими-то знаками, совпадениями, подводящими его к определенным мыслям и решениям. Другое дело, что многие люди не хотят меняться. Для внутренних перемен нужно перебороть эгоизм, нужна сила воли. На это в реальности оказываются способны единицы.

Святые ГУЛАГа

— У вас было представление о том, как должен выглядеть обновленный храм?

— Была задумка сделать церковь просторной, светлой, и она удалась — благодаря окрашенным в белый цвет стенам, куполу, столь же светлому иконостасу. Чтобы людям там дышалось легко, как на свободе.

Однако большая часть работ невидима для глаз. К примеру, керамогранитные полы с подогревом и автономным отоплением. В любое время года в храме поддерживается необходимая температура, чтобы сохранить росписи и чтобы внутри было уютно.

— У вас прежде был опыт реконструкции таких объектов?

— Работал одно время на Крайнем Севере, занимался жилищным строительством. Много читал об этом. Опыта реставрации или реконструкции не было. Но в итоге проект получился успешным и в плане качества, и экономически. Никто не верит, сколько было на эту работу потрачено, потому что вышла очень небольшая сумма — около 16, 5 миллиона рублей, включая затраты на иконостас и роспись.

— Недорого, если учесть размеры храма.

— Во-первых, никто не украл ни одного рубля. Это по определению было невозможно. Руководил работой мой друг, директор компании Филипп Моносов, который затем был награжден грамотой от Русской православной церкви.

Во-вторых, мы очень внимательно подошли к выбору художников, проводили собеседования, искали тех, кто душой болеет за свое дело, а не только ищет прибыли. И эти люди, которых я подобрал сам, потом действительно работали от души. А мы, в свою очередь, им исправно платили. Через художников нашли и мастеров, изготовивших иконостас. У нас были некоторые чертежи, поэтому иконостас выполнен в стиле, характерном для конца XVIII века — того времени, когда был построен храм. Немножко по размерам, правда, получился больше, чем думали, но это ничего не испортило: иконостас выглядит очень легким, при том что изготовлен из массива дерева. Там все всерьез и надолго.

Роспись получилась шикарная, сюжеты уникальные: о жизни святых в лагерях ГУЛАГа. Люди работали над росписью день и ночь в течение восьми месяцев. Но куда больше времени ушло на подготовку стен: где-то снимали более позднюю штукатурку, а в некоторых местах был уже голый кирпич.

— Статус закрытой территории как-то осложнял работу?

— Действительно, Бутырская тюрьма — это объект с особым режимом. Туда не так просто пройти, привезти стройматериалы и так далее. Но начальник СИЗО лично занимался этими административными вопросами. Также нас поддерживало московское и федеральное руководство службы исполнения наказаний.

— А как относились к вашей работе криминальные авторитеты?

— Сказали, что я делаю очень большое и благое дело. Спрашивали, нужна ли помощь. Но я отвечал, что нет.

Я вложил в этот храм свою душу — так же, как и начальник СИЗО. Думаю, люди, находящиеся в тюрьме, это поняли. Ведь ни до, ни после нас никто бы этот храм для них не отремонтировал. А сейчас работы выполнены качественно. Я надеюсь, на века.

— Разделяете ли вы мнение, что четверть, треть или даже половина людей в Бутырке содержится безвинно?

— Вряд ли там находятся совсем невиновные, но есть те, кому неправильно назначили меру пресечения до суда. Они могли бы оставаться под подпиской о невыезде или под домашним арестом. Таких около 20 процентов постояльцев изолятора. Государству и налогоплательщикам не пришлось бы их содержать.

Адвокаты часто жалуются, что их клиентов заключают под стражу за экономические преступления, хотя, по мнению законотворцев, этого делать не следует.

Я вообще считаю, что есть мошенничество — когда преступники обманывают людей, чтобы забрать последнее, и есть разборки между крупными компаниями — когда вопросы должны решаться в гражданско-правовом поле, в арбитраже.

Хребет государства

— Как вы относитесь к Русской православной церкви?

— Я считаю, что без нее России уже давно не было бы. Это хребет нашего государства. Те негативные частные случаи, которые периодически описывает пресса, я просто не беру в голову. Везде бывают перегибы, и церковь не может быть исключением.

— Вы воцерковленный человек, соблюдаете посты?

— Не пощусь, то есть считаю, что поститься надо душой и в каких-то поступках.

Конечно, определенные ограничения в питании полезны для здоровья, но их можно придерживаться в любое время. И еще я против фанатизма в вере — то есть неосознанности в словах и поступках, когда люди кричат на улицах или выставках, что они за то или против этого. К религии это никакого отношения не имеет.

— Вас крестили в детстве?

— Нет, я принял крещение уже в зрелом возрасте, во Франции. Таинство проводил православный епископ Каннский Варнава. К этому моменту я понимал, что это моя религия.

От тюрьмы и от сумы...

— Покажут ли восстановленный Бутырский храм патриарху?

Да, наверное, осенью. Духовник патриарха отец Илий меня знает, и знает, что я занимался храмом. Так что, я думаю, и ему, и главе нашей церкви будет интересно посетить это место.

А вообще из десяти человек, которых я приглашаю туда на экскурсию, обычно соглашается только один. Объяснение простое: это негатив, я туда не хочу. Я говорю им: есть тюрьма — место, где ты не хочешь оказаться, но когда ты ее увидишь — то поймешь, чего именно хочешь избежать, и избавишься от лишних страхов.

К тому же, так сказать, по закону физики, приходя со своим маленьким негативом в тюрьму, вы избавляетесь от него: большой негатив Бутырки поглощает собой все остальное.

В подтверждение этого мне неоднократно говорили о невероятном ощущении радости жизни, возникающем при выходе из Бутырки на улицу: уже и дождь не дождь, и работа по-другому идет.

— Можете применить к этому выражение «от тюрьмы и от сумы не зарекайся»?

— Конечно. За то время, пока я занимался храмом, в Бутырку попали несколько человек, которых я знаю лично.

— Одно время высказывались идеи реконструкции Бутырского замка с перепрофилированием его под иные цели. Вам было бы интересно этим заняться?

— Не думаю, что это хорошая идея. Как ни отбеливай стены Бутырки, она никогда не станет развлекательным центром или домом отдыха. В лучшем случае она останется историческим памятником.

Беседовал Сергей Лютых