Православные истории

Все, опоздала! — матушка Евгения, запыхавшаяся от быстрой ходьбы, тоскливо глядела на пустую привокзальную площадь города. До монастыря, где она была настоятельницей, больше двадцати километров. Автобус в ту сторону пойдeт только утром.

На автостанции матушке посочувствовали, но помочь ничем не смогли. Она уже внутренне приготовилась к тому, что придется заночевать в городе, как в дверях автостанции еe чуть не сшибла женщина, устремившаяся к окошку диспетчера.

— Люська! Люська, черт тебя дери! Уснула что ли? — Матушка Евгения при слове «черт» быстро перекрестилась и повнимательнее посмотрела на кричащую. Той было под сорок, потертые, видавшие виды джинсы, старая куртка. Окошко отворилось. Женщина-диспетчер, тем же спокойным тоном, каким она минуту назад разговаривала с монахиней, ответила:

— Ну что ты кричишь? Вечно как угорелая носишься. Давай бумаги.

— Не ворчи. Просто домой скорей хочется. Тут только матушка Евгения поняла, что эта женщина — водитель такси. Еe серая «Волга» стояла у самого входа в автостанцию. У монахини затеплилась надежда. И хотя ни внешний вид женщины, ни еe манеры матушке не понравились, «Волга» была для настоятельницы последним шансом добраться затемно до монастыря.

— Простите, — окликнула она садившуюся в машину таксистку. — Вы ещe работаете? матушка сделала вид, что не слышала разговора женщины с диспетчером.

— Отработала уже. Сейчас машину в парк поставлю — и домой, — ответила та.

— Видите ли, я в городе по делам была, и вот… опоздала на последний автобус.

— Да, до монастыря далековато, — в голосе женщины прозвучало искреннее сочувствие. Она на мгновение задумалась, а потом, словно приняв решение, махнула рукой:

— Ладно, мои оглоеды без меня поужинают. Садитесь, поедем.

— А сколько это будет стоить? — робко спросила матушка.

— Поехали, говорю. Там видно будет.

Долгие северные сумерки уже затемнили окрестные поля. Машина ехала по пустынной дороге. Таксистка включила музыку. Прислушавшись к тому, что поет певица, матушка перекрестилась ещe раз.

— Выключить? — улыбнувшись, спросила водитель.

— Если можно, пожалуйста.

— Всe правильно. Вам лучше такие песни не слушать. А мне, честно говоря, нравится. Жизненно.

— Мне это трудно понять, — вздохнула матушка. Ещe пять минут назад она радовалась тому, что всe так хорошо закончилось, а сейчас уже искренне скорбела, думая о таксистке.

— Вы меня простите, — обратилась монахиня к женщине, — как вас зовут?

— Анна.

— А по отчеству?

— Да какое там отчество, мы же шоферня. Начальника гаража по — отчеству зовeм, остальных по именам.

— И что, с вами одни мужчины работают?

— Почему? Диспетчеры, бухгалтерия, — начала перечислять Анна, но потом, словно поняв подтекст вопроса, засмеялась:

— Нет, ребята меня не обижают. Да и за баранкой я уже лет пятнадцать.

— А вот вы в брюках, — матушка пыталась быть тактичнее. — И выражения всякие допускаете. Наверное, курите? Это всe не спасительно.

— Курю, — вопреки опасениям матушки, Анна спокойно отреагировала на еe слова. Кстати, а как к вам полагается обращаться? Сестра?

— Нет, я настоятельница. Мать настоятельница.

— Вы думаете, мать настоятельница, я о своих грехах не знаю? — она махнула безнадeжно рукой. — Только ведь это в рекламе по телевизору дура какая-то под машину в мини-юбке лезет. Не видели?

— Я не смотрю телевизор.

Ну да, я забыла. А выражаюсь … бывает, но не подумайте, что я сквернословка какая …

Если матернусь ненароком, то по делу.

— А в Бога веруете? — матушка уже овладела ситуацией.

— А как же без этого?

— В церковь на исповедь ходите?

— В великий четверг ходила. Когда ещe? Да, получается раз в год.

Надо чаще. И каяться, каяться надо в грехах. Их мало знать, надо с ними бороться. На вашей работе для женщины столько искушений. Наступило молчание. Анна о чем-то задумалась. Матушка уже не сомневалась, что Господь свeл еe с этой женщиной не случайно. Вот и ворота монастыря. Когда Анна сказала, что денег брать с матери настоятельницы не будет, матушка Евгения обрадовалась, но уже не удивилась. И только в душе возблагодарила Господа, что она, грешная, своими словами тронула эту женщину. На прощанье пригласила Анну приходить в монастырь:

У нас служит на литургии отец Лонгин. Вот увидите: придете раз, захочется придти ещe. И исповедник он замечательный. — И добавила:

— А я буду всегда молиться о вас.

Прошло несколько дней. В их быстротекущей череде постепенно забыла матушка Евгения таксистку Анну. Работы в монастыре было непочатый край, в город приходилось ездить по-прежнему часто, но пути женщин не пересекались. А однажды, во время короткого ночного сна, было матушке видение, Она и ещe две женщины поднимаются на гору. Одна — прежняя еe знакомая ещe по той, до монастырской жизни, а во второй матушка Евгения узнала таксистку Анну. Окрестности горы очень живописны, вершины не видно. Идут они легко, дружно. Вдруг городская еe приятельница говорит: «Не могу больше. Не идут ноги.» Матушка удивлена, ведь идти так легко, так приятно. Дальше они идут вдвоeм — матушка Евгения и Анна. Всe круче подъем, всe больше камней на пути. Вот уже и она чувствует, как деревенеют ноги, как усталость сковывает их своими цепями. Еe покидают силы. А что же Анна? Она по-прежнему идeт легко, бодро. Только обернулась на прощанье, улыбнулась сочувственно — и пошла дальше. Наверх. Одна. Проснулась мать настоятельница с тяжелым сердцем. Она пыталась себя убедить, что сон из разряда пустых, ничего не значащих. Или это искушение дьявольское. Но сон «не отпускал». А где-то через месяц, в самый канун еe именин, сон повторился. В мельчайших подробностях. Да и сон ли это был? Матушка сидела в своей келье и, казалось, на минуту задремала… И она поехала в город, искать Анну. Нашла быстро. Та узнала еe, обрадовалась.

Давайте ещe раз прокатимся? С ветерком! — у Анны было хорошее настроение. — В соседний райцентр через два часа поезд из Москвы приходит, я обычно туда за пассажирами еду. Вас довезти — крюк небольшой. Чтобы поговорить обстоятельнее, матушка Евгения согласилась. На этот раз она решила подробнее расспросить таксистку о еe работе. Ибо себе она уже расшифровала сон: гора — это путь на Небо, к Богу. Анна поднялась выше неe, ради Бога бросившую налаженную жизнь, надежды на создание семьи. Почему? Анна рассказывала охотно, ей явно льстило внимание матушки. Как живeт? Да как все сейчас. Трудно. Раньше у них в парке было четырнадцать машин, осталось четыре. Считается, что шофeр берeт у руководства машину в аренду. Есть клиент, нет, а в конце месяца выложи положенные деньги. Запчасти, ремонт — тоже из своего кармана. Но ничего, выкручиваемся. Муж шахтeр, грех жаловаться — пьeт в меру, детей любит, целыми днями на даче возится. Впрочем, что ему ещe делать — работает два дня в неделю, а деньги и за них не платят. Получается, всю семью кормлю.

— Да, — вспомнив, обернулась к матушке Анна. — А я ведь у вас в монастыре на службе была. Причаститься не получилось, а батюшка в самом деле понравился. Хорошо служит.

— Что же меня не нашла?

— По сторонам посмотрела — не увидела, а специально спрашивать как-то неудобно было.

И тогда матушка решила спросить напрямую.

— Когда мы виделись … в тот раз … я тебе о грехах говорила. Ты на меня не обиделась?

А на что обижаться? Вы же правду говорили. Вот, — и она показала на пачку сигарет,

лежащую под лобовым стеклом, — сколько раз обещания себе давала: брошу. А ни черта не получается. Ой, простите, — и она опять засмеялась своим смехом, который уже не раздражал матушку. Анна смеялась, откидывая назад голову, очень громко. Вырвалось.

А правду говорят, что … нечистого лучше не вспоминать?

— Скажи, — словно не слыша еe вопроса, вновь обратилась к Анне монахиня, скажи, ты, наверное, в жизни ни на кого не обижаешься? Не осуждаешь никого, да?

Куда вы хватили! Чего-чего, а косточки мы бабы другим людям помыть любим. Я что, особенная? А обижаться, по-моему, тоже с умом надо.

— Как это с умом?

— Обидит меня человек несправедливо, а потом извинится — мол, с горяча, — что же обиду в сердце держать? Бывает, и сама наорeшь на человека, потом отойдeшь, остынешь…

Последние слова Анна оборвала, не докончив фразы. Машина встала.

— Что-то случилось? — спросила матушка.

Чуть не проскочила за разговорами, — и Анна головой указала направо. Чуть сзади из маленькой деревушки на большак выходила полевая дорога. По ней почти бежали две старушки.

Да не бегите, «одуванчики», подожду. — И, обращаясь к матушке, добавила. Добросим бабок до села? Они за хлебом в магазин топают. Это, почитай, километров шесть в одну сторону.

В это время подбежали к машине старушки.

— Спаси Господи, спаси Господи! Здравствуй Анна, мы уж думали, что ты раньше проехала.

— Ну и прошлись бы. Говорят, полезно. Старушки увидели матушку. Лица их были знакомы ей, а уж то, что Анна везeт матушку настоятельницу, привело их в восторг.

— Ладно, хватит кудахтать, — с деланной сердитостью проговорила Анна. — Я из-за вас к поезду опоздаю. Бабушки притихли, сложили руки на своих многочисленных сумках и словно окаменели. Но когда через пять минут они высаживались у магазина, старушки вновь загалдели, не жалея превосходных эпитетов Анне. Та только отмахнулась. Не успела за ними захлопнуться дверь, как перед машиной возникла женщина:

— Анна, помоги! Тут дед Михайло со вчерашнего дня околачивается. С Григорием скотником пенсию обмывает.

— Ну и флаг ему в руки. А я — то что могу сделать?

— Да бабка его, — она же тeтка мне, — извелась небось, совсем! А он ещe день-два, с этим обормотом всю пенсию пропьeт. Тебя-то дед уважает.

— Где он?

— Да вон у магазина сидит. Михаил Иваныч, — внезапно закричала женщина, — тебя Анна зовeт.

К удивлению матушки дед не заставил себя долго ждать.

— Привет, радость моя! — изрядно поредевший рот старика расплылся в улыбке. — Чe звала?

— Чe звала, чe звала… Такси подано, сэр. Садись, старый хрыч, довезу прямо до дому.

— Ладно шутить, ведь в обратную сторону.

Так из большого уважения, да и матушка благословит, а то ведь оставишь бабку свою без пенсии… По разговору Анны монахине было трудно понять, когда та говорит серьeзно, когда нет. Но дед послушно погрузился на заднее сиденье, «Волга» развернулась и понеслась в обратном направлении. Затем ехали полевой дорогой, сворачивали ещe куда-то — матушка не знала этих мест, — пока наконец деда не довезли до самого дома.

Когда ехали обратно, матушка спросила:

— Вы же опоздать можете к поезду…

— А! — только махнула та рукой. — Пустяки. Да и вы разве по-другому бы поступили?

— Я? — переспросила монахиня, — и не нашлась что ответить… Она попыталась уговорить Анну высадить еe, чтобы той не делать лишний крюк, но таксистка была неумолима.

— Я же обещала.

Позже матушка у своих же послушниц узнает, что Анну знают во всех окрестных деревнях. И она никогда не проедет мимо идущего старика или маленького ребeнка, если в машине есть место. Но это настоятельница узнает позже. Пока же, прощаясь с Анной, она поцеловала еe. Женщина смутилась, не ожидав от строгой, одетой во всe чeрное монахини такого порыва.

— Матушка настоятельница, если что надо будет, довезти куда — только свистните, ой, то есть, … позовите.

— Хорошо, Анна, — ответила та и быстро пошла от машины. Но у самых ворот обернулась. Анна уже заводила машину.

— Не слышу, матушка? — таксистка высунулась из окошка.

— Молитесь за меня, Анна, — тихо произнесла мать Евгения и скрылась в проeме монастырских ворот.

— Что вы сказали? — проводив взглядом монахиню, Анна посмотрела на себя в зеркало.

— Да, Анюта радикулит ты себе уже нажила, а теперь, оказывается, на старости лет глухой стала, пора на пенсию.

Через секунду «Волга» неслась по дороге обратно в город, потому что к поезду из Москвы было уже не успеть.

источник: azbyka.ru/fiction/molites-za-menya/