Адрес электронной почты
Пароль
Я забыл свой пароль!
Входя при помощи этих кнопок, вы подтверждаете согласие с правилами
Имя
Адрес электронной почты
Пароль
Регистрируясь при помощи этих кнопок, вы подтверждаете согласие с правилами
Сообщество

Православные истории

"Колокола". Рассказ. Автор Нина Богданова

Ты вот опять сегодня не пришла.
А я так ждал, надеялся и верил,
Что зазвонят опять колокола,
и ты войдёшь в распахнутые двери...

Пела негромко женщина, вскидывая голову и широко растягивая меха трофейного "Вельтмайстера". Голос её звучал звонко и радостно, но глаза были печальны. Рядом со скамейкой, где она сидела, лежал футляр от аккордеона, в котором валялись несколько зелёненьких "чириков" и много мелочи. Я подошел к певице и положил в футляр тысячу. Нет, я человек небогатый, но песня, которую исполняла уличная певица, настолько задела мою душу воспоминаниями о юности, что я бы отдал всё, что у меня было. А у меня и была эта тысяча. Женщина, продолжая петь, поклонилась мне. Но поклон этот не был угодническим или подобострастным, как это часто бывает у нищих на паперти. Он был…как бы это сказать? Позволительным что ли. Что-то королевское было в этом поклоне. Как будто бы ей и деньги не были нужны. Возраст её нельзя было определить. Может быть, ей было сорок. А может быть семьдесят. Не знаю. Её голосу было семнадцать лет. Произношение выдавало в ней коренную москвичку. Она пела не "дверь", а "дьверь" и растягивала "а" в первом слоге. Так говорят старые, коренные москвичи. И вообще она кого-то мне очень напоминала. Но кого? Я отошёл в сторонку и стал слушать её песни. Из очень далёкой юности в моё сердце грустно вплывали воспоминания.

"Колёса, колёса по рельсам стучат, говорят!
Месяц за тучи ушёл.
Как я хочу рассказать.
Рассказать не могу,
как мне с тобой хорошо!

Откуда же она помнит эти песни? Мне казалось, что только я их помнил. Возраста певицы нельзя было угадать, но ясно, что она старше меня. Может быть, поколение моей мамы? Но у моих родителей были другие песни.
"На тихом полустанке
сойду я через двадцать минут.
Поезд умчится с тобой.
И лишь огоньки,
огоньки на прощанье мелькнут,
А в сердце останется боль.
А искры улетают…", - пела женщина, а я чувствовал, что мои глаза наполняются слезами. Её голос проникал в самые глубинные тайники души, вытаскивая оттуда воспоминание за воспоминанием. И тема песен, и мотивы были пустяшные. Но они взывали к несбывшимся мечтам мимолётной юности, которая прошла и никогда не вернётся. К той первой любви, что заполняет душу юноши, и кажется единственной и вечной! "Милая моя, солнышко лесное, где, в каких краях встретимся с тобою? " А это уже строительный отряд. Визбор. Бессонные ночи. Гитара. Сигареты "Шипка". Первый бокал вина. Песня вдруг смолкла. Я огляделся. Сквер был пуст. Женщина закрывала футляр. Я подошёл к ней:
- Позвольте вам помочь?
- Зачем? Я справляюсь. А вам уже на ужин пора. Что же вы не идёте?
- Откуда вы знаете, что мне на ужин пора?
- Санаторных сразу видно.
Женщина легко подняла футляр с аккордеоном и направилась к выходу из парка.
- Я думаю, без паровых котлет и картофельного пюре на воде один вечер проживу. Позвольте и мне высказать свои наблюдения. Вы ведь москвичка?
Женщина повернула ко мне своё удивлённое лицо.
- Да. По говору узнали? Вы лингвист?
- Нет. Просто любопытный. Читал Льва Гумилёва.
- Понятно. Уже тому, как минут двадцать все разошлись после "водопоя ", а вы стоите и стоите. И я собственно для вас пела. Вы с таким вниманием всё слушали.
Я нагнулся и взял в свои руки аккордеон.
- Тяжеленький трофей. Да я слушал. Ваши песни - это моё отрочество и юность. Вы простите меня, о возрасте неудобно спрашивать, но вы немного старше меня, неужели и в ваши годы юности были эти песни? Мои родители, например, пели общепринятые "Подмосковные вечера", ну и конечно, фронтовые, а ваши песни -
это то, что известно малому кругу людей. Кроме, пожалуй, Юрия Визбора. А Галича тоже немногие знают.
- Я много ездила по стране в молодости. Практически с семнадцати лет. Училась в театральном училище, а стипендия была пять рублей в те годы. Вот мы с ребятами и ездили. Вас тогда и на свете не было. Я и вашей мамы, наверное, буду постарше. А за комплимент спасибо, конечно. Хотя каждая женщина прекрасно знает, насколько она выглядит. Вы просто пожалели меня. Ну, давайте знакомиться! Меня зовут Матрёна.
Женщина остановилась, вскинула на меня свои печальные глаза и подала руку. Губы её улыбались.
- Василий. Василий Николаевич,- представился я.
И присмотрелся к женщине внимательнее. Вдруг догадка скользнула в памяти.
- Вы …Энская? Лидия? Как же я вас сразу не узнал? Но… вы очень изменились.
- Конечно. Я же не консервированный продукт. Я живая. Всё живое стареет.
- Но… говорили, что…
- Да, на Москве меня давно похоронили. А я, как видите, жива. И даже пою.
Мы медленно шли вдоль аллеи в зарослях можжевельника. Солнце уже спряталось за гору, выбросив последний луч тепла. Сырость от источников поползла по предгорью.
- Быстро здесь становится прохладно, - заметил я.
- Да. Северный Кавказ полон неожиданностей. Здесь в один день бывает сразу три времени года: утром лето, в обед весна, вечером лютая зима. Вот мы и пришли.
- Спасибо, что проводили.
Мне не хотелось уходить, и я спросил:
- Но почему Вы Матрёна? Вы же Лидия. И позвольте доставить аккордеон прямо до места!
- Ну, что ж, пойдёмте.
Мы зашли в подворотню. И моему глазу открылось странное зрелище. За каменными фасадами домов находился дворик. Из какого века он шагнул сюда? Домики - не домики, сараи - не сараи. Будки какие-то большие. И в одной из таких будочек жила Лидия Энская. В прошлом известная актриса. И как сейчас говорят, "Звезда экрана". Только в наше время этих звёзд, как…собак нерезаных, и дутые они все, искусственно созданные. А Лидия Энская – настоящая. Тёплая и лучистая.
И она открывала низкую дверь в свою маленькую коморку.
У входа лежал половичок, и я тщательно вытер ноги.
- Проходите, Василий Николаевич. Сейчас чай будем пить. По-московски. Вы ведь в Москве живёте?
- Живу в Москве. Но родился в Сибири. Москвичом так и не стал. На Родину всё тянет. Знаете, провинциалу никогда не стать столичным жителем. Это моё твёрдое убеждение.
Я огляделся. Маленькая печурка, покосившийся стол, кроватка-топчан. Над ней иконы, лампадка теплится. У стола колченогий табурет, а стул точно такой, как у меня в санаторной палате. Книжная полка. Маленький платяной шкафчик. Матрёна хлопотала у печки, а чайник со свистком на маленькой электроплите уже провозглашал свою готовность.
- Да, стул такой же, как у вас в санатории, - сказала она, расставляя чашки для чая.
- Вы читаете мысли? – спросил я и улыбнулся.
- Но о чём ещё можно подумать курортнику, глядя на мою коморку? Этот стул хозяйка мне принесла. Она в санатории кастеляншей трудится. А я с её сыном музыкой занимаюсь. Собственно для сына она и принесла стул. Присаживайтесь. Я налью кипяток прямо в чашки. Чай у меня очень хороший! С травами. Рядом со мной у источника травница торгует. Она мне песни заказывает, а я у неё чаем разживаюсь!
- И сколько же хозяйка "срывает" с вас за это… жилище?
- Нисколько. Она очень добрая. Я обучаю её сына игре на аккордеоне.
" Да,- подумал я.- Очень " добрая" женщина. "Добрее" я не встречал. Оказывается и конуру собачью можно сдавать, как гостиницу!"
Чай был действительно великолепен. Но моё удивление сидело гвоздём в сердце и требовало ответа.
- Почему же вы Матрёна? И простите меня за назойливость.
- Молодость всегда любопытна и назойлива.
- Ну, не такой уж я и молодой. Сорок это уже… зрелость, а не молодость.
- Время сейчас увеличило свои обороты и всё перевернулось. В двадцать лет мужчина еще мальчик, а в пятьдесят ещё молодой человек. В семьдесят становятся отцами, хотя, на мой взгляд, это… как-то пошло. Ведь совсем недавно, сто лет назад, Тургенев Иван Сергеевич описывая своего героя, уточнял, что человек он старый, ему уже шестьдесят. Помните?
- Да. " Отцы и дети". Но сейчас рамки возраста расширились. Девочки в 14 лет рожают, мужчины становятся отцами только в пятьдесят, шестьдесят. На Востоке это всегда было, но в цивилизованных странах редкость. Наверное, теперь и само понятие Восток-Запад уже не имеет того смыслового значения. Да и вообще, не возраста рамки расширились и исказились, а нравственности, и не в лучшую сторону. Подлить вам горяченького?
- Очень! Очень подлить. Спасибо. А у вас и телевизора нет.
- Он не нужен. Там фальшь одна. Хозяйку я попросила, чтобы приглашала меня, если будут показывать какие-нибудь старые фильмы. И всё. Остальное - фальшь.
- А вы давно снимаете эту… комнату?
- Вы хотели сказать конуру? Да. Давно. Десять лет уже.
- Однако холодно здесь зимой!? Сейчас осень, и уже прохладно, если не затопить!
Матрёна улыбнулась, и глаза её вдруг стали весёлыми.
- Это дело привычки. Мне очень помогает Святой Андрей. Не знаете такого? А вот послушайте. В стародавние времена, жил в Константинополе блаженный Андрей. В лютые морозы ходил совсем без одежды, спал с собаками в подворотнях, питался объедками. И побои ещё терпел. Ведь люди, особенно состоятельные, не любят изнанку жизни. И не хотят её видеть. Изнанка напоминает им о том, что "не всё прекрасно в Датском королевстве". И совсем не так гладко и чисто, как в роскошных дворцах, где они живут.
А Святой Андрей был живым напоминанием о том, о чём не хотелось думать. Вот и били. Однажды его избили так, что собаки, с которыми он лежал в подворотне, почувствовав кровь, стали терзать его обнажённое тело. Взмолился тогда блаженный и заплакал. Но явился к нему в тонком сне Святый Иоан Богослов и сказал: "Потерпи ещё немного. Скоро, очень скоро будешь ты в тепле, и ходить сможешь везде, где захочешь. Очистил ты себя, "яко злато в горнице очистил", твоё теперь Царствие Небесное!" И умер вскоре праведник и мученик Андрей блаженный, Христа ради юродивый. Потому ему и молятся в непогоду, в холод, когда замерзает человек. А он уж за нас молится. Он мне очень помогает! Вообще я блаженных почитаю и мучеников. Вот и ответ на ваш вопрос подошёл. Матрёной назвалась в честь Московской блаженной Матроны. Когда сюда приехала, не хотела, чтобы узнавали. Говорила, что просто похожа на ту известную актрису. А ангел-хранитель подсказал, как называться. Блаженная Матронушка, как её зовут на Москве, тоже моя большая заступница…Устали от моих рассказов, молодой человек?

Сердце моё как-то насторожилось и превратилось в комочек. Хотелось расплакаться, дать волю слезам. Я чувствовал, что рядом со мной сидит глубоко страдающий одинокий человек. Человек старый, наверное, больной, неустроенный, ненужный никому. И я поднял глаза на Матрёну, чтобы успокоить её, помочь, обнадёжить. Но взгляд мой встретил взгляд спокойных и мудрых очей.
- Я сама выбрала этот путь. Мне так покойнее. Пойдёмте, я вас провожу. Ночи здесь тёмные, и люди рано ложатся спать. Пойдёмте. А то в санаторий ещё не пустят.
Мы вышли на улицу. Морозный воздух пел свирелью. Звёзды висели прямо над головой. На чёрном бархате неба, огромные и близкие, они казались театральной декорацией.
- Не могут же, на самом деле, звёзды висеть прямо над головой! – воскликнул я.
- Но они висят! – ответила Матрёна.- Вечера здесь дивные. Необыкновенные, сказочные! Летом я сплю во дворике. Не хочется пропустить ни минуты этого подарка природы. Вот и пришли. Покойной вам ночи. Всех благ.
- Как же вы по темноте одна пойдёте?
- Здесь нет бандитов. Народ тихий, доверчивый.
- Знаете, Матрёна, вы необыкновенной доброты человек. Я таких ещё не видел в своей взрослой жизни. А тихий и доверчивый народ только у того человека, который сам тих и доверчив.
- Наверное. Идите с Богом.
И мы расстались.
Вечером следующего дня перед ужином, наливая у источника воду, я заметил, что у певицы много слушателей.
" Когда я перейду небесную границу, когда земная пыль с моих стряхнётся ног, я буду там за вас по-прежнему молиться "Храни вас Бог, храни вас Бог!"- негромко пела Матрёна, и закончив романс, начинала новый. Прохлада донимала меня до костей. Я подошёл к Матрёне.
- Зачем же вы в такую погоду горло надрываете?
- Народ не расходился, я и пела,- ответила она чуть охрипшим голосом.
- Вот и сорвали свои связки, хрипите даже, давайте аккордеон мне.
- Да что вы, Василий Николаевич! Я сама.
- Пойдёмте, пойдёмте. А вы закройте горло тёплым платком.
Я посмотрел на Матрёну. Старенькое осеннее пальтишко было совсем не по погоде. Никакого шарфика и не предвиделось. Я оторопел.
- Да что вы, в самом деле, нельзя же так на себя плевать!
- Не беспокойтесь. Я помолюсь и не заболею.
- Знаете, я придерживаюсь другого мнения. "На Бога надейся, а сам не плошай".
- А мне думается надо только на Бога надеяться.
Я снял с себя шарф и отдал Матрёне.
- Повяжите горло! Как врач вас прошу.
- А вы врач?
- Да. Я физиотерапевт. А по-вашему, врачи не имеют права в санатории лечиться?
- Нет, нет, и не думала об этом. Сейчас думаю о другом, вы на ужин успеете?
- Обойдусь. Главное водичку попил. Мы сейчас что-нибудь купим по дороге, и пойдём ваш удивительный чай пить. Если вы не против.
- Хочется вам в той коморке сидеть, пойдёмте.
- Странно очень, действительно коморка, но там мне очень хорошо.
-А вы знаете, что дом, любой дом принимает настроение того человека, который живёт в том доме. Я давно такой вывод сделала.
- Возможно. Хотел ещё спросить: много ли сегодня от зрителей материальной благодарности?
- Василий Николаевич, мне неприятен этот вопрос. Искусство настоящее не должно иметь цены. Вы любите Александра Вампилова?
- Простите, а кто это. Я не знаю.
- Это драматург, интересный думающий. Умер очень рано. Так вот, он говорил, что каждый человек родился творцом, каждый в своём деле, конечно. И должен донести это хорошее своё творение другим. Чтобы всё доброе в тебе осталось людям! И я тоже считаю, если в тебе есть искра Божья, неси её как свечку, освещай темноту, в которой живёт основная часть человечества. Кто-нибудь да проснётся! Да. Проснётся! Скажите, как я могу прекратить свои песни, если народ нигде их больше не может услышать. Ведь настоящая культура уже лет десять в подполье! Телевидение полностью под властью тьмы, радио - там же. Где? Да, есть консерватории, театры музыки и поэзии, но это всё в больших городах! А вот, например, на Калыме? Я ведь здесь с народом много говорю. Мы и не можем себе представить, в каких условиях живут люди. Культуру имею в виду. И я пою для них.
- Да, за такой концерт любая певичка столичная сняла бы кучу денег.
- Мне всегда были не интересны эти, как вы говорите, "певички". Повидала я их на своём веку. Не позавидую. За всё надо расплачиваться.
- А на мой взгляд, у них всё в шоколаде.
- Наверное. Только шоколад очень дешёвый. Смысл в другом. Во времени. Вся эта патока временная. Минутная. А потом расплата жуткая. Надо учиться отдавать. Всё, что есть в тебе хорошего, то и отдай. Вернётся, не вернётся это уж не твоя забота. Приносить пользу людям это не пустые слова. Теперь-то я точно это знаю. И нельзя подчиняться низшему. Нельзя! Нельзя! Каждый, понявший, что вся радость это Бог, должен идти к Богу, к добру. К правде. Ведь Бог это чистое добро. И понявший, повторюсь, должен взять свечку и светить! Песней, стихотворением, отношением, помощью! С в е т и т ь! Светить.
- Позвольте мне выбрать помощь для вас!
- Господь с вами, разве я…? Я без намёков.
Матрёна остановилась и стала к чему-то прислушиваться.
- Что случилось? - спросил я.
- Тс-с, слышите… колокола. Вечерняя закончилась.
Откуда-то издалёка мягко и мелодично звонили церковные колокола.
- Как я люблю колокольный звон! Это ещё с детства. Когда звонили колокола, мне становилось радостно так, что все земные несчастья куда-то уходили и исчезали навсегда, и все неприятности казались глупыми и временными. Да. Ещё в детстве. Как я хочу, чтобы в день моего ухода в мир прекрасный звонили колокола! Малиново, с серебряным перезвоном!
Под звон колоколов, мы дошли до жилища Матрёны. Я внёс аккордеон и попросил Матрёну вскипятить чай. Сам же сбегал в соседнюю лавочку за провизией. Вернувшись, увидел на столе деньги.
- Василий, позвольте мне вас так называть? Деньги возьмите за продукты.
- Деньги я возьму, но не за продукты. Я вам тёплый козий платок куплю. Вы, верно, никогда этого не сделаете. Куда смотрят ваши дети? И где они?
Матрёна разлила кипяток, сделала бутерброды, и мы принялись ужинать.
-Ах, как вкусно, - воскликнул я,- ничего вкуснее не едал!
-Василёк! Так я хотела назвать своего сына. Но у меня родилась дочь. Как же всё это давно было! И было ли. Не знаю. Мы с вами, как в поезде, когда хочется поделиться своей болью с попутчиком, которого никогда уже не увидишь. Вы, Василёк, первый человек, узнавший меня. Нет, многие спрашивали, конечно, но никому не хотелось говорить. А вам почему-то сказала.
На зыбком гребне успеха моя голова не закружилась только по одной причине: я всегда думала о Боге. О Вере. Всегда. И даже когда мой муж ушел от меня к другой, я не очень волновалась. Знала, что Господь мне поможет пережить это предательство. Только из театра пришлось уйти, муж был главным режиссёром того театра, где я работала. С новым коллективом, куда я попала, что-то не очень сложилось. И я зависла в воздухе.
Как-то всё сразу стало неладно. В кино меня перестали приглашать. С телевидением я не дружила. Дочка к тому времени вышла замуж, и отношения с зятем тоже не складывались. Везде я была лишней. Но это не страшно. Дело в том, что с детства…как бы это донести? Я с детства чувствую фальшь в людях. Фальшь, ложь, неправду. Если бы вы знали, какая это мука. Видеть, что человек лжёт и знает, что видишь это ты и смеется над тобой. Не открыто, конечно. К сожалению, в театральном мире и в киношном практически все отношения построены на этих трёх китах. И у меня уже не было сил жить среди чуждых мне перевёртышей. Вот я и сбежала.
- Здесь больше хороших людей?
- Их везде больше! Это монстров единицы. Просто хорошим людям приходится лгать, защищаясь от монстров. Это оборонительная ложь. Но и она омерзительна. Святых среди нас нет. Но монстры перевёртыши - это уже орудие в руках тьмы.
Поэтому человек, чувствовавший в себе Бога, становится замкнутым и нелюдимым только потому, что не хочет лгать вовсе, а это практически не возможно, живя среди людей. И такие "лишние" люди бегут кто куда. У кого, конечно, хватает сил.
Была ещё одна причина моего ухода. В нашем доме счастье как-то не приживалось. И муж от меня ушел, и с дочерью что-то… не то. Может быть, из-за зятя. И я подумала: " Уйду, и у них всё наладится".
- Наладилось? - спросил я с интересом.
- Не знаю. Мы не общаемся. Первые годы я звонила, но чувствовала всегда раздражение. Дочь говорила " Мам, но вечно ты звонишь не вовремя". Я оставила ей телефон хозяйки своей и попросила звонить мне "если что". Последний раз она позвонила мне семь лет назад. А я не хочу навязываться.
- А внуки?
- У них не было детей. Сейчас не знаю.
- Но вы ведь имели право на свой угол?
- Право имела. Но правами надо уметь пользоваться, я не умею.
- И что же, вы просто так взяли и отдали им всё?
Вдруг, неожиданно для меня, женщина громко рассмеялась.
- Да что же там отдавать то было? Трёхкомнатную "камеру"? Всё это относительно, молодой человек. У меня теперь прекрасный угол, где мне хорошо и покойно.
- Да уж, угол! – сказал я, оглядывая убогое жилище. - Но ведь он не ваш, Лидия Петровна! Закончите вы музыкальное образование сына хозяйки, и чем будете платить? Ведь того, что набрасывают вам курортники за песни, даже на пропитание не хватит.
- Когда Алёша, сын хозяйки закончит, как вы говорите, музыкальное образование, меня уже не будет на этом свете.
- Это что ж, так долго надо учиться?
- Нет, так долго не надо жить.
- Да что вы, в самом деле! А говорите человек верующий!
- Одно не исключает другое.
- Странно вы говорите.
- Да будет вам, Василёк, я пошутила. А вы всерьёз всё приняли.
- Слава Богу! Налейте мне ещё чайку. Долго буду я ваш чай вспоминать.
- А зачем его вспоминать? Я вам с собой дам!
- Спасибо, но ещё целых десять дней мы с вами попьем его здесь под говор печурки! Если не выгоните, конечно!
- Нет, не выгоню.
На завтра было очень холодно, и ещё утром на маленьком рынке у источника я купил Матрёне тёплый козий платок, надеясь вручить его перед ужином.
Однако, придя на вечерний " водопой", я не услышал её звонкого голоса. Рядом с травницей, где она обычно сидела на скамейке, было пусто. Поужинав, я отправился в коморку. Дверь была не заперта. Я вошел. Матрёна лежала на топчане. Возле неё сидел Алёша.
- Что-то случилось? – взволнованно спросил я.
- Баба Маша заболела. Горит вся. Я пришел в обед на урок, она лежит, хрипит.
- Лидия Петровна, что у вас болит?
Женщина открыла глаза и тихо-тихо сказала.
- Жарко очень.
- Градусник у вас есть?
Она отрицательно покачала головой.
- Алёша, пойди, сходи за градусником, - попросил я мальчика, и укутал горло Матрёны тёплым платком.
- Холод-то у вас какой! Сейчас растоплю печку, вы что-нибудь ели сегодня?
- Пить хочу,- слабо сказала она.
Я растопил печку, заварил слабый чай с травами, и подал Матрёне.
- Давайте присядем, - попросил я её, и подложил подушку к спине.
В это время в коморку вошла полная женщина, за ней вбежал Лёша.
- Ну, здрастье вам. Вы кто ж будытэ?
- Я буду человек. Вы градусник принесли?
Хозяйка достала коробочку с градусником. Я велел Матрёне измерить температуру.
- Ото ж, сама виноватая. Всё глотку на морозе дерёт! Це ж, никому нэ нужно! Я ей предлогала уборщицей к нам в курорт! Так вина ж не захотела!
- Ваша Родина юг Украины?
- Та ты шо? Виткиль же понял?
- Это трудно не понять. Говор выдаёт. Нет ли какого-нибудь обогревателя у вас?
- Нэмая.
Хозяйка была мне неприятна до крайности, и я решил поставить её на место.
- Но вы ведь кастеляншей работаете! Найдётся же в вашем хозяйстве калорифер?! Не поверю, чтобы у такой бойкой хозяйки не нашлось чего-нибудь лишнего. Хватило же у вас ума сдать старой женщине собачью конуру! Такие как вы всегда всё про запас имеют.
- Так вина туточки без грошей проживае!
- А уроки музыки?
- Та…
- В Москве эти уроки очень дорого стоят, понимаете? Тем более, у такого преподавателя! Вы хоть знаете, кто у вас живёт?
- Умоляю вас, не надо! Будьте благоразумны,- простонала Матрёна и подала мне градусник.
- Температура у вас высокая. Будем сбивать.
И я обратился к хохлушке:
- Достаньте обогреватель, ведь некому же поддерживать печурку всю ночь!
Я побегу за лекарством.
- Та кто ж вы ей?
- Послушайте, ну какая вам разница? Человек болен, и человеку надо помочь, добрая вы женщина! Матрёнушка вас так назвала. Сказала, что добрая вы очень. Достаньте обогреватель, принесите ещё одно одеяло, подушку!
Я выбежал на улицу. Меня пугала высокая температура. В таком возрасте сердце может сдаться. Только бы не воспаление лёгких!
Я зашёл в аптеку, в магазин и купил всё необходимое для первого случая. Ладно, ночь должна что-то прояснить, думал я, а завтра может быть и больница. Не паниковать. Как же жалко мне эту брошенную одинокую женщину! Муж предал, дочь выгнала, да, выгнала, конечно! Как это ещё можно назвать? И за что же так? Старость часто преподносит людям сюрпризы. Вот живёт человек, всё у него есть: и дом, и любящий муж, и лапочка дочка, и слава. Что ещё? Счастье, казалось бы в полной мере! Ан, нет. В одночасье всё ускользает. Как дым, как сон. Как это принять?
Каким же сильным надо быть, чтобы не сломаться! И откуда такие силы брать? Матрёна сказала, что ей Бог помогает! Вера в Бога спасает её. Значит, надо начинать. Мало ли какие сюрпризы преподнесёт проклятая старость. Но Бог никогда не оставит верующего сиротой - так сказала Матрёна. Надо только верить! И молится.
Рассуждая так, я незаметно для времени и для себя уже подходил к коморке. Хозяйка быстро отозвалась на "добрую женщину". У входа стоял старенький обогреватель. На столе горкой были наложены продукты: сало, огурцы, хлеб, чеснок, помидоры.
Над этим украинским изобилием возвышался красивый китайский термос.
- Ну, сало и огурцы, пожалуй, рановато! – улыбнулся я.
- Так то ж и завтра можно!
- И верно. Сейчас я сделаю укольчик и выпьем жаропонижающее. А что у вас в термосе. Чай?
Хозяйка кивнула. Я выжал лимон в чай, добавил немного сахара и заставил Матрёну выпить витаминную смесь.
- Так мы с малым пойдём до хаты? Вы ж справитесь?
- Идите, идите. Спасибо. Вы действительно добрая женщина.
- Та…
И она, взяв сына в охапку, скрылась за дверью. Через несколько минут Матрёна приподнялась на подушках, попросила меня дать ей тёплый халат, который, как оказалось, принесла хозяйка.
- Вы отвернитесь, Василёк, я переоденусь. Вся одежда моя мокрая!
Матрёна переоделась и села. Я подложил ей ещё одну подушку.
- Полегче вам?
- Да! Дышать намного лучше. Вот видите, правду я говорила, что хозяйка добрая женщина, а вы зря на неё набросились! Там на Украине она в селе жила, маленькое такое село, и муж ушел от неё к соседке молодой. А Алеше было всего два годика. И она тоже бежала, куда глаза глядят. Людям, Василёк, надо верить. И не принимать всё, что они говорят за чистую монету. Иногда их агрессия или эгоизм идёт просто от желания защитить себя. По поступкам надо судить человека, а не по его эмоциям! Вы согласны?
- Начинаю соглашаться. Давайте-ка чайку вашего попьем!
- Накушаемся чаю, как говорили в старые времена, а потом почитаем.
-А что вам почитать?
- Евангелие. Там, на полочке возьмите! И почитаете мне то, что карандашиком отмечено.
Мы напились чаю. Температура спала. И я взял в руки Евангелие.
"Что вы зовёте меня "Господи! Господи! И не делаете того, что я говорю?"
- Потрясающе! Как это верно! Ведь на дню мы по сотне раз призываем Господа, и ничего не делаем хорошего. Всё всуе.
- Именно всуе,- сказала Матрёна. – А вы не читали Евангелие?
- Никогда.
- Пора начинать. Читайте сегодня те строчки, которые красным карандашиком отмечены, эти места я особенно люблю.
" Вы судите по плоти, я не сужу никого. А если и сужу, то суд мой истинен. Потому что я не один, но Я и Отец, пославший меня… Вы не знаете ни Меня, ни Отца моего.
Вы от нижних. Я от вышних. Знаю - вы семя Авраамово, однако, ищите убить меня, потому, что с л о в о моё не вмещается в вас".
"Если бы Бог был Отец ваш, то вы любили бы меня!"
Я спросил у Матрёны:
- А разве сам Иисус не Бог? Почему он так говорит?
- Иисус в данном случае разговаривает с фарисеями, которые утверждали, что они дети Авраама, и чтут Отца Небесного, а Иисус им объяснял: если бы они чтили Отца Небесного, то и Его бы приняли и любили.
"Я от Бога исшел и пришел. Ибо я не сам от себя пришел. Но Он послал меня".
" Почему вы не понимаете речи Моей? Потому что не можете слышать меня".
Я посмотрел на Матрёну. Глаза её были очень печальны и серьёзны.
- Я не быстро читаю?- спросил я озабоченно.
- Нет. Продолжайте, пожалуйста!
"Я говорю истину. Почему же вы не верите Мне?"
"Кто от Б о г а, тот слушает слова Божии, а кто не слушает, тот не от Бога".
"Впрочем, Я не ищу славы: есть Ищущий и Судящий!"
"Вам же, слушающим Меня говорю: любите врагов ваших, молитесь за обижающих вас! Если чего попросите во Имя Моё, Я то и сделаю. Если любите Меня, соблюдите мои заповеди. И я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да прибудет с вами во веки, Духа Истины, которого Мир не может принять, потому что не видит Его, и не знает Его. А вы знаете Его, ибо Он с вами, прибывает и в вас будет. Не оставлю вас сиротами. Приду к вам!"
Я опять оторвался от книги. И посмотрел на Матрёну. Она плакала.
- Вам плохо? Что случилось? Почему вы плачете?
- Мне очень хорошо, Василёк! Так хорошо, что, пожалуй, и не было так никогда.
А слёзы от счастья! Моё тело болит, сердце вырывается из груди от частых ударов, но д у х мой покоен и силён, как никогда. И почему-то в памяти всплывает детское воспоминание: у низкого окна деревянного дома растёт сирень, идёт дождь. И сирень от дождя перламутровая! А на маленьких её цветочках алмазные капельки воды! И так свежо! Так весело и радостно! И так хочется жить!
Глаза Матрёны смотрели в бесконечность и сияли каким-то неизреченным светом.
- Откройте 17 –ю главу от Иоанна, 27-ю строчку. Прочтите.
Я открыл Евангелие, и прочитал:
"Душа моя теперь возмутилась; и что Мне сказать?
Отче! Избавь меня от часа сего?
Но на сей час я и пришел".
- Но на сей час я и пришел,- повторила Матрёна.- Вся истина в этих словах. Спасибо, спасибо вам за всё, Василёк. Простите, что по-матерински вас так называю. Но вы не обидитесь, чувствую. Теперь идите. Что-то устала я. И не волнуйтесь. Всё будет хорошо.
Я долго не мог успокоится. Заснул уже ближе к рассвету. Сновиденье, посетившее меня, было необычным и очень реальным. К моему окну по верхушкам деревьев в белоснежной одежде шла Матрёна. Лучистое лицо её было прекрасно и молодо! В руках она держала ветку сирени. А глаза были покойны и счастливы.
Проснувшись, я решил сразу пойти к ней. В это время постучали в дверь. Зашёл Алёша и сказал печально:
- Баба Маша умерла.
- Что??? Когда это случилось?
- Утром мама зашла к ней. А баба Маша уже была холодная. Пойдёмте. Сейчас машина придёт за нею. Мать просила вас помочь.
Сердце моё сжалось в комок и опечалилось...Через три дня мы похоронили Матрёну на городском кладбище. Когда рабочие выносили открытый гроб из машины, вдруг ахнули колокола. Малиновый благовест заутреннего звона пел надрывно и печально. И выглянуло солнце. А мне вдруг увиделось, что там, за горам, за солнцем, там, в прекрасном горнем мире, куда ушла Матрёна, теперь тоже звонят колокола, встречая её чистую душу. И для неё уже распахнулись двери Божьей любви и Божьего милосердия!

2007 г.